Русская Армия в изгнании. Том 13 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты, значит, лежишь, тоскуешь, а яички сами к тебе сбегаются?
– Да ну их к дьяволу! Я уже давно заработал себе все, что требуется на праздники, а чтобы преждевременно не растратить эти деньги, решил до самой Пасхи оставаться здесь, где жизнь мне ничего не стоит. И теперь собираю яиц ровно столько, чтобы хватало мне на яичницу.
– Что же, рассудил ты мудро. В казарме у Мамушина так не полежал бы, там от него никому нет спасения. Вот, к примеру, меня он пригнал сюда за продуктами для пасхального стола. Надеюсь, хоть их-то ты приготовил?
– Ну а как же! Уж для общего блага я расстарался: четыре кило масла и семь творога лежат у хозяина в леднике, а четыреста яиц вон в тех ящиках.
– Четыреста яиц! – ужаснулся я. – Жаль, что тебя не разбил паралич, прежде чем ты их собрал! Ведь мне придется переть их в Сеймен на своем горбе.
– Ничего, у меня есть две специальные корзины, которые пристраиваются на лямках, одна спереди, другая сзади. Да не так оно и страшно, все эти яйца весят не больше двадцати пяти кило, по опыту знаю. Выйдешь под вечер, когда спадет жара, и помаленьку дотащишь. А сейчас время обеденное, надо подзакусить.
– Яичницей?
– Не обессудь, чем богат, тем и рад. Моя обычная порция – двадцать яиц, разумеется, с подобающим количеством сала. Но если ты очень голоден…
– Нет, ежели с салом, то и мне двадцати, пожалуй, хватит, – скромно ответил я.
Как я уже упоминал, нам часто приходилось жить впроголодь, но, когда мы бывали при деньгах и где-нибудь в пути, за неимением иных яств, надо было заправляться яичницей, двадцать – двадцать пять яиц на брата считалось нормальной порцией. Болгар наши аппетиты приводили в трепет.
Помню, однажды мы с Калиновским, кое-что подработав, возвращались откуда-то издалека в казарму и часа в четыре дня, усталые и голодные, зашли в попутное село с намерением чем-нибудь подкрепиться. В такой час сельские дукьяны обычно пусты – хозяин одиноко сидел за стойкой и читал газету. Мы заказали ему литр вина и яичницу из пятидесяти яиц. Не выразив ни малейшего удивления, он поставил нам на стол бутылку вина и стаканы, а сам отправился на кухню.
– Гляди, даже не покачнулся старик, – засмеялся Калиновский. – Сразу видно, что русские тут уже бывали.
Через четверть часа появился хозяин и, не взглянув на нас, снова уселся за газету.
– А яичница? – поинтересовались мы.
– Уже готова, – был лаконический ответ.
– Так где же она?
– Я ее поставил в духовку, чтобы не остыла, пока подойдет ваша компания.
– Какая еще компания?! Гони ее сюда!
– Как? Вы вдвоем собираетесь ее съесть? Это невозможно!
– А вот сейчас увидишь.
Болгарин принес огромный противень с яичницей и столбом стоял возле нас, пока мы ее поглощали. В это время он еще что-то бормотал, но, видимо, потерял дар речи, когда после яичницы мы съели еще большой арбуз.
Однако возвращаюсь к событиям дня. Желая внести свою лепту в предстоящую трапезу, я сказал Иванову, когда он появился из кухни и поставил на пол противень с благоухающей глазуньей:
– Не есть же ее всухомятку! Финансирую приобретение двух литров вина.
– Сейчас принесу, но денег не нужно: вино и водку тут мне отпускают бесплатно.
– Здорово! Чем же ты так обворожил кабатчика?
– А вот за едой расскажу, если хочешь.
Он снова вышел, принес бутыль вина, и мы подсели к яичнице, скрестив по-турецки ноги. Иванов наполнил стаканы и, когда мы немного заморили червяка, начал свое повествование:
– Так вот, дело в том, что у нашего дукьянщика есть компаньон. Он живет в Сеймене и финансирует предприятие, а дукьянщик дает свой труд. В силу такого положения, к двадцатому числу каждого месяца он должен подводить баланс для отчета этому компаньону. Бухгалтерия, конечно, несложная, но сам он малограмотен и справиться с этим не может – все подсчеты делал ему сельский учитель, единственный тут человек, способный на подобный взлет научной мысли. И за это учитель пользовался правом бесплатно пить в этом кабаке сколько угодно вина и ракии. Так у них шло издавна, но вот в прошлом месяце они из-за чего-то повздорили, и учитель наотрез отказался считать. Подходит двадцатое число, когда приезжает компаньон, а баланса нет! Хозяин в панике, он по натуре трепло и балагур, а тут вижу – словно подменили человека. Ну, ненароком разговорились, и рассказал он мне о своей беде. Я и говорю: это дело плевое, давай сюда твои записи! «Неужто сможешь подсчитать? – спрашивает. – Наш солдат нипочем бы не смог!» Я им всем, конечно, говорю, что в России был простым солдатом. Принес он мне свою приходно-расходную тетрадь и десятка два счетов, сразу же засел я за них, подвел баланс и часа через три отнес ему: готово, братушка. Не хотел верить, собачий сын! «Врешь, – говорит, – просто хочешь выпить на шермака и наворотил тут чего попало. Разве это возможно за три часа сосчитать! Даже учителю для этого нужно было три дня!» Однако на следующий день приехал компаньон – человек городской и хорошо грамотный, – просмотрел он мой баланс и говорит дукьянщику: «Это первый раз у тебя отчетность в полном порядке и без ошибок». Вот с той поры я тут и в почете, а кроме того, служу предприятию живой рекламой: меня расславили как великого ученого, и народ валит в кабак, чтобы посмотреть на такое чудо. Уже предлагали, что попрут своего учителя, если я соглашусь занять его место.
– Ну а ты?
– Да ну их в болото! За полторы тысячи в месяц закопаться в такой дыре, где высшим олицетворением мировой культуры служит этот кабак! Благодарю покорно! Я здесь уже совершенно опупел за каких-нибудь два месяца и после Пасхи определенно меняю профессию. Пусть яйца собирает медведь, а я лучше подамся на шахту или в Калугерово, чтобы работать среди своих.
– А пока суд да дело, живешь, значит, на винно-водочном гонораре?
– Да, но дукьянщику и тут повезло: я пью мало, а учитель изрядный пропойца и обходился ему много дороже.
За разговорами мы прикончили яичницу, допили вино и, растянувшись на соломе, проспали до пяти часов вечера. Перед тем как пуститься в обратный путь, я еще успел, при содействии Иванова, до изумления дешево купить килограмм великолепного контрабандного табаку, которым славилась
