Дикие питомцы - Амбер Медланд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это все равно, что надевать в поход водонепроницаемую одежду. Вполне вероятно, что она вам не пригодится. Но, если возникнет критическая ситуация, в ней вам будет гораздо комфортнее.
Я начала оценивать свое настроение по шкале от одного до десяти, за совсем паршивые дни ставлю себе в дневнике черные отметины. И по-прежнему считаю огромным достижением те, когда мне удалось меньше шести часов провести у телевизора. Пытаюсь объяснить Агарвалю, что мне никак нельзя расслабляться еще сильнее. Доказываю, какой раньше была зажигалкой.
Я даже бегать бросила. Такое ощущение, что раньше мне удавалось извлечь из приступов хандры и попыток ее побороть хоть какую-то пользу. Например, ощущение, что я что-то в себе преодолеваю. От сознания, что я на такое способна, я казалась себе невероятно сильной. Словно смогла доплыть до спасательного плота в кишащем акулами море.
Неужели вы всю жизнь хотите провести в кишащем акулами море?
Ну, если выбирать между ним и камерой сенсорной депривации, как в «Матрице»…
Агарваль поднимает ручку, чтобы напомнить мне, что он этот фильм не смотрел. Он вообще всегда пресекает любые попытки привести примеры из поп-культуры. И добавляет при этом – любопытно, мол, что вы ссылаетесь на внешние ресурсы, чтобы описать свои внутренние состояния.
Да не очень, возражаю я.
Доктор Агарваль терпеливо улыбается. Меня вдруг охватывает непреодолимое желание его ошарашить. И я выпаливаю – на самом деле я обратилась к вам, потому что не испытываю особенного кайфа от ванильного секса.
Что такое ванильный секс? – после паузы спрашивает он.
Я смотрю на умирающую пальму в кадке. И уже жалею о том, что это сказала. Секс без извратов, поясняю я.
А что такое извраты?
Да ладно, вы серьезно? Но ведь у кого-то из ваших клиентов. пациентов. наверняка имелись схожие проблемы.
То есть вы считаете это проблемой?
Он берет голубую бутылочку с водой и брызгает на пальму из пульверизатора. Окутанные водяным туманом листья дрожат и покачиваются.
Могу сказать только, что все парни, находившие меня привлекательной, оказывались садистами. Что в целом приемлемо, если человек это осознает, но вот если нет.
То есть вы считаете, что привлекаете только тех мужчин, которые хотят вас наказать?
Я такого не говорила. Вспоминаю Эзру, свое горящее лицо и солоноватый привкус во рту. Как я прикоснулась к губе и с удивлением поглядела на свой выпачканный красным палец.
Дай посмотрю, сказал Эзра и взялся за мою губу, как заправский врач. О боже!
Все нормально, заверила его я. Губы часто кровят.
Он усадил меня так бережно, словно моя рана требовала наложения швов. Прости меня, я не нарочно. Я бы никогда.
Я старательно надула свои распухшие губы. И сказала – ты и хуже поступал. А у него стал такой вид, словно я залепила ему пощечину. Мне даже понравилось, пробормотала я. Но жаль, если ты сам себя напугал.
В тот день он ко мне не прикасался, словно из последних сил пытался доказать, что ему это не нужно.
Стоял на расстоянии вытянутой руки от меня, обнаженный, и смотрел голодным взглядом. Периодически он приказывал мне переменить позу. Я слушалась. Так продолжалось несколько часов.
Никогда еще я не чувствовала себя таким желанным объектом, сообщаю я доктору Агарвалю. И никогда ни с кем не ощущала такой близости.
Агарваль откашливается. Я замечаю жужжание вентилятора и сотни других звуков, на которые обычно не обращаю внимания.
Вы наделяете огромной властью очень камерный мир.
2
Мы с Нэнси договорились встретиться в полдень у Большого Центрального вокзала. Ей нужно изучить документы из Нью-Йоркской публичной библиотеки, а на съем квартиры денег не хватает. Увидеться с Нэнси хочется ужасно, но на душе у меня неспокойно. Мы с ней почти год не общались вживую. И я привыкла редактировать свою жизнь, прежде чем показать ее ей: правлю сообщения, накладываю фильтры на фотки. Пока ее тут не было, я словно смотрела на все это со стороны. И мне не по себе от того, что теперь все окажется слишком близко.
Включаю душ, но никак не могу заставить себя встать под воду. Однако с каждым днем я подбираюсь к ней все ближе. Умываюсь. Надеваю летнее платье в голубой цветочек. На улице влажно, и, когда я доезжаю до Большого Центрального вокзала, оно уже мокрое насквозь. Свободных кресел в зале ожидания нет, и я уже подумываю, не умыкнуть ли из мусорки газету и не расстелить ли ее на полу, но прекрасно знаю, что Нэнси появится ровно в ту секунду, когда я суну руку в урну. Сажусь на пол и проверяю почту. Рядом разместилась компания подростков с рюкзаками. Не могу определить, сколько им лет. Каждые десять минут один из парней дергает девушку за волосы, она кричит – Дилан, я тебя убью. А потом они вскакивают и носятся друг за другом среди указателей. Я отпиваю из стоящей возле меня двухлитровой бутылки диетическую колу.
Проверяю почту. Обновляю страницу, но пришла только какая-то политическая рассылка, которую я получаю каждую неделю и никогда не читаю. От Эзры по-прежнему ничего. Последний раз мы виделись в январе. Переспав со мной, он объявил, что собирается в Индию посмотреть на индусов. И после от него три недели не было ни слуху ни духу. Я написала ему в Вотсап: Как там Индия хох.
Сообщение он прочитал – галочки позеленели. И каждый раз, как он появлялся в сети, у меня замирало сердце.
Через несколько дней он все же ответил: Неописуемо. Такие душевные люди. Я здесь, как дома.
А еще неделю спустя снова вышел на связь.
Эзра: Мы будем выступать на Коачелла! А потом у нас концерт в Нью-Йорке. Можем встретиться после.
Айрис: Довольно странно, что ты не предлагаешь мне билетик.
Эзра: О боже, прости!
Эзра: Просто не верится, что кому-то еще не наскучило ходить на камерные концерты. Где репертуар всегда один и тот же.
Больше он мне не писал. А ведь сейчас уже март. Я снова отхлебываю диетическую колу. И проверяю телефон. Уже 12.27. Мобильный Нэнси в Америке работать не будет, а я забыла дома зарядку. На мгновение меня охватывает паника, но мы давно
