Катастрофа - Валентин Лавров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Большевики разыграли лишь финальную сцену. А начали эту трагедию декабристы, потом продолжили социалисты и всякие террористы.
— И российская демократия им всячески помогала, — согласился Бунин. — Все призывала «свергнуть иго деспотии». Одни литераторы, десятилетия с ненавистью писавшие про «кровопийц-помещиков», сколько вложили труда в разрушение России! Вот, сукины дети, добились своего.
Они шли дальше, на каждом шагу встречая обломки былой России: бывших военных, землевладельцев, оставшихся без владений, лишившихся заводов и фабрик промышленников, обнищавших торговцев и банкиров…
— Но ведь все эти люди кормили, поили и одевали Россию. И делали это прекрасно!
— И мало кто выберется из этого турецкого ада! — сказал Назаров. — Легче верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем русскому получить визу на выезд. Впрочем, я уже разговаривал с Агапеевым. Он знает о вас, все обещал сделать…
Потом, несколько замявшись, со смущением произнес:
— Иван Алексеевич, вот вам… в долг. Когда обоснуетесь — отдадите! — он протянул объемистую пачку английских «паундов» — фунтов стерлингов.
Бунин отшатнулся как ошпаренный.
— Только не это! Наличных и впрямь у меня мало, но я не беден… У меня есть ценности.
Друзья расстались. Ивану Степановичу следовало спешить на прием больных. Дела у него действительно шли успешно.
Зимнее солнце в багряном ореоле медленно склонялось к горизонту. Золотые купола мечетей сияли под его лучами несказанной красотой.
* * *
Давно нагулявший крепкий аппетит, Бунин остановился перед роскошной зеркальной вывеской «Русский ресторан «Зеленая лампа».
Швейцар, двухметровый гигант с заметной военной выправкой, услужливо распахнул перед ним массивную резную дверь. Едва шагнув в полутемный зал, Бунин сразу понял, куда он попал. Все присутствующие делились на две категории. Одни — меньшинство — сидели за столиками с вином и фруктами. Их одиночество скрашивали дамы известного разбора. Дамы были все русские. Их гости — и русские, и турки.
Но зато другая группа посетителей была куда живописней и почти полностью состояла из турок. С азартом и южным темпераментом они резались… в лото!
— Вы кушать или…? — согнулся вышколенный метрдотель с большим кадыком и рачьими глазами.
Его лицо показалось Бунину знакомым.
— Вы из Москвы? — поинтересовался он.
Метрдотель широко улыбнулся:
— Так точно! Неужто вы меня вспомнили?
— В «Альпийской розе» на Софийке?
— Конечно! И я вас отлично помню. Вы к нам с Федором Ивановичем захаживали, и другие господа хорошие были с вами. Тех я не знаю по именам, а Федор Иванович раз пел на весь зал.
— «Очи черные»…
— Точно так! Эх, где теперь те времена… — собеседник Бунина тяжело вздохнул. — А у нас тут, извольте видеть, лотошное казино. Очинно туркам по душе русская забава пришлась. Ну и другие предоставляем услуги…
— Дамы из хороших семей?
— Всякие есть. Да им у нас лучше, чем клиентов в подворотнях ловить. Номера у нас на втором этаже, чисто все, белье каждый раз меняем. Нас хорошо знают, а вы, видать, в Константинополе новенький?
— Новенький! Рад был увидать вас. Я в другом месте пообедаю. Будьте счастливы!
Метрдотель нагнал его в дверях, тихо спросил:
— Большевиков скоро прогонят? Надоело здесь. Турчанки за мужьями повадились сюда ходить, скандалят. Истинно говорю, собачья жизнь!
Уже в Париже, 11 мая 1921 года Бунин прочитал в «Последних новостях» о гневном послании турчанок, с которым они обратились в Константинопольский муниципалитет. В нем говорилось, что русские эмигранты разрушили «патриархальный быт, созданный велениями Корана и державшийся тысячелетиями. 1950 русских— владельцев и служащих — организовали «Лотошные клубы». Турки же с раннего утра стремятся покинуть семью и бежать в ненавистные их женам и детям места растления, точно муравьи облепившие улицы Стамбула. Только к рассвету возвращаются они без денег и стыда».
Турчанки требовали немедленного закрытия «Лотошных клубов». Что и было вскоре сделано.
…Вкусив стамбульской экзотики, Бунин поспешил к начальнику контрольно-паспортного пункта генерал-лейтенанту Николаю Еремеевичу Агапееву.
