Горячие точки - Коллектив Авторов

В поезде в купе попутчиком оказался милицейский майор. Он разговорился с дочерью, та похвасталась моей книгой.

– Так это твоего папу захватили в Чечне в заложники? – удивился майор.

– В какие заложники? – вытаращила глаза десятилетняя Надежда.

– Да мало ли Ивановых в России? – попытался смазать все сын, а сам уставился на попутчика: откуда вы знаете?

– Только что по радио передали, – виновато развел руками милиционер, отведя его в сторону. – А я думал, вы знаете.

В селе одной из последних о пленении узнала мама. Оберегали ее долго, не включали радио и даже не давали одной выйти на улицу, дабы ненароком кто-нибудь не сообщил новость.

Первой не выдержала ее подруга, журналистка местной районки Валентина Григорьевна Капкова:

– Я больше не могу. Получатся, что она, ничего не зная, смеется, а ее сын в это время... Не по-божески это, надо сказать.

Село наше партизанское, но Великая Отечественная подзабылась. Афганское лихо прошло стороной, хотя я как раз полтора года и служил там, а затем много раз мотался за Гиндукуш в командировки. А Чечня вообще казалась еще дальше.

Казалась...

Но только дней через двадцать, когда закончился отпуск у старшего брата Виктора, он решился. Собрал всех в комнате.

– Что это ты, сынок? – почувствовав недоброе, заволновалась мама.

– Мама, я уезжаю, отец один не справится с известием. Надо, чтобы знала и ты: наш Николай в плену в Чечне.

...Тяжелее всего родителям оказалось ездить на стадо доить корову. Женщины собирались около пастухов и ждали их приезда – в надежде услышать новости.

Новостей не было. Только падали в подойник вместе с теплым сладким молоком горькие мамины слезы.

А потом люди спрашивать перестали. Увидят опущенную голову отца – и торопятся пройти мимо, словно стыдясь своей беспомощности. Зато чистосердечные деревенские старушки засели за карты, гадания, распознание снов. Никогда за меня не молилось сразу столько народа! И не проклинало так моих тюремщиков. Пусть им когда-либо аукнется это проклятие русских женщин – в своей жизни каждый должен получать причитающееся. У мужчин всегда считается подлостью воевать с теми, кто не причастен к твоей личной беде. И высокими словами о святой борьбе за свободу, собственную жадность и наживу на торговле людьми не прикроешь...

В эти же дни игралась свадьба моего крестника. Он приехал с невестой в родительский дом, наполнил красным вином до краев рюмку:

– Пусть стоит. Крестный вернется и выпьет.

Не выпил. Слишком долго меня не было, а лето стояло жаркое. Вино постепенно высыхало, в конце концов оставив на дне черно-красный сгусток. Родным казалось – запекшейся крови. Спрятали рюмку с глаз. Только однажды мелькнула надежда, когда отцу приснился сон, будто ловит он в огороде молодого аистенка с подбитым крылом и вносит на руках в дом.

Мама рассказывала этот сон всем встречным, и те радостно вытирали слезы:

– Это сын. Значит, вернется. Вернется! К сентябрю вернется, когда аисты полетят.

Птицы улетели, а сон все не сбывался... А вернувшийся в Москву мой сын засел за учебники. Матери сказал прямо:

– Если папа не вернется, одни мы учебу в коммерческой академии не вытянем. Надо перепоступать в государственный вуз.

Месяца хватило, чтобы подготовиться и сдать на «отлично» вступительные экзамены на юрфак. Больше о моем пленении в семье ни разу не говорилось, на это слово наложили табу. Только жена, когда оставалась одна, каталась по полу и выла...

Так люди узнают о горе. Один из тысячи примеров, потому что только по официальным данным к концу первой чеченской войны в плену у боевиков оставалось еще около тысячи четырехсот солдат и офицеров, рабочих и служащих. И в каждом доме – своя боль, бессонные ночи...

Утро не принесло, да и не могло принести нам никаких известий. Ясным оставалось лишь то, что квартира – перевалочный пункт и боевики вновь ждут ночи для повторной попытки пробиться в горы. Что ждет там? Кто ждет?

Времени думать – целый день. Левая рука, за которую схвачен наручниками, занемела, а так ничего, жить можно. Пока. Вот только бесконечные разговоры охранников! Боевики меняются через каждые четыре часа, и каждый новый конвоир считает своим долгом выступить в роли проповедника и просветителя.

Во-первых, вознесение Дудаева.

– Наш Жорик – голова. Как он ответил Грачеву, когда тот сказал, будто ваши солдаты идут в бой умирать с улыбкой на устах? «Дадим России сто тысяч улыбочек». Жорик молодец.

– Ты, что ль, говорят, журналист? А интервью у Жорика взять не хочешь? Думаете, он мертв? Он еще улыбнется России через свои усики.

– Если выбирать – живой Дудаев или вечная война с Россией, мы выбираем вечную войну. Лишь бы Джохар остался вечно с нами.

Второй конек, словно вместе с нами охраной передавались и темы разговоров, – это презрение к России, которая якобы посылает в Чечню воевать не только и не столько солдат, сколько уголовников.

– А ты что, не знал? Маленький? В тюрьмах отбирают тех, кому грозит смертная казнь, и предлагают: или воевать в Чечню, или под приговор. Едут сюда. И здесь зверствуют.

– Да зверствуют – это только начало. Их потом, в конце службы командиры посылают в такую мясорубку, из которой никто не выходит живым. Чтобы не отпускать на волю. А потом экскаватором вырывают яму и зарывают трупы.

Справка из Генерального штаба Вооруженных Сип России:

«Лица, находящиеся под следствием, а тем более осужденные, не подпадают под приказ Министра обороны РФ о наборе военнослужащих на службу в Вооруженные Силы на контрактной основе. Подобных фактов не было и быть не могло».

Из справки Генеральной прокуратуры РФ:

«Фактов, устанавливающих, что в Чечню направлялись люди, ожидающие смертного приговора или просто приговора суда, Генеральной прокуратурой РФ не выявлено».

Не менее расхожая версия о защитниках Брестской крепости.

– Вы хоть знаете, кто ее защищал? Почти стопроцентно чеченцы и ингуши. Да только мы и способны были на подобное. А вы, русские, уже потом, после выселения чеченцев, приписали всю славу себе, сделали всех защитников крепости русскими.

Из беседы

с Валентиной Ивановной, сотрудником Центрального музея Вооруженных Сил:

– Брестскую крепость защищали воины двадцати восьми национальностей. Ни в одной книге, ни в одном проспекте, ни разу во время экскурсий мы не разделяли их по процентам. Единственное, что могу отметить: подавляющее большинство, конечно, это русские. Были среди защитников крепости и кавказцы, но, повторяю, мы не делим их на проценты. Крепость защищал советский солдат.