Найти себя - Валерий Елманов

А место и впрямь – залюбуешься. Тут тебе и лес, а после того, как мы вон там и вон на тех холмах его вырубим под строительство казарм-бараков и прочих подсобных помещений, получится прекрасный полигон.

Требование Бориса Федоровича тоже вроде бы соблюдено. До Тонинского, то есть его загородной резиденции, всего ничего – если по прямой, не более пяти верст, тем более что от Медведкова туда имелась проселочная дорога. А если понадобится из летнего лагеря перебраться в Москву, то и тут просто – вновь до загородной царской резиденции в Тонинском, а там как раз выход на дорогу, ведущую из столицы в Ярославль.

В случае же необходимости срочного, а главное – тайного возврата в первопрестольную, имеется и водный путь. Одолеть двадцать пять верст, и все – кроме одной, что по Москве-реке, – по течению, можно часика за два, а то и меньше – достаточно оперативно.

Правда, по прибытии в Москву – ситуации бывают всякие – могут экстренно понадобиться кони, но это тоже несложно устроить. Не думаю, что Годунов откажется выделить где-нибудь близ стен Китай-города место для полковой конюшни. Мне и надо-то пару сотен коней, не больше.

Не понравилось лишь одно – деревушки по соседству располагались ближе, чем мне бы хотелось. На западе Бибирево, которое, как я сразу выяснил, принадлежало Вознесенскому девичьему монастырю, что в Кремле, вообще лежало в полутора верстах. На востоке Медведково, числящееся за Пожарскими – неужто за родителями Лопаты? – чуть подальше, но тоже всего около трех, если не меньше.

Хотя мне же понадобится рабочая сила и подсобные рабочие. Учитывая то, что парней надо гонять день и ночь, хватит с них и дежурств по ротам, то есть по баракам, а все остальное – как строительство, так и заботу о кухне (приготовление еды, помывка посуды, заготовка дров) и прочие хозяйственные работы, в том числе и на полигоне, лучше поручить крестьянам. И им выгода, и у меня на одну головную боль поменьше.

Словом, было с чем идти к царю…

На следующий день я уже обсуждал вопрос с Годуновым. Он не возражал. Еще спустя сутки Борис Федорович вызвал мать-игуменью и быстренько урядил с нею об обмене. Как я понял, для государя он оказался не очень выгоден, поскольку настоятельница, поняв, что у Годунова возникла нужда, выпросила с него взамен этого самого Бибирево аж две деревеньки.

Что до Медведково, то оно, оказывается, принадлежало «своим», а точнее Марии Федоровне Пожарской – состоящей при царице Марье Григорьевне в верховых[116] боярынях.

Между прочим, как я сразу уточнил, заинтересовавшись фамилией, она не просто из знаменитого рода, а мать того самого Пожарского. Нет-нет, не Лопаты, а другого, который вместе с Мининым возглавит ополчение и станет героем Смутного времени.

Впрочем, невзирая на то что она «своя», как мельком обмолвился Борис Федорович, внакладе дама не пожелала оставаться и свою корысть соблюла. Дескать, из нежелания, дабы сыну приключилась потерька.

Но зато теперь там, где раскинулись сосновые леса, у меня появилось место не только под строительство казарм и прочих помещений, но и для полигона. Особым указом земля эта объявлялась заповедной, назначенной для проживания и обучения особого стрелецкого полка «нового строя».

Сами дома для проживания, включая подсобные помещения – школу, поварскую со столовой, небольшую церквушку, продовольственные склады, оружейку, пороховой склад и конюшни, – возвели буквально на глазах, всего за неделю, благо что лес вот он, под рукой.

Из дворцовой челяди по распоряжению Годунова были выделены пять человек – опыт приготовления пищи на большое количество людей незаменим, и в должной мере им обладали только царские повара.

Впрочем, поначалу особо гигантским число новобранцев я бы не назвал – чуть менее шести сотен, из них дети стрельцов составили примерно половину. Но это только в первые две недели.

Прикинув, я решил, что пока вполне достаточно, и распорядился об их немедленной отправке в летний полевой лагерь и размещении в пяти казармах, которые были уже построены. Всего их планировалось возвести десять – по одной на каждую сотню. Однако самих будущих ратников я запланировал разместить с «запасом», примерно по сто двадцать – сто тридцать человек, то есть с учетом возможного отчисления каждого пятого.

