Леденцовые туфельки - Джоанн Харрис

— Ну что, Анук, могу ли я чем-то помочь тебе?

«Скажи Ру, что он и есть отец Розетт». Да. Верно. Но, как всегда, легко сказать… А вот когда до дела дойдет…

Я послюнила кончик пальца и изобразила на пыльном полу знак Госпожи Лунной Крольчихи. По словам Зози, это мой знак. Кружок, а внутри его кролик. Который якобы похож на молодую луну; это символ любви и новых начинаний; вот я и подумала раз уж это мой знак, то пусть хоть он попробует оказать на Ру какое-то воздействие.

— Что случилось? — Он улыбнулся. — Почему ты молчишь? Язык проглотила? Или его тебе кошка откусила?

Возможно, на меня подействовало именно слово «кошка». Или, может, я просто не очень-то умею лгать, особенно тем, кого люблю. Так или иначе, этот вопрос, который чуть не прожег мне дырку в языке после того разговора с Зози, сам вырвался у меня изо рта…

— А ты знаешь, что ты — отец Розетт?

Он молча уставился на меня. Потом переспросил:

— Что ты сказала?

Я видела, что он потрясен до глубины души. В глазах у него было смятение. Значит, он действительно ничего не знал, но по выражению его лица не было заметно, что он так уж рад этому известию.

Я, опустив глаза, смотрела на пол, на знак Госпожи Лунной Крольчихи; потом взяла и нарисовала с нею рядом сломанный крест — символ Красной Обезьяны Тескатлипоки.

— Я знаю, что ты подумал. Розетт, конечно, маловата ростом для четырехлетней. И слюни еще порой пускает. И ночью часто просыпается. И она кое в чем всегда соображала медленно — ей, например, не хотелось учиться разговаривать или пользоваться ложкой. Но она действительно очень забавная… и очень-очень милая… и если ей дать возможность…

Теперь лицо Ру стало цвета опилок. Он тряхнул головой, словно пытаясь прогнать дурной сон или какое-то видение, и спросил:

— Значит, ей четыре?

— Да, и на следующей неделе у нее день рождения. — Я улыбнулась ему. — Я так и думала, что ты не знаешь. Я говорила: Ру никогда бы просто так нас не бросил. Никогда — если б знал о Розетт…

И я принялась рассказывать ему, когда Розетт родилась, и как мы жили над той маленькой блинной в Ле-Лавёз, и каким Розетт сперва была болезненным ребенком, и как мы ее кормили из пипетки, и как потом переехали в Париж, и что с нами случилось после этого переезда…

— Погоди минутку, — сказал Ру. — А Вианн знает, что ты здесь? Она знает, что ты все это мне рассказываешь?

Я покачала головой.

— Никто не знает.

Он задумался; цвета его ауры постепенно менялись: среди спокойных голубых и зеленых возникли яркие вспышки красного и оранжевого; уголки губ опустились, рот затвердел — такого Ру я прежде не знала.

— Значит… за все это время она мне так ни слова и не сказала? У меня родилась дочь, а я об этом и не знал…

У него, когда он сердится, южный акцент всегда становится заметнее, а сейчас мне и вовсе казалось, что он на иностранном языке говорит.

— Ну, может, у нее просто возможности не было все тебе рассказать?

Он как-то сердито всхрапнул.

— А может, она просто считает, что я не из того теста сделан, чтобы отцом быть?

Мне захотелось обнять его, как-то облегчить его душевные мучения, сказать, что все мы очень его любим. Но он в эту минуту был явно не в себе и вряд ли стал бы слушать подобные уговоры — это я могла заметить, даже не заглядывая в Дымящееся Зеркало. И я вдруг подумала: «А что, если я совершила ошибку?» Что, если нельзя было просто так взять и сказать ему об этом? Что, если все же следовало прислушаться к советам Зози…

А он вдруг встал, словно придя к какому-то решению, стер ногой нарисованный в пыли знак Красной Обезьяны Тескатлипоки и сказал:

— Что ж, надеюсь, эта шутка всем вам доставила немало удовольствия. Жаль, конечно, что ты все испортила и не подождала еще совсем немного — всего лишь до тех пор, когда я закончу ремонт этой квартиры… — Он стянул с себя маску и злобно швырнул ее о стену. — Можешь сказать своей матери, что с меня довольно. Она в полной безопасности. Она сделала свой выбор и пусть не выпускает его из рук. А при случае также сообщи Ле Трессе, что теперь он может отделывать свою квартиру сам. Я ухожу.

— Куда? — вырвалось у меня.

— Домой, — сказал Ру.

— Как, назад на свое судно?

— Какое судно? — спросил он.

— Ты же сказал, что у тебя есть какое-то судно, — напомнила я ему.

— А-а, да.

Он посмотрел на свои руки.

— Ты хочешь сказать, что никакого судна у тебя нет?

— Конечно есть! У меня просто потрясающее судно.

