Тринити - Яков Арсенов

Находясь в положении, просматривающемся из любой точки, «Парма» восприняла сообщение следователя как удар ниже пояса, неизвестно кем и откуда нанесенный.

«Дикарей» развели по отдельным комнатам и предложили дать письменные объяснения. Всем под нос следователь совал статью кодекса, где говорилось о даче ложных показаний и как это пресекается законом.

С Клинцовым, как с командиром отряда, следователь имел отдельный разговор. Клинцов, словно перекошенный тиком, спрашивал, с чего все началось и что уже известно. Он высчитывал, в какой степени вранье может сойти за правду, а в какой — всплывет, как пустые желуди. Со стороны следователя было естественным сказать, что подоплека дела уже давно расшифрована и остается только распределить ответственность за содеянное в полном согласии с процентом участия. Потом добавил, что чистосердечное признание единственная ниточка, которая еще как-то может связать подследственного с дальнейшим пребыванием на свободе.

У Клинцова выпала из рук авторучка. Тогда следователь предложил для начала рассказать все устно, а чтобы память Клинцова, достаточно помутившаяся от непредвиденного оборота, заработала безукоризненно, он выложил на стол в качестве поличного пять пачек банкнотов десятирублевого достоинства.

Клинцов узнал деньги, сдался и стал выжимать из себя все до мелочей, до запятых и восклицательных знаков, совершенно не интересующих следствие. Размазывая по лицу похожие на слезы капельки жидкости, он старался прятаться за мелочами, за несущественными деталями, хотя нескольких фактов, выданных сразу, вполне хватало для состава преступления. Клинцов словно забылся. Распространяясь с надрывом, он воспроизводил произошедшее с таким азартом и интересом, будто выступал свидетелем на не касающемся его процессе. Он словно заискивал перед следователем, принимал горячейшее участие в деле и требовал для виновного высшей меры. Потом не вынес игры и, рухнув на стол головой, простонал:

— Что же мне за это будет?!

— Об этом вы узнаете позже, — сухо произнес следователь. — Подпишитесь о невыезде.

— Только вы пока не говорите об этом никому в группе, — умолял Клинцов. — Они убьют меня без суда и следствия.

Летом, в начале работ, когда в силу превратности судьбы Клинцова выперло из действительности в командиры «Пармы», он воспрял духом. Он намеренно не стал отпираться от подвернувшейся под руку должности командира отряда и, не оглянувшись на одногруппников, побрел в контору вслед за директором.

Неизвестно, всем ли подряд директор предлагал такие сделки или угадывал по глазам, кто может легко пойти на них, но, так или иначе, с Клинцовым и Фельдманом он церемониться не стал. За две-три минуты предварительного разговора он не обнаружил в них никакого сопротивления афере и тут же изложил условия. Они были следующими: он, директор, устраивает «Парму» в свой леспромхоз как официальный стройотряд со всеми вытекающими отсюда льготами в виде невзимания подоходного налога и налога на бездетность, а также выплаты двадцати студенческих процентов поверх всего.

— Разве может быть дело в вызове, который мы не имели права вам посылать, или в направлении, которое непременно должно быть выдано штабом ССО? — объяснил директор свою неприязнь к бюрократии. — Вы же, в конце концов, тоже студенты, а не бичи какие-нибудь!

Затем он назвал ориентировочную величину своей доли прибыли, которая нагорит от перечисленных выше уловок за весь период работ.

— Из наших никто на это не согласится, — сказал Клинцов. — Не захотят. Им об этом и говорить-то нельзя.

— Тогда возьмите весь навар себе, — намекнул директор.

— Не захотят, как хотят, — сказал Фельдман. — Сами разберемся.

— Конечно, а то в противном случае бухгалтерия обдерет вас как липку, еще раз прояснил ситуацию директор. — Если работать «по-дикому», вы только зря проведете здесь время.

— Это понятно, — кивнул Клинцов.

— Просто тогда придется сузить круг заинтересованных лиц до троих, как бы придумал Фельдман.

— А отряд пусть себе спокойненько работает, — обрадованно цвыркнул слюной себе под ноги Клинцов. — Мы обговорим с вами все условия и делиться ни с кем из них не станем. Тем более что они вряд ли на это согласятся.

Директор оценил расторопные порывы Фельдмана и Клинцова как неплохие коммерческие задатки и даже сказал, что кое-кто из известных в литературе комбинаторов им и в подметки не годится. Директор смело увеличил свою долю навара в связи с уменьшением числа участников сделки.

