Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 - Геогрий Чернявский

Образ Раковского стал завершением цикла балканских наблюдений Троцкого. Столь тесных связей с Балканами у него уже не будет, хотя разного рода контакты еще возникнут. Но на протяжении следующей более чем четверти века дружба с Раковским и совместное участие в политической деятельности будут важнейшей нитью связей Троцкого с Балканами. В предисловии к книге своих статей 1913 г., в которую было включено обширное письмо Раковского, Троцкий отметит: «Я должен указать, что в этой книге моему старому другу Х.Г. Раковскому принадлежит не только заключительное письмо. Бо́льшая часть глав книги писалась мною в Бухаресте или Добрудже при самом непосредственном участии Раковского, с которым вряд ли кто может сравниться в отношении знакомства со всеми особенностями политического развития стран Балканского полуострова. Исторической судьбе было уготовано, чтобы Раковский, болгарин по происхождению, француз и русский по общему политическому воспитанию, румынский гражданин по паспорту, неоднократно изгонявшийся из Румынии за свою непримиримую революционную деятельность, оказался главой правительства в Советской Украине, с которой у Румынии близкое соседство и неутешительные отношения» [816] .

Корреспонденции Троцкого о Балканских войнах рассматривались в Болгарии того времени в качестве одного из немаловажных источников информации о том, как происходили события в действительности. В выпущенный уже в 1913 г. сборник материалов зарубежных журналистов о событиях 1-й Балканской войны были включены и выдержки из некоторых статей Троцкого [817] . По многим, но далеко не по всем вопросам позиция Троцкого в отношении Балканских войн была близка к оценкам болгарских «тесных» социалистов. Подобно Христо Кабакчиеву, Троцкий рассматривал 1-ю Балканскую войну как проявление стремления болгарского народа к достижению полной государственной самостоятельности в национальных исторических границах.

В то же время, в отличие от Кабакчиева и других «тесняков», Троцкий не придерживался мнения о стремлении Болгарии к достижению гегемонии на Балканах и не акцентировал основного внимания на балканской федерации как средстве достижения социализма [818] . Его взгляды на балканские события были относительно объективными, не имели сугубой партийной предвзятости, хотя их отличала некая смесь социалистических и либерально-демократических воззрений. В период пребывания на Балканах в качестве корреспондента российских либеральных газет это в какой-то степени объяснялось необходимостью соответствовать позиции издателей. Но Троцкий не писал по политическому заказу вопреки собственному, пусть часто менявшемуся мнению. Это подтверждается тем, что он проявлял значительную степень умеренности и в тех случаях, когда выступал не в качестве журналиста, а как социалистический политический деятель, представитель 2-го Интернационала, ведшего борьбу за единство международной социал-демократии, в том числе и на Балканах.

Сотрудничество с «Киевской мыслью» продолжалось и после балканской командировки вплоть до начала мировой войны, правда значительно менее интенсивно. Последняя предвоенная статья Троцкого в этой газете была опубликована 19 июня 1914 г. Затем сотрудничество возобновилось в военные годы, но уже на иной основе. Статьи Троцкого о событиях, связанных с Балканскими войнами, стали значительным первичным вкладом в изучение современной истории Болгарии и других Балканских стран, их места в Балканских войнах, их взаимоотношений и отношений с великими европейскими державами. Вместе с тем, по выражению британского историка Я. Тэтчера, они стали «классикой антивоенного журнализма» [819] .

Глава 10 В годы мировой войны [820]

1. Формирование позиции. Циммервальдское движение

Начавшаяся 1 августа 1914 г. мировая война поставила перед социалистами всех направлений сложнейшие вопросы: каковы были причины начавшейся бойни; как следует относиться к ней социал-демократам; следует ли занимать патриотические или интернационалистские позиции и вообще – возможно ли совместить патриотизм с интернационализмом; какую позицию необходимо занять по отношению к правительству своей страны, вовлеченному в войну с внешним врагом; допустимо ли продолжать классовые выступления во время войны, и если это возможно, то в каких формах; каковы пути выхода из войны.

Все эти вопросы встали перед Троцким в точно такой же степени, как и перед социал-демократами всех воюющих и в определенной степени нейтральных стран. Но Троцкий, почти десятилетие ведший борьбу за объединение социалистического движения, оказался в особо трудном положении. Он очень болезненно воспринимал то глубочайшее размежевание в рядах социалистов, которое последовало за началом войны и которое было в значительной мере результатом национальных патриотических настроений, распространившихся в массах.