4
Контрольно-паспортный пункт в Стамбуле напоминал вражескую крепость, которая вот-вот рухнет под могучим напором наступающих. Толпы требующих визу на выезд в различные европейские державы заполнили двор русского посольства, проникли в приемную и пытались взять штурмом кабинет начальника пункта генерал-лейтенанта Н.Е. Агапеева.
Однако Николай Еремеевич, отчаянный храбрец, ходивший в свое время врукопашную на врага, двери почему-то не растворял и на глаза разбушевавшейся толпе не появлялся.
Помощник Агапеева, красивый хрупкий поручик, заслонил спиною двери.
— Назад, господа! — горячился поручик. — Начальник занят. Когда освободится — выйдет к вам. Назад! — И он, подталкиваемый наседавшей толпой, то и дело хватался за кобуру, не решаясь вытащить оружие. Он помнил завет своего обожаемого начальника: «Замахнулся шашкой — руби! Вытащил револьвер — стреляй!»
Большой, красивый портрет бывшего императора Российского государства Николая II, снятый со стены после мартовской революции и вновь водруженный на свое место после революции в октябре, кто-то неосторожно сдвинул в сторону. По этой причине спокойное, не гармонировавшее с происходившей вокруг сутолокой лицо монарха приобрело несколько легкомысленное выражение.
— Стреляю! — отчаянно крикнул подминаемый толпой поручик и уже был готов привести в исполнение угрозу, но в этот драматический момент двери, уходившие чуть не под самый потолок, раскрылись. Стихшим соотечественникам явился сам Николай Еремеевич.
— Кто нарушает тишину? — строго произнес генерал и внимательно оглядел тех, кто мгновениями раньше рвался в его апартаменты. Громадные усы Агапеева, напоминавшие руль от велосипеда фирмы «Энфильд», грозно зашевелились.
— Так вот, господа! Позвольте огласить новые правила получения визы во Францию. Впрочем, в другие страны, куда нас пока еще впускают, они такие же. Поручик, зачитайте! — И он протянул лист исписанной от руки бумаги.
Поручик откашлялся и, вполне сознавая важность своей миссии, напирая на низкие ноты в голосе, начал читать: «Право на визу получают три категории лиц. Первая категория: имеющие недвижимое имущество во Франции. Вторая: лица, чьи дети или близкие родственники уже имеют пребывание во Франции. И последняя категория: вызываемые на службу в русские учреждения этого государства».
— Все! — произнес генерал и вытер фуляром свое лицо, исполосованное боевыми шрамами, вопреки тому, что долгие годы служил на Кавказе по интендантской части (после ранения на войне с японцами слабо владел правой рукой). — Кто претендует на визу, прошу предъявить соответствующие документы.
Толпа молчала и не расходилась. Прибывшие в этот момент казаки, самый верный присяге народ, веселые усатые ребята, решительно стали вытряхивать из приемной, оклеенной изящными голубыми обоями, посетителей.
Перед генералом оказался высокий, с легкими мешками под глазами и продолговатым, очень знакомым лицом мужчина. Он был одет в пальто горохового цвета.
— Я академик Бунин…
— Прошу, — сказал генерал.
* * *
…Старый паркет ломко поскрипывал под ногами переводчика «Гайаваты», когда он проходил мимо старинной бронзы и хрусталя парадного зала русского посольства, в помещении которого временно разместился Агапеев. Бунин приближался к монументальным воротам из кованого металла. Он не ведал, что вновь идет по родной земле. Роскошный особняк императорского посла возвели на грунте, который специально доставили из России.
Изящные мраморные плиты; красавец Аполлон с поднятой словно для прощания рукой, стоявший в вестибюле, лабиринт лестниц посольского дома — все осталось позади.
Перед Буниным лежали крутые, гористые улочки Галаты с узкими, печальными, как и их обитатели, домами. Турки были подавлены оккупацией союзных войск.
Бунину было еще тяжелее, чем туркам — те хоть у себя дома. Его глаза не хотят взирать даже на прекраснейшие купола великой мечети, лишь внутренний голос твердит с безысходной отчаянностью:
И солнце ярко купол озарялоВ непостижимой вышине…
Спасибо тебе, о благодетельное неведение! Поэт был обречен «познать тоску всех стран и всех времен». Долгих тридцать три года он будет тосковать по России…
Резкий ветер сыпал в лицо мокрым снегом и рвал из рук бумаги— визы на въезд во Францию.
ТАИНСТВЕННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В ОТЕЛЕ «КОНТИНЕНТАЛЬ»
