Буржуа - Вернер Зомбарт

Это «еретичество» как таковое совершенно независимо от самого исповедания, рассматривавшегося как еретическое, мы должны, очевидно, признать важным источником капиталистического духа, так как оно мощно усиливало приобретательские интересы и повышало деловую пригодность. И это по понятным причинам: исключенные из участия в общественной жизни еретики должны были отдавать всю свою жизненную силу на хозяйство. Оно одно давало им возможность доставить себе то уважаемое положение в обществе, которого государство их лишало. Неизбежно должно было произойти то, что в этом кругу «исключенных» значение обладания деньгами оценивалось выше, чем при прочих равных условиях у других слоев населения, так как для них ведь деньги означали единственный путь к могуществу.

С другой стороны, их положение как иноверцев влекло за собой то, что они должны были сильнее развивать свои экономические способности, так как, естественно, для них возможности наживы были затруднены. Только точнейшая добросовестность, только ловчайший учет всего, только полнейшее приспособление к потребностям клиентуры обещало им успех в деле. Преследуемые и заподозренные, пишет Бенуа о гугенотах, как могли иначе завоевать себе твердое положение, если не «своим разумным поведением и своею честностью» (par la sagesse de leurs moeurs et par leur honnetete).

Естественным было и то, что эти еретики в эпоху начинающегося капитализма с особенным рвением посвятили себя именно капиталистическим предприятиям, так как именно они обещали наибольший успех, составляли вернейшее средство достичь богатства, а через него и видного общественного положения. Вследствие этого мы встречаем их в ту критическую эпоху, т. е. главным образом с XVI по XVIII столетие, всюду на первых местах — как банкиров, как крупных купцов, как промышленников. Они прямо господствовали над «торговым оборотом», «the trade». Эта связь была правильно понята лучшими судьями уже в те времена. Испанцы просто говорили, что еретичество способствует торговому духу.

А такой проницательный человек, как Уильям Петти, высказывает о значении «еретичества» для расцвета капиталистического духа следующее интересное суждение (359): «Торговля во всех государствах и при всяком правительстве находится в руках иноверческой партии и тех, кто является представителем иных воззрений, чем те, которые публично признаны; так, в Индии, где признана магометанская религия, самыми значительными купцами являются индусы (the Banians). В Турецкой империи — евреи и христиане. В Венеции, Неаполе, Ливорно, Генуе и Лиссабоне — евреи и непаписты. Даже во Франции гугеноты относительно гораздо сильнее представлены в торговле, тогда как в Ирландии, где католическая вера не признается государством, приверженцы этой религии держат в своих руках значительную часть торговли. Отсюда следует, что торговый дух не присущ какой бы то ни было религии как таковой, но, как уже говорилось выше, связан с иноверчеством в целом, как это подтверждает и пример всех английских больших торговых городов» (Trade in not fixed to any «Species Religion» as such; but rather… in the Heterodox part of the whole). С подобными рассуждениями, в частности и относительно значения non-conformis’тoв для развития торговли и промышленности в Великобритании, мы встречаемся часто (360). Что эти наблюдения, как их нам сообщают эти свидетели, были правильны, нам показывает взгляд на хозяйственную историю того времени. Мы особенно хорошо осведомлены о положении во Франции через посредство отчетов интендантов, которые были затребованы королем после отмены Нантского эдикта и которые были собраны и в извлечениях изложены Буленвилье (361). Из них явствует, что в действительности большая часть капиталистической промышленности и заморской торговли находилась в руках реформаторов (или была в их руках до этого необычайно критического для Франции времени). Железоделательная промышленность в Седане, бумажное производство в Оверни, в Ангумуа, в generalite de Bordeaux, кожевенные заводы в Турене, соперничавшие с английскими, были исключительно в их руках; в Нормандии, Мене и в Бретани «они обладали почти большей частью процветавших там льнопрядилен»; в Туре и Лионе — производства шелка, бархата и татты; в Лангедоке, Провансе, Дофинэ, Иампани — шерстяной промышленности, в generalite de Paris — производства кружев и т. д.

