Я — Господь Бог - Джорджо Фалетти

Из мобильника донесся приглушенный голос преподобного Маккина:

— Вивьен, слышишь меня?

— Да.

— Он ушел.

— Спасибо. Ты молодец. Позвоню потом.

Вивьен откинулась на спинку сиденья, безнадежно махнув водителю.

— Можешь остановиться. Спешить больше некуда.

Пока водитель сворачивал к тротуару, капитан втиснулся между передними креслами, чтобы взглянуть на Вивьен и чтобы она увидела его.

— Что происходит? Кто звонил?

Вивьен посмотрела на него.

— Не могу ничего сказать, кроме того, что придется ждать. И надеяться.

Белью откинулся на сиденье. Он понял — что-то получилось не так, как надо, хотя и не догадывался, в чем дело. Вивьен чувствовала, как переживает ее начальник, потому что сама нервничала не меньше. Никто в машине не решался заговорить. Прошло несколько минут тягостного ожидания, как вдруг из динамика донесся голос.

— Говорит Мантен из Мидтаун-саут. Мы задержали человека, который соответствует описанию. На нем зеленая куртка военного образца.

Облегчение окатило Вивьен, словно волна, способная погасить любое пламя.

— Спасибо, ребята. Где вы?

— На углу Тридцать первой улицы и Седьмой авеню.

— Отвезите его в ваш округ. Сейчас приедем.

Вивьен жестом показала водителю, что можно ехать. Сзади ее похлопал по плечу капитан:

— Отличная работа, Вивьен.

Этот комплимент оставался справедливым не дольше мгновения. Другой голос, тотчас зазвучавший по радиосвязи, внес сумятицу и отчаяние.

— Машина тридцать один из Мидтаун-саут. Говорит агент Джеф Кантони. Мы тоже задержали человека, соответствующего описанию.

Они не успели сообразить, что происходит, как врезался третий голос:

— Говорит агент Веббер. Я на углу Шестой авеню и Тридцать второй улицы. Здесь идет манифестация ветеранов войны. Их тут примерно тысячи две, и все в зеленых куртках.

Вивьен закрыла лицо руками. Спряталась в темноте, где солнце, казалось, не взойдет уже никогда, и позволила себе расплакаться, только когда мрак и она слились в единое целое.

Глава 35

Выйдя из лифта, Вивьен медленно прошла по коридору, вставила ключ в замочную скважину и едва повернула его, как открылась дверь напротив и выглянула Джудит с одним из своих котов на руках.

— Привет. Наконец-то ты вернулась.

Вивьен в этот момент было не до пустых разговоров.

— Привет, Джудит. Извини, но я очень спешу.

— Не хочешь кофе?

— Нет, не сейчас, спасибо.

Старуха посмотрела на нее с жалостью и упреком:

— Чего еще ждать от человека, который думает только о чаевых?

И с довольным видом захлопнула перед Вивьен дверь. Щелкнувший замок уединил ее вместе с четвероногими друзьями в мире, который принадлежал только им.

В другой раз странность этой женщины вызвала бы у Вивьен улыбку и позабавила бы. Но сейчас место у нее в душе осталось только для злости, разочарования и огорчения. Из-за себя, из-за Греты, из-за Санденс. Из-за отца Маккина. Из-за всех, кого этот безумец намеревался отправить в ад.

Когда окончательно стало ясно, что они потерпели неудачу, Белью долго молчал, не решаясь взглянуть на нее. Оба знали, чем это кончится. Уже на следующий день о том, как они подняли на ноги всю городскую полицию и провалили операцию, будет говорить весь Департамент полиции Нью-Йорка и его начальник в частности, который, как предвидел капитан, потребует объяснений и, возможно, заявлений об увольнении.

Вивьен готова вернуть пистолет и значок, если попросят. Она сделала все, что могла, но не получилось. Из-за случайности, но главным образом по ее вине, из-за ее забывчивости. Из-за того, что забыла включить вовремя этот проклятый телефон. А что произошло это, когда умирала ее сестра, никак не оправдывало ее. Она — сотрудник полиции, и все ее дела, все личные чувства в таком случае, как этот, должны отходить на второй план. Она не сумела этого сделать и готова поплатиться за все.

А если бы еще погибли люди, то расплачивалась бы всю жизнь.

Вивьен вошла в квартиру больного и отчаявшегося человека, который годами выдавал себя за Уэнделла Джонсона. Как и в первый раз, пустая неуютная комната вызывала угнетающее ощущение одиночества и безысходности, а сумрачный свет из окна только усиливал впечатление безжизненности, безнадежности и в этом доме, и в ее душе.

