Отто Шмидт - Владислав Корякин

Остальцев задал Зубову уточняющий вопрос:

— Когда вы считаете нужным готовить патрульное судно?

Ответ гласил:

— До кромки судно может идти в декабре. Можно посылать судно из Мурманска, пускай базируется на Шпицбергене…

По результатам обсуждений Остальцев подвел итоги, суть которых заключалась в следующем: в марте следующего 1938 года направить патрульное судно, которое к апрелю начнет патрулировать положение ледовой кромки, к концу апреля послать ледокол в Баренцбург, откуда на основе информации с дрейфующей станции обеспечит ее эвакуацию. Но развитие событий очень скоро внесло свои поправки в планы и намерения спасателей. К концу года папанинская четверка оказалась на 80°40′ с. ш., опережая прогноз по крайней мере на два градуса, а спустя еще полтора месяца разница в ожидаемых и реальных координатах по широте достигла 10 градусов. Это поставило участников дрейфа на край гибели в ледовых жерновах Гренландского моря, так что спасательную операцию пришлось проводить по непредвиденному сценарию — со всеми вытекающими последствиями. Тем не менее, когда Москва предложила участникам дрейфа выслать самолет (в декабре), они отказались. Интереснейший эксперимент обещал слишком много, а наш полярник обладал своими понятиями долга и чести.

Людям на льдине приходилось непросто. Первоначально планировалось проводить гидрологические станции через каждые тридцать миль, но с возрастанием темпа дрейфа эту работу пришлось бы выполнять каждые четыре дня. Это заведомо превышало предел сил советского полярника, который оставался просто человеком со своими ограниченными физическими возможностями.

Спонтанно возникшая ситуация для Шмидта означала, что в наступающем 1938 году ему предстояло в первую очередь провести эвакуацию папанинской льдины, а с наступлением лета выводить зимующие суда с трассы Северного морского пути, включая «караван трех кораблей», который легко мог оказаться в Центральном Арктическом бассейне. В любом случае события на трассе Северного морского пути предвещали финал его непростой, но замечательной карьеры полярного исследователя, к большому сожалению сотрудников созданной им организации и просто людей Страны Советов. Чтобы успокоить своих подданных, руководство страны опубликовало в прессе указ о назначении Отто Юльевича заместителем председателя Центральной избирательной комиссии по предстоящим выборам в Верховный Совет СССР. Это была существенная, но запоздалая деталь в биографии героя настоящей книги, которая мало что меняла в главном — пик славы героя Арктики остался позади.

Глава 10

1938–1939 годы. Прощай, Арктика!

… Толпу дурных примет,Как бы бегущих впереди событья,Подобно наспех высланным гонцамЗемля и небо вместе высылаютВ широты наши нашим землякам.

Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти…

Напряжение на льдине с наступлением нового, 1938 года нарастало с каждым днем. Это происходило в первую очередь из-за борения стихий по мере приближения к фронтальной зоне на контакте вод Северного Ледовитого и Атлантического океанов. Теперь в степени правдивости прогнозов разных специалистов участники эксперимента могли убедиться зрительно, в пределах того, что позволял мрак полярной ночи. То немногое, что было доступно взгляду, определенно не внушало оптимизма, если не считать даже завываний пурги и скрежета льда, новостей из эфира.

На долю Шмидта подобные ситуации выпадали по крайней мере дважды — на «Сибирякове» в 1932 году и на «Челюскине» в 1933–1934 годах. Тогда его решения вызывали восхищение как у простых советских людей, так и у советского руководства во главе со Сталиным, усиленно эксплуатировавшего арктическую тему в пропаганде. Однако теперь помимо ответственности за людей, оказавшихся в ледовых жерновах Гренландского моря в разгар полярной ночи, на Шмидте кандалами повисла еще и судьба зимовавшего на Севморпути флота, включая ледоколы. Теперь ему предстояло выбираться из такой ситуации, по сравнению с которой льдина в Чукотском море в компании с сотней вольных и невольных полярников выглядела невинным приключением. В прошлом остались огни и воды и даже медные трубы. В ближайшем будущем со всей очевидностью обозначились неумолимые волчьи зубы Великого Диктатора со своей чекистской сворой, способной, казалось, сожрать полстраны… И это на вершине мировой славы, которую принесла Шмидту полюсная эпопея!

