Я — Господь Бог - Джорджо Фалетти

Она прислонилась лбом к стеклу и ощутила его гладкую холодную поверхность. Закрыла глаза, мечтая проснуться в каком-то совсем другом времени и в другом месте, где ничего не произошло и они с сестрой — дети и счастливы, как умеют быть счастливы только дети.

Незадолго до этого, когда она держала сестру за руку и слушала, как слабели сигналы монитора, пока не превратились в конце концов в одну прямую зеленую линию, явившуюся ниоткуда и ведущую в никуда, перед нею мгновенно пронеслись картины из их жизни, как это бывает у людей при смерти.

Прежде Вивьен считала, что такая привилегия дарована лишь умирающим, дабы они осознали длительность собственной жизни, но сейчас вдруг обнаружила, что жизнь эта до нелепого коротка. Может быть, оттого, что она, Вивьен, оставалась на земле, где все представало теперь хрупким и суетным, а в груди поселилась боль утраты, которая еще долго ее не отпустит.

Она вернулась к кровати и коснулась губами лба Греты. Кожа гладкая и мягкая, и слезы Вивьен скатились с виска на подушку. Она нажала кнопку возле изголовья. Зажужжал зуммер, и в дверях появилась медсестра.

Взглянув на монитор, она сразу поняла, что произошло. Достала из кармана телефон и позвонила.

— Доктор, зайдите, пожалуйста, в палату двадцать восемь.

Вскоре в коридоре послышались быстрые шаги, и вошел доктор Савине — невысокий, средних лет человек, с залысинами, умеющий держаться соответственно своей профессии. Доставая из кармана фонендоскоп, он подошел к кровати, откинул простыню и приложил инструмент к исхудалой груди Греты. Несколько мгновений понадобилось ему, чтобы понять, и еще одно — чтобы обратиться к Вивьен с привычным в подобной ситуации выражением лица.

— Мне очень жаль, мисс Лайт.

Слова его, однако, прозвучали не формально. Вивьен знала, что персонал и врачи «Марипозы» близко к сердцу приняли этот случай. Их бессилие перед прогрессирующей с каждым днем болезнью вызывало ощущение поражения, которое они разделяли с ней. Она отошла от кровати, чтобы не видеть, как простыня накроет лицо Греты.

От горя и переутомления у нее закружилась голова, она покачнулась и прислонилась к стене, чтобы не упасть. Доктор Савине поспешил к ней, поддержал, усадил в кресло у кровати. Вивьен почувствовала, как опытные пальцы проверили ее пульс.

— Мисс, вы совсем обессилели. Не лучше ли было бы немного отдохнуть?

— Очень хотела бы, доктор. Но не могу. Не сейчас.

— Если не ошибаюсь, вы ведь работаете в полиции, верно?

Вивьен взглянула на доктора, и он увидел на ее лице усталость и волнение.

— Да. И во что бы то ни стало должна вернуться в Нью-Йорк. Это вопрос жизни или смерти.

— Здесь вы уже ничего не можете больше сделать. Если не знаете, куда обратиться, дадим вам адреса нескольких похоронных бюро, очень хороших и очень скромных. Они обо всем позаботятся.

Савине обратился к медсестре:

— Мег, пойдите приготовьте документы для свидетельства о смерти. Сейчас приду и подпишу.

Когда она вышла из палаты, Вивьен поднялась с кресла, чувствуя, что ноги еле держат ее.

— Доктор, меня ожидает ужасный день. И мне сейчас никак нельзя заснуть.

Она помолчала, стараясь преодолеть смущение.

— Странно, что об этом вас просит сотрудник полиции, но мне нужно принять что-то, чтобы не спать.

Врач как-то загадочно и понимающе улыбнулся:

— Ловушка? А потом я окажусь в наручниках?

Вивьен покачала головой:

— Нет. Я только искренне поблагодарю вас.

Савине немного подумал.

— Подождите здесь.

Вышел из комнаты и вскоре вернулся с белой пластиковой коробочкой, встряхнул ее, и стало слышно, как внутри брякнула таблетка.

— Вот. В случае необходимости примите. Но имейте в виду, алкоголь недопустим.

— Такой опасности нет. Спасибо, доктор.

— Удачи, мисс Лайт. И еще раз примите мои соболезнования.

Вивьен осталась одна. Постаралась убедить себя, что сестры ее в этой комнате больше нет, что тело, лежащее на кровати под простыней, — это лишь оболочка, много лет хранившая ее прекрасную душу, некая емкость, взятая в долг, которая вскоре будет возвращена земле. И все же не могла удержаться, чтобы не посмотреть на Грету в последний раз и не поцеловать ее.

