Хэда - Николай Задорнов

Анна Мария глядела вслед отходившей лодке и не могла удержать рук, они двигались, как у сигнальщика или у цветочницы, составляющей букет.

...Утром доложили: в Гекусенди прибыл русский офицер – Шиллинг. Теперь там двое русских офицеров и матросы живут для наблюдения за морем.

Накамура доложил, что Шиллинг и Михайлов являлись в Управление Западных Приемов.

Вчера вечером в Симода прибыл по своим делам Ота – владелец торгового дома.

...Посьет на прощание советовал Саэмону еще раз поехать к дамам. С этого начать, попить с ними чаю, познакомиться поближе. Предлог для дальнейших встреч можно найти всегда. Может быть, так и поступить? Ведь Накамура был там и пил чай?

Кавадзи приказал купцу Ота явиться в храм. Будущий член парламента! Лидер либералов? Владелец столичного дока? Но, может быть, и он к тому времени окажется стар. Долговязый Ота похож на западного эбису. На длинных ногах вошел, как американец, но упал ниц, как японец. Ота теперь дворянин! Часто приезжает в Симода. Но еще чаще – в Осака. У него всюду склады и магазины. Перестраивает магазин в Симода по западному образцу. Дверь будет со стеклом, без китайского колокольчика. У него в Симода фабрика одежды, завод сакэ, открыта мастерская по выработке драгоценностей для продажи иностранцам. Совладелец банка в Осака. Ждет открытия торговли с Европой и Америкой.

На государственную субсидию создал первый в Японии публичный дом для иностранцев, который для практики, временно посылался в Хэда. Теперь все девицы возвращаются в Симода, и дом скоро будет во всем великолепии встречать первого американского консула, научную эскадру, американских адмиралов и всех торговцев и ученых западных стран. Но все это заботы «заднего двора». Фасад торгового дома Ота чист. Его семья, его дело, служба правительству, его товары вне сомнений. Свою дочь он выдает замуж за сына знатного даймио, который будет изучать западный флот и артиллерию, видимо станет первым адмиралом японской винтовой эскадры.

Кавадзи велел Ота-сан доставить из магазина лучшие зонтики от солнца.

Люди Ота немедленно принесли плетеные ящики с соломенными футлярами, в которых уложены шелковые, бумажные и соломенные зонтики.

– Еще нужны детские.

– Да, вот и детские.

Ота предвидел, что и детские потребуются разных размеров, от самых миниатюрных. И еще – игрушки-зонтики для кукол.

Кавадзи вызвал городского голову и показал на разложенные зонтики.

– Идет жара. Очень горячие дни, – Кавадзи бумажной салфеткой вытер лицо. – Надо позаботиться о семьях американцев, чтобы у детей не болела голова.

В храм Гекусенди хотели отправить целую вереницу чиновников, но Кавадзи велел Мариама Эйноске идти на лодке, а не пешком по берегу и передать четыре корзины, каждая с тремя комплектами зонтиков. Туда же уложены красивые пакеты с фуросики[71] и еще игрушки.

– И еще ящики с фруктами им же...

Все стало известно к вечеру. Мариама Эйноске был, все узнал, все видел. Американская красавица восхищена. Девочки бегают под зонтиками, но мальчики не берут их в руки.

Сама красавица вышла на балкон и громко воскликнула, обращаясь в сторону города: «Симода!» Протянув руки, сказала: «О, Саэмон!» – и при этом поцеловала свои пальцы и как бы кинула ими свой поцелуи через холмы, леса, дома и торговые кварталы туда, где был его храм.

«Через заросли хамаю... дома... и через предрассудки», – подумал Кавадзи, слушая тайное донесение. Но его, как чиновника, настораживало что-то... Очень похоже, что американки догадываются, что каждый их шаг и каждое слово становятся известны. Не смешон ли я? Не нарочно ли она любезна... Нет, впрочем, нет... она очень просто махнула ему рукой, как у них принято, наверное, – ведь у них нет церемоний, у американцев нет императоров, нет дворян и князей.

Так я думаю о ней теперь, как Посьет о своей француженке. Где Путятин? Куда он ушел? Что он думает о своей Мэри? В каком море? Среди каких туманов? Идет ли на своей шхуне, куда мы послали столько подарков? Говорят, что в России очень страшная погода. Везет ли он подарки своему императору? В холоде вырастают храбрые солдаты и матросы. Они могут купаться в холодной воде.

Японцы уничтожали испанских монахов и всех католиков перебили, чужих и своих. А Посьет говорит, американская красавица – испанка!

– А где же ее муж? Видно ли его?