Вивьен побродила по квартире в ожидании, что она как-то отзовется, что-то скажет ей.

Она даже не представляла толком, что, собственно, ищет, но знала — что-то здесь еще не исследовано, словно кто-то шепнул ей на ухо, что кроется тут какая-то подсказка, а она не может понять и расшифровать ее. Нужно только успокоиться, забыть про все на свете, и тогда она вспомнит, что здесь можно узнать.

Она взяла единственный стул и отнесла его в кухню. Села посередине и огляделась.

Зазвонил телефон, лежавший в куртке.

Ей невольно захотелось выключить его, даже не посмотрев, кто звонит. Все же, вздохнув, нащупала аппарат в кармане и включила. До нее донесся взволнованный голос Рассела:

— Вивьен, наконец-то. Это Рассел. Я нашел его.

На линии были какие-то помехи, и она не очень хорошо расслышала его слова.

— Успокойся. Говори медленнее. Кого ты нашел?

Рассел заговорил медленно, отчетливо произнося каждое слово. Наконец Вивьен поняла, о чем речь.

— Того, кто все эти годы выдавал себя за Уэнделла Джонсона, а на самом деле его имя Мэтт Кори. Родился в Чилликоте, штат Огайо. И у него был сын. У меня есть его фотография.

— Ты с ума сошел? Как ты это узнал?

— Долгая история. Где ты?

— В квартире Уэнд… В квартире этого самого Мэтта Кори, на Бродвее, в Вильямсбурге. А ты?

— Четверть часа назад я прилетел в Ла Гуардия. Сейчас еду по Бруклин-экспрессвей на юг. Через десять минут буду у тебя.

— Хорошо. Побыстрее. Жду.

Невероятно. Она снова опустилась на стул и почувствовала, как от нервного напряжения ее начинает буквально трясти, поэтому поднялась и снова обошла квартиру, которую теперь уже хорошо знала. Рассел сам нашел то, чего она найти не смогла. Вивьен заметила, что это не сердит ее и не вызывает зависти. Только облегчение, что, возможно, спасут невинных людей, и восхищение тем, что ему удалось сделать.

Она не испытывала унижения. И сразу же догадалась почему. Потому что это сделал не просто какой-то человек, а именно Рассел. Успеху другого радуешься, только когда любишь его. И она поняла, что совершенно потеряла из-за него голову. Конечно, рано или поздно она сумеет забыть его, но для этого понадобится много времени и много усилий.

Подумала с долей самоиронии, что поиск новой работы как раз и заполнит это время.

Прошла в спальню, зажгла свет и в который уже раз осмотрела этот дом без единой картины, без единого зеркала на стене.

И тут ее осенило. Со скоростью, на какую способны только мысль и свет.

Стены без картин…

Пока жила с Ричардом, бывшим женихом, она кое-что поняла о художниках. Архитектор по профессии, Ричард еще и очень неплохо рисовал. Это подтверждали многие его картины, висевшие в доме. Но в них виделось и вполне естественное самолюбование, вообще свойственное художникам. Порой в размерах, обратно пропорциональных таланту.

Вот что ей показалось странным: этот человек, этот Мэтт Кори, сделав столько рисунков, все эти годы не испытал, судя по всему, искушения повесить хотя бы один из них на стену.

Кроме разве что…

Она подошла к столу у стены, где висела карта Нью-Йорка. Взяла с нижней полки толстую серую папку и стала быстро просматривать рисунки, выполненные на необычном материале — на прозрачном пластике, —

Созвездие Карен, Созвездие Красоты, Созвездие Конца…

пока не нашла то, что искала. Звонок в дверь раздался в тот момент, когда она извлекла рисунок из папки и положила на стол. Она пошла открывать дверь, надеясь, что это не Джудит со своими нотациями. Перед ней стоял Рассел, в ужасном виде — небритый, лохматый, в помятой одежде — и держал что-то похожее на свернутую афишу.

В голове родились одновременно две мысли: что он необыкновенно хорош собой и что она — дура.

Она взяла его за руку и втянула в квартиру прежде, чем открылась дверь напротив.

— Заходи.

Вивьен тут же захлопнула дверь, и щелчок замка заглушил взволнованный голос Рассела:

— Хочу показать тебе одну вещь…

— Минутку. Сначала проверю кое-что…

Она вернулась в спальню, и Рассел прошел за ней, не очень понимая, в чем дело. Вивьен взяла синий пластиковый лист, на котором художник изобразил то, что, по его мнению, должно быть Созвездием Гнева. Рисунок состоял из множества белых точек, перемежавшихся там и тут красными точечками.