На тумбочке возле кровати стояла бутылка с водой. Она открыла коробочку, которую дал врач, и бросила таблетку на язык. Запила из бутылки водой, которая показалась соленой, как слезы. Потом сняла с вешалки свою куртку и вышла из комнаты.

В вестибюле у регистрационной стойки две девушки в белых халатах помогли ей связаться с похоронным бюро, и она сделала необходимые распоряжения.

Затем осмотрелась. Здесь ей больше нечего было делать, а самое главное — она уже ничего и не могла сделать. Когда сюда привезли Грету, она оценила изысканную строгость «Марипозы». Теперь же это было просто место, где люди иногда не выздоравливают.

Выйдя на улицу, она прошла к своей машине на парковке и, наверное, испытала эффект плацебо, по-тому что таблетка не могла подействовать так быстро, а она уже почувствовала, что усталость прошла и ей стало лучше.

Вивьен села в машину, завела двигатель и выехала из города, направляясь к Пэлисейдс-парквей, которая выведет ее из Нью-Джерси. По дороге перебирала в памяти последние события.

Накануне, когда преподобный Маккин сообщил ей свой секрет, нарушив одно из строжайших церковных правил, она пришла в восторг, но и встревожилась тоже.

С одной стороны, речь шла об ответственности перед ни в чем не повинными людьми, чья жизнь находилась в опасности, — о той самой ответственности, которая в конце концов и заставила священника обратиться к ней. С другой стороны, возникало желание избежать последствий этого решения, которое привело бы к серьезным переживаниям. «Радость» Майкла Маккина слишком важна. Ребята, о которых он заботился, обожали его. Община нужна была не только им, но и всем, кто еще придет сюда и увидит, что он ждет их.

После обеда с ребятами, когда она смеялась и шутила с Санденс, которая выглядела какой-то обновленной, словно преобразившейся и душой, и телом, ей позвонили из клиники.

Доктор Савине со всей деликатностью, какой требовал разговор, сообщил, что состояние Греты резко ухудшилось и они с минуты на минуту ждут неизбежного. Она вернулась к столу, стараясь скрыть волнение и тревогу, но не смогла обмануть проницательный взгляд Санденс.

— Что случилось, Ванни, что-то не так?

— Ничего, солнышко. Проблемы на работе. Знаешь ведь, как эти плуты не любят, когда их ловят.

Она нарочно употребила слово «плут», потому что оно очень забавляло ее в детстве. Но эта попытка свести все к шутке не убедила племянницу, и Санденс до окончания обеда внимательно посматривала на нее, следя за выражением лица.

Прежде чем уехать, Вивьен поговорила с отцом Маккином. Сказала, что состояние матери Санденс ухудшилось и она едет в Кресскилл, в клинику. Договорились, что после обеда он вывесит в церкви объявление о том, что исповедаться можно теперь и в четверг и что с двух часов он будет в исповедальне. А в пятницу будет исповедовать, как всегда, в церкви Святого Иоанна Крестителя на Манхэттене. Потом они созвонятся и обсудят план действий в соответствии с составленным расписанием.

По дороге Вивьен выдержала еще более серьезное испытание — разговор с Белью. Ей многого следовало добиться от него, ничего, однако, не раскрывая. И она понадеялась, что уважение, которое питал к ней начальник, достаточно велико, чтобы он поверил ей и разрешил сделать то, что она попросит.

Капитан ответил после второго гудка усталым голосом:

— Белью.

— Привет, Алан, это я, Вивьен.

— Была в Вильямсбурге?

Прямо и решительно, как всегда. С тревогой, от которой уже недалеко и до нервного срыва.

— Да, ничего не нашла в квартире. Наш Уэнделл Джонсон и в самом деле жил словно призрак — и у себя в доме, и вне его.

Молчание в ответ было выразительнее всякого ругательства. Вивьен продолжила:

— Но появилась новость из другого источника. Очень важная и определяющая. Если нам повезло.

— Как это понимать?

— Можем взять человека, который взрывает заложенные бомбы.

В ответ прозвучало удивление и недоверие:

— Ты серьезно? Каким образом?

— Алан, положись на меня. Пока больше ничего не могу сказать тебе.

Капитан заговорил о другом. Вивьен по опыту знала, что таким образом он берет тайм-аут для размышления.

— Уэйд по-прежнему с тобой?