– Да, я к ним часто заходил! – сказал Эйноске. – Я всегда рассказываю им, что Перри любил меня. Мистер Доти и мистер Бэйдельсмэн, также Пибоди-сан, или Висящий Глаз, как зовут его японцы, целыми сутками перебирают на складе товары и спорят, в какой день и на сколько их цена может повыситься и на сколько понизиться. Они упрекают друг друга. Тут же записывают, считают и сверяют, высчитывают, кто из компаньонов и какой получит доход и в каком случае. Потом играют в карты. До двенадцати дня им, по закону американской службы, не разрешается пить. Два стакана разведенного рома разрешается с двенадцати до шести вечера, А позже – начинается личная жизнь и пить можно без ограничений.

– Они не выходят?

– Да, сидят, как в осажденном замке.

«Наверно, и они знают: «выходя из дома, жди, что встретишь семь врагов!» Я бы на их месте тоже пил на складе ром».

Мариама сам явился из Гекусенди навеселе.

– Ваше превосходительство, не надо опасаться... Там ждут вас... Красавица... очень...

Кавадзи решил пуститься во все тяжкие. Он поедет в Гекусенди. Встретится с Шиллингом, и тот удивится, что Саэмон здесь. Спросит о Посьете, как тот уехал.

Прекрасное утро. Слуги подают все свежее и надушенное. После купанья и завтрака Кавадзи, исполнив необходимые дела, послал письмо Накамура и собрался идти на берег.

В храм вбежал переводчик:

– В Гекусенди привезли куриц в клетке... Повар-китаец будет резать и жарить для американской красавицы... но... но... – дрожащим голосом, лежа на полу, бормочет Мариама, – в порт идет шхуна... это корабль...

– Какой корабль?

– «Кароляйн Фут»... Возвратился из России...

– О-о! – Кавадзи обмер.

В бухту Симода вошел парусный корабль и отдал якорь.

Тишина. Жаркий прекрасный день. Иногда налетает шквал, но быстро проходит, опять все успокаивается.

Доложено: как только американский корабль бросил якорь, к его борту подошла шлюпка из Гекусенди. Все американки оставили детей на китайца и на жену священника и вместе с мистером Доти и его компаньонами помчались па шхуну. И залезли на палубу. Там ужасно кричат, все как безумные.

Опять полная перемена... Камень, который крутится, не обрастает мхом!

В Гекусенди пришли из Хэда еще русские и сегодня же вернулся американский корабль. Шхуна Путятина взяла очень мало людей: только сорок матросов и восемь офицеров. Русские так и ходят между Симода и Хэда, то совсем уйдут, то опять появятся и все хотят уехать к себе, но их никто не берет. Как сказал вернувшийся на берег Мариама Эйноске, капитан «Кароляйн Фут» не пойдет больше в Россию, разрывает контракт с Путятиным, хотя обещал пойти на Камчатку еще два раза и всех туда доставить; ему не поправилось в России. Плавание опасно. Боится англичан. Посол Англии в Гонконге послал в русские воды эскадру. Англичане собрали много кораблей и ходят в море, стерегут русских.

Прибежали чиновники с новостями. Уверяют, что очень важно. Все с красными лицами. Русский офицер Михайлов поехал на «Кароляйн» на своей шлюпке с гребцами, все увидел и узнал.

Кавадзи растерян в душе и смущен. Слежка окончена, а стало хуже. Исчезает исцеляющее увлечение! Что же лучше? Может быть, пусть следят, только бы оставалась любовь? Только бы американка не уезжала! Тот, кто уже привык, что за ним следят, без слежки скучает?

Сразу же сообщили: Шиллинг собрался на парусной лодке в Хэда, попросил позволения у губернатора. Оставшимся отрядом в Хэда командует Мусин-Пушкин.

Кавадзи сидел в одиночестве. Рамы в окнах не стучали. В воздухе душистая, насыщенная запахами цветов, сырая прель. Погода прекрасная. Солнце и цветы. Но для него все кончалось. Путятин ушел навсегда. Никогда, наверное, больше Кавадзи не увидит своего друга, который из далекой страны пришел, чтобы видеться с ним.

Теперь оставались дела пустые, бессмысленные возражения против всего, что бы ни сделал, чиновничья жизнь, законы.

Саэмон пережил смерть родного отца и отца приемного, обеих матерей. Кончину старого шогуна. Но ничто не заглушало так в нем живой огонь, как весть о том, что Путятин ушел. Найдет ли он себя на своей родине? Кавадзи полагал, что нет, что Путятин там будет не нужен. В Японии он был как свой, он понятен со всеми слабостями, полезен и человечен. А там жизнь ушла далеко-далеко и никто ничего не прощает. Пламя внутренней борьбы забушует скоро и в Японии, с еще большей силой. В судьбе Путятина, как казалось Саэмону, есть схожесть с его собственной судьбой, и обе судьбы близки к окончанию. Вряд ли кто-то из них сможет что-то сделать после того, как подписан небывалый договор между двумя империями. Но Путятин, как и Кавадзи, опытный чиновник, он не даст себя в обиду.