Подруга особого назначения - Татьяна Устинова

— Привет, — сказал он и заглянул Варваре за спину, — Лина, добрый вечер.

— Добрый вечер, — отозвалась Лина. Варвара посторонилась, давая ей дорогу. — Мы внизу встретились.

— Я только на одну минуту, — скороговоркой выпалила Варвара, — мне сумка моя нужна…

— Извините меня, — Лина улыбнулась, — я пойду. Я что-то устала сегодня. Увидимся, Варвара.

В полном смятении чувств, если только у нее остались какие-то чувства, как в замедленном кино Варвара увидела, что Лина поворачивается к ним спиной и неслышно идет по ковру, и пропадает за поворотом, и звенят ключи, и лает собака, и кто-то вопит радостным юношеским басом: «Мама пришла!»

— Ну что? — спросил Иван совсем рядом. — Вынести тебе сумку сюда или ты все-таки зайдешь?

Варвара открыла и закрыла рот.

Тогда решительной рукой он взял ее за кисть и потащил в свою квартиру. Варвара не успевала переставлять ноги, вот как он ее тащил! Грохнула, закрываясь, обманчиво-легкомысленная дверь, и она снова оказалась в герцогских покоях. Ах нет, пардон, в королевских чертогах.

Вечернее солнце до краев наливало чертоги золотым и желтым. На драгоценном паркете лежали веселые солнечные пятна. В кресле, где тогда пряталась от несправедливости жизни Варвара, валялся пузатый портфель. На стойке дымилась большая чашка чая, еще были сложенная пополам газета, часы, надкушенное яблоко и кипа каких-то растрепанных бумаг.

Варвара судорожно сглотнула.

— Можно, я заберу свою сумку?

— Можно, — ответил Иван угрюмо. — Я сейчас принесу. Анна Семеновна убрала ее в гардеробную. Или, может, чаю выпьешь?

— Нет! — вскрикнула Варвара. — Нет, спасибо!

Он пожал необъятными плечами. Майка на этот раз была белой, и плечи казались еще шире.

Пока его не было, Варвара топталась на паркете, тоскливо рассматривала собственные грязные следы и знала, что теперь-то уж точно все, все пропало!.. Навсегда.

Как будто могло быть иначе.

— На. Вот твоя сумка.

— Спасибо! — она прижала сумку к груди. — Спасибо большое! Я прошу прощения за беспокойство! Я бы позвонила, но у меня нет номера вашего телефона. Если я нарушила ваши планы, еще раз извините меня, пожалуйста!..

Она выйдет из его дома, дойдет до моста и утопится. Так будет лучше всего.

— Да ничего, ничего, — он несколько удивился, — не было никаких планов.

Она была совершенно пунцовой, и ему показалось даже, что она плачет за стеклами очков.

— Подожди.

— Что?!

— Подожди.

Неожиданно он сдернул с нее очки и уставился в лицо, очень близко. Варвара отшатнулась и закрыла глаза.

— Болит? — спросил он деловито и потрогал ее щеку.

— Нет, не очень. Спасибо. То есть извините. Мне подруга сделала какой-то компресс, и отек спал, только синяк остался.

— Остался, — согласился Иван, взял ее рукой за шею, притянул к себе и поцеловал.

Он так злился на нее, что даже не мог нормально работать. Он решил, что выставит ее, как только охранник сообщил, что пришла Лаптева. Он даже быстро придумал достойный и исполненный безукоризненной вежливости план, как именно он ее выставит.

Он сорок три раза повторил себе, что ему некогда с ней возиться.

Ничего не помогало. Он ничего не мог с собой поделать.

Первый раз в жизни ему понравилась женщина, которая смылась в ту же секунду, как он ей об этом сказал. Первый раз в жизни ему до смерти захотелось влюбиться, как в молодости, вот просто взять и влюбиться, именно в эту, с ее нежной кожей, коротким ежиком волос, гладким и соблазнительным телом.

Он сто лет ни в кого не был влюблен. Женщин из его окружения мать неизменно называла «цацами». «Опять цаца!» — жалостливо восклицала она, когда смотрела какие-нибудь официальные фотографии. Невозможно было влюбиться в «цацу», и он не влюблялся, и некогда ему было, и сложностей не хотелось, и где ее возьмешь, такую, о которой нельзя сказать «цаца»!

Он начал влюбляться в эту. Пожалуй, в самолете начал — мысль о том, что у нее нежные и круглые колени, не давала ему покоя. Он видел эти колени, когда она выбралась из-под его машины, и потом рассматривала их, и судорожно прикрывала полами старушечьего пальто. В бассейне он увидел ее, мокрую и разгоряченную водой, в плотном черном купальнике, и еще в сауне, без всякого купальника, и даже с некоторой насмешливой жалостью к себе пробежал потом пять километров по парку — вверх и вниз.

Все из-за нее, будь она неладна!..

Ему нравилось, как она говорит, ему нравилось, как она смотрит, ему нравилось, что она даже не пытается с ним кокетничать.

Ему понравилось, как она маленькими глотками пила пиво и все бросала хлеб воробьям и шикала на толстых голубей, а потом ни с того ни с сего рассказала историю о том, что ее отец подобрал на дороге бездомную собаку — щенка, — а собака выросла и оказалась волкодавом. Теперь волкодав от отца ни на шаг не отходит, смотрит в глаза и вообще ведет себя, как будто он не волкодав, а хомяк.

Она так и сказала — хомяк.

И после двух поцелуев ее как ветром сдуло, а он не спал почти всю ночь, а когда уснул, ему снились потрясающе непристойные сны, как будто последние три года он прослужил матросом на корабле, а корабль ни разу не заходил в порт!

Только увидев ее пунцовые щеки и гордые слезы, он, кажется, понял, почему она сбежала.

Варвара пискнула у его уха, хотела что-то сказать, но Иван твердо решил, что не даст ей сказать ни слова — иначе он потом с ней не разберется!

Он перевел дух и опять поцеловал ее, и когда она вдруг отпустила его майку и обняла за шею, он понял — правильно, что не дал ей говорить.

Через некоторое время стало понятно, что больше стоять у входной двери никак нельзя и даже некоторым образом опасно для здоровья.

Варвара тяжело дышала, и ему показалось, что она соображает уже достаточно плохо, и можно попробовать завлечь ее в спальню.

Он снял с нее сапоги. Она таращилась на него, как на заморское чудо, и стискивала ладошки. Он разжал ее ладошку и поцеловал.

— Ну что?

— Я тебя боюсь, — пробормотала она, и зубы у нее отчетливо застучали.

— Правильно, — сказал он с удовольствием, — все совершенно правильно, душа моя!

— Не правильно.

Но ему некогда было выяснять, правильно или не правильно!

Крепко держа ее за руку, чтобы опять не сбежала, он довел ее до своей спальни и вытряхнул из нелепых одежек. Без них она оказалась так хороша — он и забыл, как она хороша! — что пришлось некоторое время постоять, старательно контролируя каждый вдох и выдох. Она немедленно прикрылась покрывалом, стащив его с кровати, и хорошо, что прикрылась, он смог перевести дух.