Смотрел он куда-то в сторону, и голос его звучал как-то чересчур ровно. Я начертала в воздухе символ Дымящегося Зеркала и сразу увидела, что в ауре Ру преобладают гневные сполохи красного, перемешанные с волнами циничного зеленого. В голове у меня билась одна-единственная мысль: «Ой, Ру, пожалуйста! Ну хотя бы на этот раз!» Но вслух я спросила:

— И где же оно?

— В Арсенальном порту.

— Как это ты умудрился туда попасть?

— Просто проплывал мимо, вот и все.

Ну что ж, это еще одна ложь, подумала я. Ведь для того, чтобы такое судно, как плавучий дом, смогло подняться вверх по течению от Танна, требуется немало времени. Может, даже несколько месяцев. Да и просто проплыть через весь Париж совершенно невозможно. Нужно зарегистрироваться в порту Плезанс, где стоят прогулочные суда, заплатить за стоянку и т. д. Все это заставило меня усомниться, действительно ли у Ру есть какое-то судно. И если все-таки есть, то зачем он нанялся к Тьерри?

Но если он собирается и впредь врать мне, думала я, разве смогу я что-то ему рассказывать? Ведь исходно мой план почти полностью покоился на том допущении, что Ру будет по-настоящему рад меня видеть и скажет, как сильно он скучал по мне и по маме, как ему тяжело было узнать, что она выходит замуж за Тьерри, а потом я бы рассказала ему о Розетт, и он сразу понял бы, что ему совершенно невозможно никуда от нас уезжать, что ему нужно жить с нами, в нашей chocolaterie, и тогда маме не нужно будет выходить за Тьерри, и мы сможем стать семьей…

Стоило мне подумать об этом, и я сразу поняла, как глупо все это звучит.

— А как же Розетт и я? — сказала я. — У нас на Рождество будет праздник. — Я вытащила из портфеля пригласительный билет и протянула ему. — Ты просто обязан прийти! — Я была в отчаянии. — Мы же тебя и раньше приглашали…

Он как-то неприятно засмеялся и сказал:

— Кто обязан, я? Ты, должно быть, меня с чьим-то еще отцом перепутала.

«Ну и дела!» — думала я, чувствуя, что совершенно во всем этом запуталась. Похоже, чем больше я стараюсь ему объяснить, тем сильнее он злится и мою только что созданную Систему, которую я так удачно применила уже к Нико, Матильде и мадам Люзерон, к Ру пока что применить вообще невозможно.

«Ах, если б я успела закончить его куколку…»

И тут меня озарило.

— Послушай, — сказала я. — У тебя в волосах опилки, давай отряхну.

И я тут же принялась за дело.

— Ой! — вскрикнул Ру.

— Извини, — сказала я. — Я нечаянно какой-то волосок зацепила. Скажи, мы можем увидеться завтра? Пожалуйста! Хотя бы для того, чтобы попрощаться?

Он так долго не отвечал, что я не сомневалась: сейчас откажет.

Но он вздохнул и сказал:

— Ладно, встретимся на кладбище в три часа. У могилы Далиды.

— Хорошо, — кивнула я, пряча улыбку. Однако Ру все-таки заметил эту улыбку.

— Но не думай, я не останусь, — сказал он.

«Это ты так думаешь», — сказала я себе.

И чуть приоткрыла сжатые пальцы: на моей ладони лежали три рыжих волоска.

Нет уж, на сей раз Ру, который тешит себя тем, что всегда поступает по-своему, сделает то, чего от него хочу я! Теперь мой черед. И не он, а я буду решать. И он придет к нам на Рождество, чего бы мне это ни стоило! Может, он и не хочет приходить, но все же придет — да я его силой туда притащу, даже если мне придется для этого призвать на помощь Хуракана!

ГЛАВА 6

14 декабря, пятница

Итак, обратимся к ветру с заклинанием.

Но сперва зажжем свечи. Особенно хороши красные — они приносят счастье и здоровье; хотя и белые тоже, в общем, ничего. Но чтобы действительно все сделать как полагается, нужно раздобыть черные свечи, ибо черный цвет — это цвет конца года, цвет того медлительного отрезка времени между Día de los Muertos и декабрьским полнолунием, когда мертвый год снова поворачивает вспять.

Теперь начертим на полукруг желтым мелом. Отодвинем кровать и синий ковер, чтобы рисовать можно было прямо на досках, а потом снова вернем все на место, чтобы мама ничего случайно не заметила. Она вряд ли догадается, но все же…

Ей вовсе и не нужно об этом знать.

Видишь, на мне красные туфельки… Я и сама не знаю, почему я их надела — просто мне кажется, что они приносят удачу и, когда я их надеваю, со мной ничего плохого случиться не может. Да, нужно еще немного сухой краски в порошке или обыкновенного песка (впрочем, я лучше воспользуюсь сахарным песком), чтобы отметить определенные точки в нашем кругу. Черной краской отметим север, белой — юг, желтой — восток, красной — запад. Остальной песок можно рассыпать за пределами круга, чтобы усмирить маленьких ветряных божков.