Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так, капитан, — обратился он к дежурному. — Сейчас у нас возможности перевести его в другую камеру нет, поэтому пусть пока здесь сидит, с этими. И если будет еще шуметь, отправляй в изолятор. Меня не вызывай из-за пустяков. Комиссия на носу, а ты меня в блудняк втягиваешь.
Жмых почувствовал, как от этих слов все внутри него упало. «Что ж де-лать-то, а? — панически подумал он. — Нельзя мне туда».
— Так точно, товарищ майор, — отрапортовал дежурный надзиратель и злобно посмотрел на Панырина.
Когда дверь за ним захлопнулась, Жмых первым делом плюнул в нее. И, глядя, как стекает по ее поверхности желтоватая слюна, шепотом произнес:
— Ну, ничего, петушары. Хер вы меня возьмете…
Первым делом он переселился на второй ярус шконки. Перетащил туда вещи. Затем, крадучись, подошел к тем нарам, из-под которых схватила его страшная рука. Вдохнул, выдохнул и заглянул под нее. Пусто. Никого.
— П-п-падла… — выругался Жмых. Стянул со шконки тощий матрас и одеяло и забил ими пространство под кроватью. Немного подумал и повторил это со всеми остальными шконками. И, только после этого трясущейся рукой достал «Приму» и закурил. Он больше не был уверен, что все происходящее устроила администрация зоны. Но кто тогда? Ответа у него не было. Он вспомнил цепкую руку, и его передернуло.
В эту ночь Панырин почти не спал. К полуночи у него поднялась температура. Он лежал в темноте и слушал частый стук своего сердца. Изредка снаружи доносился лай собак. В душном мареве пустой камеры-тройки в воздухе парили блестящие частицы пыли, и нестерпимо воняло испражнениями. Живот тонущего в беспокойной полудреме Жмыха тяжело вздымался и опускался, словно земляная куча, из которой безуспешно пыталось выбраться наружу подземное существо.
На нижнем ярусе шконки кто-то беспокойно ворочался, однако свешиваться вниз, со второго яруса, чтобы посмотреть, было страшно. Достаточно того, что сверху был виден лежащий в дальнем углу камеры бесформенный куль, очертаниями напоминающий толстого мужика. Жмых был уверен, что днем в этом углу ничего не было. От страха щипало глаза, и, когда Панырину захотелось помочиться, он решил не слезать с нар и терпеть до утра. Под утро он все же заснул, но ненадолго. Проснулся от того, что в камере раздавался приглушенный шепот. Вслушиваясь в неразборчивое бормотание, Жмых окончательно решил, что сегодня же выпишется из 104-й любым способом.
Наступило утро. Слыша, как дежурный офицер отпирает дверь, чтобы провести перекличку, Жмых едва не запел от счастья. Над способом выписки он голову не ломал. Выбор этот был чреват последствиями, но другого выхода не была. Он был уверен, что вторую такую ночь ему не пережить. «Они шептались, — думал Жмых. — Обо мне советовались».
— Ломлюсь я с вашей хаты, — громко сказал он, когда дежурный покинул камеру. — Плохие у вас здесь порядки. Вы меня не трогайте больше. Я сам уйду.
Стопроцентный вариант выписки давало только одно средство. Жмых решил вскрыть вены. Риск того, что в других камерах начнут задавать вопросы, отчего да почему Жмых не ужился с обитателями 104-й, был велик. Могли заподозрить в стукачестве или крысятничестве, но, пораскинув мозгами, Панырин себя успокоил. Ему никто не предъявит, так как предъявлять из 104-й никто не будет. «Или будет? — вдруг подумал он. — Ведь кто-то же здесь есть».
Он залез на второй ярус шконки и отколупнул кусок известки. Под ней в стене оказалось небольшое углубление, в который помещена была заточенная ложка. Жмых успел наточить ее на вторые сутки в 104-й. Тогда все было спокойно и тихо, но отчего-то подумалось Панырину, что будет такая ложка не лишней. Оказалось, был прав. Вскрывать он решил вены на левой руке. Правую Жмых трогать боялся. Мало ли что произойдет? Слыхал он, что у некоторых неудавшихся самоубийц вскрытые руки теряли гибкость и чувствительность.
Жмых подошел к двери и несколько раз стукнул по ней кулаком.
— Начальник! — закричал он. — У нас тут, в 104-й — травма! Врача позови!
С удовлетворением прислушался к шагам дежурного офицера вдали.
— Пора! — сказал Жмых.
Он сел на шконку и положил ложку на стол. С сомнением посмотрел на нее. В его распоряжении — секунд 10. Раньше он никогда не выламывался из камеры, но не раз видел, как это делается. Наконец, Жмых решился. «Спаси, Господи», — подумал он и несколько раз провел острием по предплечью, с силой надавливая. Подождал, пока кровь не начнет выходить плотными струями. Больно не было. Скорее, противно.
На верхнем ярусе шконки, где он спал этой ночью, раздалось сопение. Жмых вздрогнул, но усилием воли взял себя в руки.
— Теперь все, — сказал Жмых. — Сейчас заберут меня на отдых. Отлежусь в больничке, а потом на особый переведут, к живым. А вы здесь оставайтесь.
Однако время шло, а дежурный все никак не приходил. Кровь лилась свободно, заливая штаны и ботинки Жмыха. Почувствовав панический холодок внутри, правой рукой схватил полотенце и приложил к порезам. Кровь это не остановило (Да и не должно было!), но слегка замедлило ее потерю.
— Начальник! — вновь заорал Жмых, подойдя к двери. — Я тут подохну, если не поторопишься! Я ж кровь теряю, мля!
И тут, к ужасу своему, понял, что шаги стихли. Это означало, что мент затаился. Или что в коридоре никого не было.
— Вы чего? — упавшим голосом проговорил Жмых. — Эээ… Начальник!
И двинул ногой по двери. Тишина…
Он почувствовал, как слабеют ноги. Полотенце успело насквозь пропитаться; кровь непрерывно капала на пол. Впервые за долгие годы Панырину захотелось заплакать. И не так, как плачут мужчины на похоронах своих матерей. А громко, истерично, по-детски. С топаньем ногами, валянием по полу и захлебывающимся кашлем.
— Вот тебе и «выписка», — с трудом проговорил Жмых и уселся на пол. Убрал полотенце с раны и полез за сигаретой в карман. Потом передумал и достал из носка ту самую, припрятанную с первого дня, красивую, с позолоченной каемкой. Закурил.
И тогда он увидел их. Всех пятерых.
Всхлипнув, Жмых затянулся и выпустил дым. В последний раз…
Спустя час в кабинете директора 4-й Бичугинской исправительно-трудовой колонии раздался звонок. Полковник Валентинов взял трубку.
— Коля, ты мне звонил?
— Да, Маш…
— Что случилось?
Валентинов вытер платком лысину.
— Сейчас перезвоню с мобильного.
Затем он положил трубку и перезвонил своей сестре с купленного час назад мобильного телефона.
— Маша, у меня новости. Про Панырина.
На той стороне линии немного помолчали.
