Я, Чудо-юдо - Игорь Мерцалов

– Настя, соглашайся. Скажи, утром Баюна покажешь, – прошептал я и, пока она обращалась к Адальберту, спросил у Баюна: – Что чуешь, котище?

– Тут котятки, – на грани слышимости донеслось из-под ветошки.

– Это ясно. Ты магию какую-нибудь чуешь?

– Да, есть что-то… От чутья скрытное. Не разберу.

Еще раз окинув взором толпившихся у борта моряков, державших факелы, я задумался: что же такое придумал Черномор? В том, что котятки действительно на корабле, я не сомневался: Баюн кот волшебный, свое дело знает. Но вот в то, что «Левиафан» прибыл только ради котят, верилось с трудом.

Настя шевельнула веслом, я неприметно подогнал волну, и мы направились обратно к острову. Ночь выдалась темная, бледный месяц то и дело скрывался за облаками, и скопление огней на корабле было видно отчетливо. Но вот я приметил, что лишние факелы на палубе стали гаснуть, осталось их всего три или четыре, они двигались туда-сюда, очевидно, освещая путь дозорным.

– Зачем ты согласился? – спросил Баюн. – Теперь этому фрисландцу только и осталось дождаться меня да котят за борт покидать. А чтобы мы ничего лишнего не сделали, на то и ворожба тайная в трюме упрятана.

– Черномор наверняка всучил ван Хельсингу какой-нибудь козырь. Начни Настя запираться, купец бы все равно своего добился. Мы бы ему, допустим, прямо сказали, мол, знаем, кто ты есть и за каким лешим приперся, а он нам: у меня ваш Рудя в плену, меняю на кота. Что тогда делать?

– Ты думаешь, Отто…

– Пока мы не знаем, что там спрятано в трюме, предполагать надо самое худшее. Больше магии ты не заметил?

– Перстень на руке ван Брегена-ан-Зе. В нем есть какая-то сила, и еще ощущалась связь перстня с тем, что укрыто в трюме.

– Есть догадки, что это может быть?

– Ни малейших… Ох, псы меня задери, если когда-нибудь сумею вернуться к Бабе-яге, буду учиться, учиться и еще раз учиться!

– Похвальное желание, – заверил я. – Далеко пойдешь. А сейчас, бригада, слушай мою команду. Настя, ты, как только доплывешь до берега, не медля ни секунды, бери кольцо, найди место, как я говорил, и лети домой. И, пожалуйста, без споров. Возможно, тут сейчас такая кутерьма начнется, что лишний раз вздохнуть некогда будет. А мы с тобой, мой друг хвостатый, пойдем на дело. Медлить не станем. – Я снова оглянулся на корабль. К этому моменту мы как раз преодолели половину расстояния от «Левиафана» до Радуги. – Они от нас тоже всякого ждут, догадываются, что неспроста мы время до утра выторговали. Но не прямо сейчас. Понимаешь? В одном я уверен: голландцы еще не готовы действовать, иначе бы уже взялись за нас. Не знаю, чего они ждут и сколько у нас времени, но мы можем им воспользоваться. Садись ко мне на загривок – и поплыли.

Баюн не стал спорить. Едва он умостился на мне, вцепившись когтями, я, быстро затянув завязки малахая-невидимки под подбородком, без плеска перекинулся за борт. Лодка качнулась.

– Чудо! – окликнула Настя. – Я должна тебе что-то сказать.

– Извини, не время. Потом, после победы, милости просим на Радугу, а сейчас, очень прошу, не подведи. Лети домой.

– Но ты не знаешь главного!

– Потом, потом…

Я махнул лапой, отталкивая от себя лодку, и поплыл вперед. Для меня сейчас главным было не растерять боевой азарт.

Корабль быстро приближался. Я успел изложить Баюну свой план-скороспелку. Кот не возражал, молча кивал головой, мужественно снося соленые брызги. Метров за сто от «Левиафана» я начал осторожничать, сбавил ход, по временам замирал, пристально рассматривая громаду судна, отслеживая передвижения часовых. Кот и это терпел, хотя я даже через шерсть чувствовал, как нервно ходят туда-сюда его когти.

Похоже, я оказался прав. Спать на корабле никто не собирался, но на ближайший час был объявлен отдых. Часть матросов была занята поздним ужином, кое-кто тайком хлебал ром, но большая часть, не спускаясь в кубрик, дремала на палубе. Что-то рациональное наконец шевельнулось в моей голове, и я начал осознавать, насколько безумна вся затея. Но с другой стороны, раз уж я прав, утром у нас не останется даже призрачных шансов.

Метров за сорок я шепотом спросил у Баюна:

– Хвостатый, ты нырять умеешь?

– В смысле? – опешил кот.

– Ну дыхание под водой задерживать?

– С ума сошел? – ужаснулся хвостатый. – Захлебнусь же. У меня носоглотка иначе устроена…

– А если нос лапами зажмешь? Минуту протянешь? Давай, а я тебя сам подержу. Прыгай. – Я поднял над водой левую лапу.

Баюн перепрыгнул на нее, старательно упрятал нос между передних лап. Я осторожно прижал его к груди и нырнул.

Ночью мы обычно не купались, и ощущение соленой мглы, окутавшей мир, оказалось новым, незнакомым. Ничто не нарушало ее, кроме факельных отблесков, а по ним ориентироваться было трудновато. И все же я управился всего за полминуты, вынырнув под самым бортом галеона. Дал отдышаться яростно встряхивающемуся коту и, водрузив его на прежнее место, отгреб поближе к корме. Там стал осторожно подниматься наверх.

Это было не так-то просто, ведь я старался действовать бесшумно. Я прикладывал лапу к просмоленным стыкам досок, нажимал, медленно вонзая когти, подтягивался, снова вонзал и снова подтягивался. Понадобилось две минуты, чтобы мы с котом оказались у крайнего гребного люка.

Не дожидаясь подсказки, Баюн перебрался ко мне на плечо, чтобы не мелькнуть перед чьим-то взором, а я заглянул внутрь. Вдоль борта тянулась скупо освещенная парой фонарей галерея гребцов, неожиданно тесная. Даже весла здесь лежали наискосок – втянуть их под прямым углом было бы невозможно.

Сперва я сильно засомневался в умственных способностях того, кто решил посадить на «Левиафан» гребцов. Чтобы такая махина обогнала хотя бы черепаху, ей требовалось сотни две весел – и по два-три работника на каждое. Но потом сообразил, что весла предназначены, конечно, только для маневров на небольшом пространстве, при заходе в порт, к примеру. Или в случае медленного приближения к незнакомому берегу, с постоянными замерами глубины…

От остального трюма галерею отгораживала переборка из свежих досок – видимо, корабль недавно перестраивали, и, хоть я не знаток, мне пришло в голову, что целью перестройки было увеличение грузовых отсеков. Если, конечно, применительно к такому галеону допустим термин «отсеки».

По краям галереи имелись двери – чтобы не сказать лазы, такими они были узкими. Десятка два полуголых матросов, очевидно, почти вся гребная команда правого борта, собрались на средних скамьях и что-то возбужденно обсуждали приглушенными голосами.

– Глянь, – шепнул я коту. – Проскочишь?

Баюн не успел ответить. Один из дозорных, бродивших по палубе, перегнулся через борт, высоко подняв факел, чтобы свет не бил в глаза. Что-то померещилось ему среди волн. Однако мокрого дымчатого кота зависшего в воздухе у самого борта, он не разглядел. Буркнул себе что-то под нос и двинулся своей дорогой.