Лишние казармы, включая и отстроенные, спустя всего месяц оказались вовсе не лишними. Когда «курс молодого бойца» для первого набора закончился, в оставшихся пяти бараках разместились еще почти шесть сотен человек. Им предстояло проходить все то, что первые, поглядывавшие на вновь прибывших с неким превосходством, уже одолели.

Долго рассказывать о буднях нового полка не буду – тем, кто служил в нынешней армии, они хорошо знакомы, включая наряды, дежурства, бессонные ночи, утомительные занятия и так далее.

Правда, быт у них был куда хуже, начиная с постельных мест – вместо пружинных коек обычные деревянные нары, на них подушки, набитые сеном. На матрасах с соломой обычному человеку начала двадцать первого века тоже навряд ли сладко спалось бы – уж больно колко. Но мои орлы дрыхли как убитые – набегавшись, наслушавшись, настрелявшись и накопавшись за день, они еле-еле доползали до своих мест и валились на жесткое ложе как подкошенные.

Однако хлюпиков и нытиков среди них почти не имелось – воспринимали они все нагрузки, включая спортивные, как должно, хотя приходилось на первых порах нелегко, особенно некоторым, поглядывающим на здоровенную спортивную площадку, отгроханную возле казарм, с глухой тоской во взоре.

Но деваться некуда. Если сам второй воевода говорит: «Делай как я», взлетает на турник, преспокойно совершает два десятка подтягиваний, после чего еще пару подъемов переворотом, а потом спрыгивает с него, почти не запыхавшись, приходилось прилагать все силы, чтобы дотянуться до его уровня.

Кузнецы с моей же Малой Бронной слободы поработали на славу, выполнив большой государев заказ быстро и качественно – помимо десятка крепких железных перекладин в моем распоряжении имелось столько же брусьев и все, что я только припомнил в своей парашютно-десантной бригаде, включая две полосы препятствий. С учетом контингента я сделал ее обычной, без всяких дополнительных заморочек, которые имелись для личного состава наших десантников.

– И нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя, – вдохновенно вещал им на «политзанятиях» один из лучших проповедников Москвы отец Герасим.

– Если не я за себя, то кто за меня? Но если я только для себя – то чего я стою? И если не теперь – то когда? И если не сейчас – то где? – вторил я ему, настраивая юных ратников на самоотверженность, патриотизм и верную службу царю, попутно припоминая все поучения Суворова.

По счастью, «Науку побеждать» я прочитал и перечитал раза три. Было это в тот солнечный период моей жизни, когда я после рассказов дяди Кости еще витал в мечтах о шестнадцатом веке, грезил о том, что возглавляю русские рати и совершаю великие подвиги. А как лучше всего отдавать команды воинам? Какой язык для них наиболее понятен, учитывая далекие времена? Разумеется, суворовский – краткий, но емкий.

И теперь все, что мне удавалось припомнить из прочитанного, не просто использовалось в полной мере, но и вдалбливалось мною в их головы благодаря неоднократному повтору этих простых лаконичных фраз. Пусть я не помнил дословно все эти выражения, но главное, что мне удавалось сохранить суть, то есть смысл, который при всех моих искажениях ничуть не менялся:

– Хотя храбрость, бодрость и мужество всегда потребны, но тщетны они, коль не будут исходить из вашего умения, которое вырастает от испытаний и твердого знания своих обязанностей в бою, – внушал я наиболее азартным и нетерпеливым.

Иное я помнил вообще смутно, изобретал что-то свое, стремясь соответствовать строго только одному – стилю великого генералиссимуса.

– В двух шеренгах сила, в трех полторы силы: передняя разрывает, вторая наповал валит, третья завершает все. – Это уже на учениях. – Глазомер, быстрота и натиск – вот три кита. Они думают, что мы далеко, а мы рядом. Коли, руби, круши. Не поддаются – нажми, трещат – поднатужься, попятились – успевай догнать…

Имелось у меня и принципиально новое для того времени – штык. Особое крепление для него на стволе пищали я разработал еще до появления в лагере первых новобранцев. Так что помимо стрельбы они еще учились отбивать сабельные удары штыком – всякое случается в горячке боя, и иногда секунд, чтобы отбросить ручницу в сторону и вытащить из ножен саблю, может не быть. К тому же в этом случае должен сработать эффект неожиданности. Ведь враг думает, что ты безоружен, ан не тут-то было.

Новшество осваивали с трудом, предпочитая привычную саблю, и тут вновь мне как нельзя кстати пригодился Суворов с его знаменитыми фразами: «Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко», «Пуля – дура, а штык – молодец!», «Береги пулю в дуле!»