Шмидт теперь уже не определял развития событий. Они сами несли его с собой, словно в половодье. Лишившись ударной силы в виде ледокольного флота, рассчитывать на авиацию, дежурившую на Земле Франца-Иосифа, для посадок на ледяные обломки в полярной ночи Гренландского моря можно было только с отчаяния… Впервые Отто Юльевичу предстояло выступать не на привычных первых ролях, а в качестве уже осужденного с отсрочкой наказания. При всей образности литературных сравнений реальная обстановка в первые месяцы нового, 1938 года для руководителя советских полярников была самой угрожающей, что отмечали многие его сотрудники. Так, Б. Л. Дзердзеевский в своих воспоминаниях позднее писал: «Мы случайно сошлись с Отто Юльевичем в коридоре Главсевморпути. Он отозвал меня в сторону и тихо, как всегда, спокойно сказал: «Только что получена радиограмма. Льдину разломало на несколько мелких кусков…» И тут я впервые прочел в его глазах большую тревогу…» (1959, с. 220).

Как ни опасно было положение зазимовавшего флота, в первую очередь следовало думать о снятии папанинской четверки. Ситуация с нею в наступившем 1938 году с каждым днем все больше внушала тревогу. К новому году дрейфующая станция на пути к югу пересекла 80° с. ш., а норвежцы с острова Ян-Майен и «Мурманца» на 74°23′ с. ш. наблюдали открытое море при температуре воздуха выше нуля. Складывалась непривычная для наших полярников ситуация, определявшаяся близостью Исландского барического минимума, или «кухни погоды», в Северной Атлантике, влияние которой на Советскую Арктику им предстояло определить. Обычные люди называют самые отдаленные и неприспособленных для жизни места медвежьими углами. Однако в местах, где заканчивала дрейф папанинская льдина, не жили даже медведи, и самым отчаянным авиаторам здесь было нечего делать…

А вскоре станция оказалась в пределах Гренландского шельфа: произошло падение глубин с 235 метров 27 декабря до 162 метров к 7 января. Сам дрейф к югу нарастал такими темпами, что из Москвы в начале января запросили подтверждения: «Верно ли, что 22 мили прошли за двое суток? Ваша быстрота вызывает недоумение» (Кренкель, 1940, с. 258). Ситуация на льдине, однако, чаще вызывала не недоумение, а настоящую тревогу…

Проводя наблюдения 14 января Федоров обнаружил колебания уровней теодолита — отдаленное волнение уже начало раскачивать льдину, и это был весьма серьезный признак отдаленной угрозы. Вблизи станции появились первые значительные разводья, в одном из которых опробовали байдарку — жаль, что это утлое суденышко не могло доставить отважную четверку к людям! Начальник первой дрейфующей станции оценивал положение оптимистично, судя по радиограмме от 18 января: «У нас все благополучно, все здоровы. Ледовые условия позволяют нам дрейфовать. Считаю целесообразным начать операцию в марте. Привет от всех».

В ответ Москва радировала ближайшие мероприятия: «План снятия. Первое. Бот «Мурманец» в качестве патрулирующего идет к кромке, где будет курсировать небольшом радиусе на широте нахождения вашей станции, имея задание держать с вами связь, давать ледовую, метеорологическую информацию, вооружен пеленгатором, имеет собачью упряжку». Далее сообщалось о выходе «Таймыра» с самолетами на борту в ближайшие дни из Мурманска на Шпицберген и о готовности «Ермака» в марте. Поскольку радиограмма была подписана Остальцевым (а из Москвы можно было ожидать чего угодно), на льдине задумались: а где же Шмидт, чем он занят? Оставалось ждать…

Еще 11 января в Гренландское море вышел крохотный деревянный зверобойный бот «Мурманец», водоизмещением всего 150 тонн, с капитаном И. Н. Ульяновым из поморов. Это судно (скорее, суденышко) должно было отслеживать положение ледовой кромки, не делая попыток пробиться к льдине с участниками дрейфа, лишь информируя командование о ледовой обстановке в условиях полярной ночи. Однако разведчики перестарались и спустя месяц угодили в ледовый плен. «Мурманца» в итоге вынесло через Датский пролив на просторы Атлантики, но свое дело он сделал, поскольку информация с этого ледового патруля позволила позднее уверенно действовать главным силам под флагом военной гидрографии.

Январь завершался продолжительной пургой и борьбой полярных стихий. Не случайно в своем дневнике Кренкель 21 января отметил и водяное небо, и необычно сильное торошение. Ситуация складывалась серьезная, о своей судьбе папанинцы могли только гадать, но радист-норвежец с Ян-Майена, переживавший за отважную четверку, в конце января поинтересовался у Кренкеля: «Знаете ли вы, что в феврале вас будут снимать?» (1940, с. 284).