Одним из первых это ощутил на себе младший сын Троцкого Сережа, которому было шесть с половиной лет и который только научился читать по-немецки. Выйдя во двор в день начала войны, ребенок увидел надпись крупными буквами: «Alle Serben mussen sterben!» («Все сербы должны умереть!») В ответ на эту странную надпись мальчик воскликнул: «Hoch Serben!» («Да здравствуют сербы!») «Он вернулся домой с синяками и с опытом международной политики», – не без чувства гордости писал его отец через 15 лет [821] .

«Опыт международной политики» приобретал не только ребенок, но и его родители. Троцкий вспоминал: «Я бродил по центральным улицам столь знакомой мне Вены и наблюдал эту совершенно необычную для шикарного Ринга [главная улица австрийской столицы] толпу, в которой пробудились надежды… Война захватывает всех, и, следовательно, угнетенные, обманутые жизнью чувствуют себя как бы на равной ноге с богатыми и сильными… Недаром же война часто является в истории матерью революции» [822] . Одурманенная патриотическими лозунгами толпа превратилась под пером Троцкого в революционную массу.

3 августа, после объявления Германией войны России, Троцкий совместно с одним из австрийских социал-демократических лидеров Виктором Адлером отправился к начальнику политической полиции Австрии Гайеру, чтобы выяснить положение, в котором теперь оказались политические эмигранты из России. Разумеется, они были врагами царского правительства, то есть врагами врагов Австро-Венгрии, и им, казалось бы, не должно было ничего угрожать. Но в то же время это были подданные враждебного государства, и, как таковые, они вполне могли оказаться под молотом бездумной бюрократической репрессивной машины, тем более что в условиях войны с каждым часом усиливался истерический поиск шпионов.

Так и оказалось. Гайер высказал предположение (фактически раскрыв принятое уже решение), что уже на следующий день может появиться приказ об аресте всех русских и сербов. На сообщение Троцкого, что в этом случае он завтра же уедет с семьей в Швейцарию, полицейский начальник порекомендовал сделать это по возможности сегодня. Через три часа Лев, Наталья и оба сына находились в поезде, отправлявшемся в Цюрих [823] .

Троцкий был искренне потрясен энтузиазмом толп в столицах воюющих государств. Но уже через несколько дней после того, как вспыхнула всемирная бойня, произошло событие не менее важное: социал-демократические партии Германии и Франции объявили о том, что их страны ведут «справедливую» войну, и в национальных парламентах проголосовали за предоставление своим правительствам военных кредитов. Вера в то, что социал-демократы европейских стран проголосуют против предоставления для этой войны кредитов и таким образом остановят кровопролитие, оказалась еще одной социалистической утопией.

В Цюрихе Троцкий стал вести дневник, который до нас дошел только в виде выдержек в его воспоминаниях и текстах, опубликованных в 1922 г. [824] Если судить по приводимым в мемуарах специально отобранным записям, главным выводом, сделанным Троцким в то время, был тот, что произошло полное крушение 2-го Интернационала. 11 августа в дневник было записано: «Только пробуждение революционного социалистического движения, которое должно будет сразу принять крайне бурные формы, заложит фундамент нового Интернационала. Грядущие годы будут эпохой социальной революции» [825] . Таким образом, Троцкий приблизился к позиции Ленина, который вскоре после начала мировой войны жестко сформулировал лозунги большевиков: отказ от поддержки своих правительств в империалистической войне; поражение своих правительств в войне; превращение империалистической войны в войну гражданскую; право наций на самоопределение, вплоть до отделения и образования независимого государства; создание нового Интернационала, свободного от оппортунизма и социал-шовинизма.

Отчасти это были экстремистские и в значительной мере демагогические, популистские позиции, которые Ленин не собирался проводить в жизнь (в частности, требование самоопределения), отчасти просто граничившие с государственной изменой (особенно лозунг поражения своего правительства в войне). Троцкий не разделял этого требования, так же как и превращения «империалистической войны в гражданскую», и требования полного национального самоопределения, полагая, что таковое может привести к необратимым и совершенно неожиданным отрицательным последствиям, например к кровопролитным столкновениям между нациями (что действительно и происходило не раз на протяжении XX – начала XXI в.). Его надежды на социальную революцию носили значительно более абстрактный характер. Он стоял на той позиции, что войну необходимо завершить как можно скорее демократическим миром, который, в свою очередь, будет способствовать развязыванию революций.