В Гвиенне виноторговля находится в их руках; в двух gouvernemants (de Brouage et d'Oleron) дюжина семейств обладает монополией торговли солью и вином; в Сансерре они, по отзыву интенданта, «превосходят католиков по численности, богатству и значению». В generalite d'AlenVon 4000 протестантов господствуют почти над всей торговлей. Та же картина в Руане, Кане, Ниме, Метце.

Внешнюю торговлю они вели охотнее всего с Голландией и Великобританией, а голландцы и англичане охотнее всего вели с ними дела, потому что они питали к ним больше доверия, чем к католикам, полагает Бенуа.

И в качестве банкиров во Франции того времени мы встречаем многочисленных реформаторов; они охотно также берут на откуп подати, к чему они допускались. Известно, что Кольбер очень противился эдиктам, воспретившим их использование в податном управлении.

Таким образом, мы будем вправе присоединиться к суждению Ранке о хозяйственной роли протестантских еретиков во Франции XVII столетия, когда он, резюмируя, говорит (362):

«Отрешенные от военного дела и настоящих государственных должностей, реформаты принимают тем большее участие в финансовом управлении, государственных арендах, устройстве государственного кредита; замечательно) с каким рвением и успехом они посвятили себя развивавшимся мануфактурам».

Снова напрашивается вопрос: не ошибаемся ли мы, выводя капиталистический дух из «еретичества». Были ли еретики капиталистически настроены, потому что они были еретиками, или, быть может, они были еретиками, потому что уже были охвачены капитализмом? Или — в еще более широком понимании — не были ли они, быть может, еретиками и представителями капиталистических интересов, потому что в равной мере были предрасположены к тому и другому по своей крови? Не являются ли гугеноты во Франции, быть может, принадлежащими к германским племенам, которые были более склонны к капитализму и одновременно к свободным религиозным воззрениям? Без сомнения, возможно. Я даже склонен сказать: вероятно, что в «еретичестве» и капиталистическом образе мыслей нашли себе выражения свойства крови и что «еретичество», несомненно) должно быть поставлено в связь и с экономическими причинами. Привести доказательства правильности подобных предположений, конечно, совершенно невозможно. Но если эти предположения и правомерны, то не подлежит опять-таки сомнению, что социальное состояние, созданное «еретичеством», усиливало наличные тенденции: тем, что благодаря ему известные капиталистические задатки были развиты, капиталистически предрасположенные разновидности подверглись более быстрому и решительному отбору, так что мы, во всяком случае, вправе считать «еретичество» источником — и, несомненно, не слабым — капиталистического духа.

Однако с религиозным — и можно добавить, и с политическим — «еретичеством» находится в теснейшей связи другое социальное явление, которое приняло еще гораздо большее участие в строительстве капиталистического духа, чем само «еретичество». Я имею в виду переселения из одной страны в другую, которые совершаются в те века раннего капитализма преследуемыми по религиозным или политическим основаниям. Еретики становятся эмигрантами.

Проблема переселений является, однако, более широкой, чем «эмигрантская» проблема, поскольку подобные переселения имели место и по другим основаниям, кроме религиозных и политических. Вследствие этого я трактую их отдельно и связно и посвящаю им всю следующую главу.

Глава двадцать четвертая

Переселения

Я бы считал для себя необычайно привлекательной задачу написать всю историю человечества с точки зрения иноземца и его влияния на ход событий. Действительно, мы наблюдаем с зари истории, как в малом и большом влиянию извне следует приписывать своеобразное развитие народов. Идет ли речь о религиозных системах или технических изобретениях, о формах будничной жизни или о модах и одеждах, о государственных переворотах или биржевом устройстве — всегда или по меньшей мере очень часто мы находим, что побуждение исходит от иноземцев. Так, и в духовной (и общественной) истории буржуа-иноземец играет чрезвычайно крупную роль. Беспрерывно в течение европейского средневековья и в еще больших размерах в позднейшие столетия семьи покидают свое исконное местожительство, чтобы в другой стране устроить свой очаг. И это как раз те самые хозяйствующие субъекты, которых мы во многих случаях должны признать выдающимися носителями капиталистического духа, основателями и двигателями капиталистической организации. Стоит поэтому проследить те связи, которые, несомненно, имеют место между переселениями и историей капиталистического духа. Прежде всего факты (363). Мы можем различать единичные и массовые переселения.