Найти себя - Валерий Елманов

Медиков нет? А как же Давид Вазмер, которого сам Годунов откомандировал в полк? Тем более работы у него немного, да и не случится с царевичем на свежем воздухе ничего страшного.

Пришлось намекнуть и на грядущие события. Разумеется, я постарался сделать это как можно деликатнее, напустив туману, чтоб не вызвать у царя нового сердечного приступа.

– Вота и пущай он у их считается, яко и указано было, в первых воеводах, а сидит тута, при мне, – из последних сил упирался Годунов.

– С берега кораблем не правят, – сердито отрезал я. – Ты пригласил со всей Европы множество умных мужей, чтобы они обучили твоего сына, и он набрался от них знаний. Это хорошо и дальновидно. Благодаря этим познаниям он сможет предвидеть беду. Но когда она придет, ибо предвидеть не означает непременно предотвратить, где царевич возьмет храбрости и навыков, чтобы сразиться с нею?

Тонкий намек на шаткость положения юного государя Борис Федорович уловил. Более того, он оказался эффективен.

– Ты мыслишь, будто… – Царь, не договорив, тяжело задумался, после чего… я получил для царевича добро на полтора месяца моего лагеря.

Правда, сразу после этого дискуссия вновь продолжилась, но на сей раз уже о второстепенном – количестве слуг, которых царевичу надлежит взять с собой, ибо «по чину положено», условиях проживания и прочем.

Спустя пару дней было покончено и с этим.

Кое в чем я даже выиграл. Например, удалось уговорить, чтобы, кроме Чемоданова, в самом лагере подле Федора больше никого не было, иначе на царевича изначально будут смотреть как на изнеженного маменькиного сыночка, а не на первого воеводу.

Правда, от трех десятков телохранителей отбояриться не удалось, равно как и от двух дополнительных медиков – Генрика Шредера и Иоанна Вильке, а то вдруг с наследником престола случится некая хворь. Но это уже детали.

Кто бы видел, какой неподдельной радостью озарилось лицо Федора, когда он впервые услыхал о том, что мои переговоры с его батюшкой завершились успешно. Да и потом, спустя несколько дней, когда мы после тщательных сборов выехали из Москвы, он чуть не подпрыгивал в своей карете.

Да-да, карете. Способ передвижения Борис Федорович тоже оговорил. А вслед за ней катил… обоз, состоящий из двенадцати телег со всевозможным скарбом.

Чего только там не было.

Ладно, рукомойник с серебряной лоханью. Пускай тоже из разряда лишнего, коль речушка под боком, но куда ни шло. А в остальном…

Одна постель чего стоит. Роскошные пуховые перины числом не менее пяти, а может, и побольше. К ним все соответственно – огромадные подушки, теплые стеганые одеяла и так далее.

Что до одежды, то тут еще хлеще. Куда Федору добрый десяток расшитых золотом и жемчугом кафтанов и ферязей?! Где и перед кем он будет в них рассекать?! Рубах тоже не менее двух десятков. Да что рубахи, когда, невзирая на летнюю жару – конец июля выдался знойным, в отдельном сундучке поверх внушительной стопы холодных портов[117] и рубах были заботливо сложены пяток… шапок.

– Кто собирал царевича? – грозно спросил я у сконфуженного дядьки Федора Ивана Чемоданова. – Покажи-ка мне этого умника! Очень хочу на него посмотреть!

Дядька застенчиво ковырнул землю носком сапога и упрямо заявил:

– Завсегда так-то сбираемся, егда на богомолье в Троицкую обитель следуем. И без того самое нужное.

– Пять шапок – тоже нужное? – хмуро осведомился я.

– А ежели случаем спадет с него, да в грязюку? Нешто можно царевичу в чумазой ходить?

Так, все ясно. Случай тяжелый, можно сказать, клинический, потому обсуждению не подлежит, не говоря уж о попытках перевоспитания. Придется бороться путем метода обхода и надувательства – иные средства неэффективны.

– Дак мы и без того изрядно чего оставили, – перешел в контратаку дядька, неверно восприняв мое молчание. – Мы вона и…

Вообще-то, если его слушать, выходило, что Федор выезжает куда-то на пикник, а не в летний полевой лагерь, который школа мужества и школа ратного мастерства.

Ну и ладно – вот доберемся до места, а там начнем исправлять ситуацию в нужную нам сторону.

Чемоданов то и дело с подозрением косился на меня, очевидно предчувствуя, что с самого первого дня все пойдет совершенно иначе, не по цареву хотению, а по моему велению. Помощи же ему не предвиделось, заложить меня было некому, а потому он то и дело скорбно поджимал губы, а на каждом ухабе, на которых карета подлетала вверх, боязливо крестился и неодобрительно покачивал головой.

