Пропавшие - Джейн Кейси

Сначала мама.

Дом кажется пустым, когда я иду по дороге, таща сумку; в окнах темно. Мама всегда дома, но какой смысл звонить в дверь. Я нахожу ключи и, войдя, ощущаю странный запах, как от гниющей пищи или от чего-то еще.

Включив свет, я сразу же вижу ее. Она лежит в неловкой позе у лестницы. Я не помню, как бросаюсь к ней, выронив сумку, и говорю:

— Мама! Ты меня слышишь? Мамочка?

Я много лет так ее не называла.

Она издает тихий звук, и я ахаю от напряжения: мама холодная и выглядит ужасно. Она лежит, подогнув ногу под таким углом, что я понимаю — нога сломана; еще я понимаю, что она лежит так уже давно. На ковре под ней темное пятно, и запах мочи здесь сильнее.

— Я сейчас позвоню в «Скорую», — четко произношу я и делаю шаг к телефону, который все это время находился от нее всего в нескольких дюймах. С неожиданной силой на моей лодыжке смыкаются пальцы, и я негромко вскрикиваю. Мама пытается заговорить, веки у нее трепещут.

Я наклоняюсь над ней, стараясь не реагировать на запах ее тела, дыхания, испытывая ужас, сострадание и стыд. Ей требуется несколько секунд для новой попытки.

— Не… оставь меня.

Я с трудом проглатываю вставший в горле комок.

— Ну что ты, мама. Я обещаю.

Я вызываю «скорую», и сижу у маминой постели, и разговариваю с врачами, и убираю грязь в доме. Я звоню Бену и говорю, что передумала. Пусть считает, будто я никогда не относилась к нему серьезно. Пусть считает, будто я лгала. Я перестаю отвечать на звонки по мобильному телефону и не обращаю внимания на сообщения от подруг. Я сжигаю все мосты. Отрезаю себя от всего.

И мне никогда не приходит в голову, ни разу, что я ошибалась. Я снова не поняла свою мать.

Не оставь меня?

Не совсем так.

Нет. Оставь меня.

Так гораздо больше смысла.

Глава 18

У полицейского рядом с домом Шефердов скучающий вид. Он укрылся под вишней в садике перед домом, но дождь все равно потоками стекает по его форме с проблесковыми нашивками и с верхушки шлема. Представители средств массовой информации в основном обратились к более интересным событиям. Но кое-где стояли машины с запотевшими окнами, и из них вели наблюдение.

При свете дня я разглядела подробности, которые не заметила во время предыдущего визита, — лужайка изрыта и истоптана ногами многочисленных посетителей. Я на секунду остановилась и посмотрела через ворота, прежде чем повернуть к своей машине.

— Сара!

Я сразу же поняла, кто это, еще даже не посмотрев на Вэлери Уэйд, стоявшую в дверях дома Шефердов и вглядывавшуюся в дождь. Ну надо же. Я совсем забыла, что она здесь. Мне только недоставало, чтобы она позвонила Викерсу и сообщила о моем визите к дому Шефердов. Мне почему-то показалось, он этого не одобрит.

— Я так и подумала, что это вы, — победоносно возвестила она. — Я выглянула в окно и увидела, что вы здесь стоите. Вам что-то нужно?

Мне нужно было бежать от нее прочь, сесть в свою машину и навсегда уехать из Элмвью, но это оказалось неосуществимо, особенно учитывая состояние моего автомобиля, который по-прежнему нуждался во внимании со стороны Автомобильной ассоциации, чтобы прийти в движение. И мое нежелание объяснять, зачем я нахожусь на улице Шефердов и почему моя машина так долго стояла у их дома, теперь еще больше усилилось. Придется как-то выкручиваться. Кроме того, мне хотелось кое-что сказать Шефердам. У меня никогда не будет лучшей возможности. Все складывалось как по заказу.

Я миновала ворота и пошла по дорожке, ощущая, что полицейский наблюдает за мной из-за ветвей.

— Я хотела спросить, можно ли пообщаться с Шефердами. У меня не было возможности поговорить с ними о случившемся с Дженни, и… ну, просто мне очень хотелось бы.

Позади Вэлери в доме кто-то двигался, и я услышала негромкий разговор, но со своего места слов не разобрала. Вэлери посторонилась.

— Хорошо. Входите, Сара.

В прихожей я вдруг засмущалась и занялась поисками места, куда могла бы пристроить свой зонт, с которого текла вода, и повесить куртку. Здесь стоял сильный, до головной боли неприятный аромат лилий, но примешивавшийся запах застоявшейся воды давал понять, что они уже тронуты тлением. Я нашла, откуда шел запах — от затейливой аранжировки рядом с телефоном. Мясистые белые цветы пожухли, дойдя до стадии увядания, их лепестки вывернулись. Никто не потрудился снять целлофан, так и поставив их в вазу.

