Обрывок реки - Геннадий Самойлович Гор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаем мы этого медведя, – сказал Нот. – Вот он сидит, этот медведь. Пожалуй, надо его убить. Сначала он сбросил в прорубь моих собак, а потом украл у меня всю юколу, оставив меня на зиму без рыбы. Как ты думаешь, Ы? Надо его убить, этого зверя? Вот он сидит.
– Надо его убить, этого зверя, – сказала Ы. – Сейчас же надо его убить. Ты возьми, Нот, ружье и выстрели в него.
– Нет, – сказал Нот, – я лучше стукну его палкой по голове, как нерпу. А потом возьму за ноги и выброшу на снег.
– Попробуй, – сказал Тютька. – Скоро приедет господин Сита, японский начальник. Он тебе покажет, Нот. Смотри! Он тебе даст. Я его попрошу, чтоб он тебе дал.
Тютька встал, кряхтя, и вышел из зимника. Он пошел посмотреть на юкольник Нота. Юкольник стоял пустой, как в голодный год. Ветер кричал на берегу, выл, как собаки Нота, когда их Тютька резал.
Ветер выл, плакал. Наверно, Нот скоро будет выть и плакать, как этот ветер. Тютька пошел домой – посмеяться, он любил посмеяться дома в тепле. На ветру у реки нельзя было смеяться. Ветер залезал в рот. Плакать еще можно на таком ветру, а смеяться нельзя.
Два дня выл ветер, на третий день перестал выть.
Тютька, взяв с собой ружье на всякий случай, пошел к Ноту.
– Здравствуйте, – сказал он. – Что вы вчера ели?
– Ничего не ели, – сказала Ы. – Нечего нам есть.
– Вот, вот, – сказал Тютька. – Я знаю. Нечего вам есть. Юколу вашу медведь ест в берлоге. А вам всю зиму есть нечего будет. Только до зимы вам будет не дожить. Сдохнете. Человек долго не может жить без еды.
– Скажи ему, Нот, чтоб он ушел, – сказала Ы.
– Уходи, Тютька, – сказал Нот.
– Гонишь? – сказал Тютька. – Я хочу тебе дать юколу, а ты меня гонишь. Три сухих рыбины я тебе дам за твое ухо, три горбуши. За губы больше дам, дам пять рыб. А если отдашь мне нос, дам я тебе полпуда рыбы. Прямой расчет тебе отдать мне нос.
– Мало, – сказал Нот.
– Если вам мало, я дам больше. Сколько вы хотите?
– Два пуда рыбы и десять собак, – сказал Нот.
– Ну ладно. По рукам! – сказал Тютька.
– Значит, по рукам, – сказал Нот.
Тютька привел собак, самых худых собак выбрал он: две сучки и три кобеля. Один кобель хромал, а у серой сучки был выбит глаз, так что она была одноглазая. На пять собак было всего девять глаз и девятнадцать ног: одной ноги и одного глаза не хватало.
Тютька привел собак и принес рыбу. Рыбу он принес хорошую, одну горбушу, кету оставил себе. Когда вел собак и нес юколу, все мечтал. «Вот, – думал, – сейчас подведу Нота к свету, схвачу за нос и отрежу. Нот скажет: „Ой! ой! без носа я теперь!“ А я ему скажу: „Да, ты теперь без носа… Посмотри на него, – скажу, – Ы. Муж-то у тебя без носа. Нос отрежу и заодно отхвачу и губы“. – „Ой! Ой! – скажет Нот, – без губ я теперь остался, обманул ты меня, Тютька“. – „Да, – скажу я, – взял я у тебя в придачу губы. За губы я тебе заплачу… Эй! – крикну я Ы. – Посмотри на твоего мужа. Муж у тебя безгубый, безносый. Всю красоту я у него отобрал. Живи с уродом. Ха! Ха!“ – скажу я».
Нот взял у Тютьки рыбу и собак.
– Плохих собак ты нам дал, Тютька, – сказал он, – ну да ладно, спасибо и за этих.
– Иди-ка сюда к свету, – сказал Тютька, – я тебе нос отрежу. Ты, Нот, не кричи под руку, когда резать буду, не то рука вздрогнет. А ты, Ы, не плачь. Плакать не надо. Я весь нос не отрежу, а только кончик.
Нот подошел к Тютьке и схватил его за нос.
– Дай лучше я тебе, Тютька, отрежу нос. – Зачем тебе нос? У меня жена молодая. А у тебя старая жена. Пилензита тебя и без носа не разлюбит.
– Ух! – сказал Тютька, – ух! ух! Ты что? хочешь меня обмануть?
– А ты что думаешь? – сказал Нот. – Я нос тебе отдал, а ты у меня юколу украл. Иди домой, не то у тебя нос отрежу.
Ы и Нот весело жили. Белкам на верхушке лиственницы – и то, пожалуй, весело так не живется. Рыбам – и тем, пожалуй, скучнее живется в речке. Зайцам – и то, пожалуй, живется хуже.
– Ы! – кричал Нот, когда за ней гнался. Он гонялся за ней, будто был маленький, а она убегала от него, словно тоже небольшая была.
– Нот! – кричала Ы, – эй, Нот! Догони меня, Нот. Не догонишь ты меня, Нот.
– А вот я тебя догоню, – кричал Нот и смеялся.
Смеясь, они жили. Играя, жили.
Догонит Нот Ы, схватит, а Ы вырвется и дальше бежит, бежит и смеется.
А Нот тоже смеется. Смеется и бежит.
– Ну и ты у меня, – говорит Нот, – не такая ты, как другие. Все убегаешь и убегаешь. Всю жизнь, должно быть, я буду жить с тобой, за тобой бегая.
– Это хорошо, – сказала Ы. – Хороший ты у меня. Все догоняешь меня и догоняешь. Не то что Тютька. Все трогал меня, осматривал. Надоест на меня смотреть, скажет: «Отвернись, Ы. Надоела ты мне». Собак и тех больше любил, чем меня.
Весело жили Ы и Нот: смеясь, жили.
Нот в море нерпу бил. Убьет нерпу, несет домой.
– Ы, послушай, – говорит он. – Муж у тебя урод. Руки у него неловкие. Смотри, какую захудалую нерпу убил. Зверя и то убить не может, хорошего зверя.
А Ы смеется. Когда Ы смеется, зубы у ней так и блестят, будто она во рту рыбу держит, как нерпа.
Однажды приехал в стойбище господин Сита, японец, большой начальник.
– Ох! ох! – сказал Тютька. – Кто ко мне приехал? Сам Ызь ко мне приехал, по вашему бог. Ох! ох! Радости-то сколько!
Господин Сита остался ночевать у Тютьки. Тютька стал рассказывать ему про свое горе, про то, как Нот его обманул. Тютька рассказывает, а господин Сита смеется.
Утром господин Сита и Тютька пошли к Ноту. Нот лежал на нарах и курил трубку.
– Надо встать, – сказал господин Сита. – Это невежливо лежать, когда к вам входит гость.
– Не вставай, Нот, – сказала Ы. – Не надо вставать.
Господин Сита посмотрел на нее и отвернулся.
– Я