Однако подлинные страдания дядьки начались со второй половины пути, когда я, подмигнув царевичу, невинным тоном предложил сменить способ езды на более приятный, то есть сесть на верховую лошадь.

– И я, и я тож, – засуетился дядька.

– А как же, – не стал я возражать.

Но угнаться за арабскими скакунами, на которых восседали мы с Федором, его кляча была явно не в силах. Некоторое время его истошные вопли еще слышались где-то позади нас, но потом и они затихли.

– А он не заплутает? – озабоченно оглянулся Федор.

Я лишь улыбнулся в ответ. Двое сопровождающих, которые предусмотрительно оставались с Чемодановым и знающие дорогу от и до, никогда бы не позволили это сделать. Разве что специально и ненадолго – на денек-другой, но не сегодня.

Вот от трех десятков царских телохранителей освободиться нечего было и думать. Тут я даже и не пытался. К тому же оно и не имело смысла – дюжие немцы четко помнили инструкцию повсюду сопровождать и – в случае нужды – защищать Федора от покушений, лихих людей и прочих опасностей. А пока на царевича никто не собирается нападать, им было на все остальное наплевать.

Теперь предстояло определиться с распорядком дня младшего Годунова. Мой идефикс заключался в том, чтобы он вначале прошел через все занятия и спортивные упражнения, которые входили в программу моих ратников, то есть пообтерся среди своих подчиненных. Я надеялся, что этот первоначальный этап надолго не затянется, поскольку сам царевич времени в мое отсутствие даром не терял.

Пока меня не было в Москве, он старательно выполнял весь тот нехитрый комплекс силовых упражнений, который я ему показал перед отъездом и для которого не нужны никакие спортивные снаряды. Правда, с ловкостью и многим другим у него все равно оставались проблемы, но силенку он подкачал хорошо, как руки, так и пресс. К тому же ему и от природы было дано изрядно, а коли имеется фундамент, то возвести на нем стену куда проще.

А уж потом, когда он все это освоит, должна была последовать и учеба по освоению сугубо командных навыков.

Кроме того, царевичу предстояло ночевать отнюдь не в том тереме, который был специально выстроен для него буквально за десять дней до приезда.

Разумеется, все должно проделываться тайно, ибо стоит мне только огласить все, к чему я собрался приохотить Федора, особенно на первоначальном этапе, как сразу, в тот же миг полетел бы гонец в Москву. И донос был бы такой, что при всем своем завоеванном у Годунова авторитете мало бы мне не показалось.

Нет, опалы бы не последовало – не тот Борис Федорович мужик, чтоб лишаться истинно верных и умных людей (ух какой я скромный!), но на всей идее со Стражей Верных можно было ставить большой и жирный крест.

Ситуация, над которой я ломал голову чуть ли не с самого первого дня пребывания в лагере, еще до того, как меня вызвал в Москву царь, была практически безвыходная.

Я, разумеется, распорядился проделать в тереме, близ опочивальни царевича, потайной ход, который выводил напрямую на улицу, но что проку? Вывести его незаметно этим ходом на ту же спортивную площадку можно, но рано или поздно кто-то из приближенных непременно его засечет, а по закону подлости скорее рано, чем поздно.

Кроме того, с чего бы это вдруг царевич заперся средь бела дня у себя в спальне и не выходит? Не иначе как заболел. Значит, будут звать, потом настойчиво стучать, а потом во главе с Чемодановым ломать дверь, и тогда…

Продумывал я и вариант его ночных занятий. Однако оно тоже не дело. Во-первых, само по себе неудобно – ночью много не навоюешь, а многим, к примеру, стрельбой, вообще не займешься. Во-вторых, царевич, как и положено всем русским людям, «жаворонок». Стемнело – отбой, рассвело – подъем. От непривычного графика у него попросту поедет крыша. В-третьих, весь день ему потом придется отсыпаться. На вторые сутки или в лучшем случае на третьи ближние, начиная с Чемоданова, почуют неладное и решат, что он заболел.

Кроме того, имелось и еще множество дополнительных предательских нюансов. Например, стоит Федору первый раз пройти полосу препятствий, как он, по причине неловкости и неумения, непременно заработает хотя бы пару-тройку ссадин и царапин, а также посадит себе синяк или шишку, да еще на самом видном месте, после чего повторится то же самое, о чем я сказал чуть ранее.

Неутешительный итог напрашивался сам собой: куда ни кинь – всюду клин.