— Хотите чаю? — спросила Вэлери и, когда я кивнула, направилась в кухню, оставив меня в неведении, куда идти. Я оглянулась, осматриваясь, и замерла, когда повернулась к лестнице. На второй снизу ступеньке сидел Майкл Шеферд, пристроив руки на коленях. Повернув к себе ладони, он несколько секунд изучал их, потом безвольно опустил. Когда он посмотрел в мою сторону, меня снова поразили его угольно-черные глаза. Они все так же пылали беспощадным напряжением, но теперь это были последние языки пламени, почти догоревшего. Выглядел он измученным, но нисколько при этом не ослабевшим; самоуверенность и сила, которые я отметила раньше, переплавились в чистую решимость выстоять. Я снова поймала себя на мысли о своем отце, пытаясь понять, был ли он таким же сильным, как человек, сидящий передо мной, или же пал духом.

— Что вам нужно? — Его голос прозвучал хрипло, как будто в последнее время Шеферд больше молчал.

— Я хотела поговорить с вами и с миссис Шеферд, — с трудом сохраняя спокойствие, сдержанно произнесла я. — Я… ну, я, вероятно, лучше многих понимаю, что вы испытываете. И мне хотелось бы кое-что вам сказать. Мне кажется, вам следует это знать.

— В самом деле? — Тон его, лишенный любопытства, был, однако, оскорбительным, полным сарказма. Щеки у меня вспыхнули, и я прикусила губу. Он вздохнул, но поднялся. — Тогда давайте поговорим.

Я прошла за ним в гостиную, повсюду наблюдая признаки жестокого и безвозвратного крушения благополучной жизни, целью которой было все большее благосостояние и престиж. Везде, где можно, стояли и висели фотографии Дженни: на пони, в балетной пачке, в купальном костюме, — со всеми внешними атрибутами ребенка среднего класса, который ни в чем не знает нужды. Они дали ей все возможные преимущества, все мыслимые привилегии, которые могли иметь ее подруги по более зажиточному окружению. Я смотрела на фотографии, на улыбку Дженни и думала о том, что никто из нас ее не знал. Несмотря на все ставшее мне известным о ее тайной жизни, я нисколько в ней не разобралась. Я знала, что она сделала, но понять почему, не могла ни я, ни, полагаю, все остальные. Теперь у нас оставалась только ложь Дэнни Кина.

Дом, возможно, и располагался в весьма скромном пригороде, но тоже отражал безудержное стремление улучшить его вид. В какой-то момент основное помещение расширили, и нижний этаж стал почти в два раза больше дома, в котором я прожила всю свою жизнь. Двустворчатые стеклянные двери отделяли гостиную от столовой. Такие же двери вели в сад, где просматривалось патио с современной садовой мебелью и встроенным барбекю. Видневшаяся в открытую дверь кухня щеголяла дорогим оснащением: бытовые приборы кремового цвета, рабочие поверхности из черного мрамора. Главное место в гостиной занимал огромный телевизор — экран был настолько велик, что изображение искажалось. Звук включили, и диктор «Ская» с лицом, искаженным от усилия выглядеть серьезной и заинтересованной, чересчур старательно выговаривала слова, читая текст, который ей подсказывал телесуфлер. Напротив телевизора стоял большой диван, и на нем сидела миссис Шеферд, обхватив себя руками и невидящим взглядом уставившись на экран. Она не посмотрела в мою сторону, когда я вошла, и у меня появилась возможность заметить произошедшие в ней чрезвычайные перемены. Кожа вокруг носа и глаз пошла пятнами и воспалилась. Как и раньше, волосы безжизненно висели. Одетая в толстовку, джинсы и кроссовки, она давно лишилась своего некогда гламурного облика; одежда была функциональной, но висела на ней как на вешалке. Если Майкла Шеферда сжигал гнев, его жена, похоже, застыла в горе.

— Садитесь, — коротко бросил мне Шеферд, указывая на кресло, стоявшее под углом к дивану. Сам он сел рядом с женой и, взяв ее руку, так сильно сжал, что у миссис Шеферд побелели костяшки пальцев. Это вызвало у нее вскрик протеста, но успешно вывело из состояния задумчивости.

— Дайана, это… одна из учительниц Дженни. — Он тупо на меня посмотрел и приложил ладонь колбу. — Простите, я не помню вашего имени.

— Сара Финч. Я была у Дженни учительницей английского языка.

— И что же вы хотите нам сообщить?

Он спросил это с подозрением, даже возмущенно. Дайана Шеферд беспомощно смотрела на меня. Я выпрямилась в кресле, стиснув руки.

— Я пришла поговорить с вами, потому что… в общем, вот из-за этого.

Я показала на экран телевизора, где на фоне деревьев говорил корреспондент. По красной полосе внизу экрана бежал текст: «Полиция Суррея обнаружила останки рядом с железнодорожной насыпью… по сообщениям источников, это может быть школьник Чарли Барнс, считавшийся исчезнувшим с тысяча девятьсот девяносто второго года». Живое изображение сменилось стандартной фотографией Чарли, которую использовали все средства массовой информации: школьная фотография, на которой он обаятельно улыбается, глядя в камеру, глаза полны жизни. Я повернулась к Шефердам, которые непонимающе смотрели на экран.