Далее следовало заключение трудового договора намеренно в одном экземпляре и обещание директора предоставить выгодные работы и пропустить их через бухгалтерию по самым высоким расценкам.

— Милое дело — шабашники! — заключил директор. — С официальными стройотрядами никакой каши не сваришь!

Войдя в заговор против отряда, Клинцов внутренне возвысился и в дальнейшем держал себя достойнее, чем ему позволяло его положение в группе. Свой поступок он в душе считал тайной местью. Местью группе за то, что она имела неосторожность не полюбить его. Пока окатывали запань Пяткое, его настроение было настолько праздничным, что иногда можно было даже наблюдать, как он напевает себе под нос или перекуривает в компании с Фельдманом, хотя Фельдман никогда в жизни не брал в рот папиросы и был намерен жениться после третьего курса на некурящей подруге его родителей.

«Дикари» относили эти изменения в поведении одногруппника на счет положительных сдвигов под воздействием природы, погоды и романтики. Клинцов видел эту ошибку коллег, но поведать о ней не мог. Поэтому вкушал радость превосходства в одиночестве.

По окончании работ в верховьях, после запани Пяткое, разговор директора с Клинцовым и Фельдманом о пикантном возобновился. Директор предложил Клинцову увеличить штат отряда на пять-шесть человек, поскольку северная надбавка выплачивается из расчета двадцати процентов на сумму заработанных денег, но по лимиту — не более шестидесяти рублей в месяц на человека. У «дикарей» этих надбавочных денег на человека выходило больше. Чтобы бухгалтерия леспромхоза не подстригла все выходящее за гребенку, нужно было раздуть штат отряда. Тогда «северный коэффициент» рассредоточится по «мертвым душам» и будет вытянут из леспромхоза весь до последней копеечки.

— Будет выбран, — пояснил директор.

Финансовая сторона отношений должна оставаться темной для отряда, подсказал директор. Нужно взять у всех бойцов доверенности, получить зарплату за весь отряд сразу и раздать людям сколько надо, а не сколько заработали.

Чтобы реализовать задуманное, требовалась некоторая затяжка времени. И тогда «дикарям» предложили поработать в Приемной запани еще пару недель. А совсем не потому, что в кассе не было наличных денег.

Клинцову было лень напрягать мозг и придумывать липовые фамилии, поэтому он взял готовые и вписал в штат «Пармы» Бибилова Мурата, Коровину Марину, Алешину Наташу, Бондаря и Петрунева. Клинцову поначалу показалось, что он меньше прегрешит, если использует существующие… Перед кем согрешит? Он спохватился, что не вписал в список Кравца. Нужно было затолкнуть его в список вместо Петрунина. Ну да ладно, в другой раз рассчитаемся.

За мертводушных бойцов Клинцов самолично сфабриковал доверенности. Вышло красиво и почти достоверно.

Теперь в руках Клинцова имелись рукописные подтверждения в полном к нему доверии. Это было прямым доказательством поговорки, что бумага может выдержать все. Это был парадокс, ласкающий сознание Клинцова. Ему открыто доверяли однокурсники, и подписи внизу говорили об этом. От факта никуда не уйдешь. Теперь на чей угодно вопрос, доверяют ли ему друзья, он мог с уверенностью ответить: да, доверяют! Вот платежная ведомость, к которой все эти бумажки подшиты.

Получив деньги в кассе леспромхоза, Клинцов с Фельдманом, как и условились, пошли к директору. Фельдман остался на шухере в приемной, а Клинцов зашел в кабинет и оставил на столе пять пачек червонцев. После этого он получил приглашение поработать в следующем году на подобных условиях.

Свои доли Фельдман с Клинцовым спрятали за подкладки пиджаков, а остальные деньги прямо в авоське принесли в барак.

Началось с того, что бойцы ростовского «Факториала», заходившие в гости к «дикарям», успели насмотреться на кучу денег, заработанную «Пармой».

Возвращаясь к себе под впечатлением, они не ленились поносить своего командира за то, что тот не обеспечил им такого же, как у смежников, заработка. При этом они завышали сумму, полученную коллегами. После благополучного отбытия «Пармы» травля в «Факториале» усилилась. Ростовчане никак не могли уехать домой — в кассе леспромхоза не было денег для зарплаты. Командиру стали ставить в вину и эту неувязку. И он, произведя в голове какой-то расчет, заявил, что честным путем таких денег заработать нельзя! Поэтому он идет в соответствующие органы, чтобы поделиться своими соображениями.