Ангел с железными крыльями - Виктор Тюрин

— Да брось ты, Саша! Сергей не обиделся. Это у него обычное выражение лица. Привыкай.

— Он прав, Александр Павлович. Пить с горячим будете или пока холодными закусками обойдетесь?

— А что у тебя там? — поинтересовался Михаил.

— Пирожки с мясом и телячьи котлеты с жареной картошкой.

— Сначала пару рюмочек под закусь, а потом можно и горячее. Ты как, Саша?

Мартынов согласно кивнул головой, соглашаясь с приятелем.

— Прошу за стол, господа.

В этот момент Пашутин неожиданно спросил меня: — Сергей, разговор у тебя ко мне серьезный или до завтра подождет?

"Проницательный, чертяка".

— Серьезный, но может и до завтра подождать.

— Господа, вы можете поговорить тет — а-тет, я подожду, — отреагировал на наш диалог полковник.

К этому моменту я уже вспомнил, кто такой господин Мартынов. Начальник Московского охранного отделения.

"Похоже, судьба мне ворожит".

— Александр Павлович, думаю, вы нам помехой не будете. Сядем за стол, господа. Разговор думаю, будет недолгий,… если, конечно, не будет много вопросов.

При этом я, не сдержавшись, усмехнулся, видя любопытство, написанное крупными буквами на лицах своих гостей.

— Нужен человек, господа, который сможет профессионально и объективно пояснить, что необходимо министерству внутренних дел и жандармерии, чтобы навести порядок в стране.

После моих слов удивление гостей достигло предела. Они переглянулись, словно старались выяснить друг у друга, верно ли то, что они сейчас услышали.

— Сергей, ты что, собираешься в министры?! Речь для царя готовишь?! — попробовал пошутить разведчик.

— Почти угадал.

— Брось! Не смешно.

— Это не шутка.

Разведчик бросил на меня недоверчивый взгляд, в котором читался вопрос: кто ты такой, бывший поручик Богуславский? Вроде я тебя знал, а теперь… неуверен.

— Сергей Александрович, что вы имеете в виду под порядком в стране? — как бы вскользь поинтересовался начальник московской охранки. Было видно, что до этого он расслабился, готовый кутнуть в мужской компании, а вот сейчас снова подобрался и смотрел на меня цепким и испытующим взглядом.

— Всерьез разобраться с внутренним врагом, с так называемыми демократическими партиями.

— Внутренним врагом, — повторил за мной задумчиво Мартынов.

Некоторое время стояла тишина. Пашутин, бросив на меня несколько взглядов, в которых смешалась настороженность и любопытство, сейчас смотрел на полковника. Его можно было понять, я снова повернулся к нему доселе неизвестной стороной. Начальник московской охранки с тем же настороженным любопытством смотрел на меня, пытаясь понять, что собой представляет этот атлет с каменным лицом, но так ничего для себя не определив, почувствовал легкое раздражение.

— Интересное сравнение. Весьма жесткое, на мой взгляд, — наконец прервал молчание Мартынов. — И что более странно, так это слышать подобные слова от вас, поручика — артиллериста в отставке. Вам-то эти партии, чем насолили?

— Александр Павлович, я поинтересовался чем-то секретным?

Полковник только открыл рот для ответа, как вмешался Пашутин:

— Если я правильно его понял, Саша, то эти разъяснения ему нужны для государя.

— Господа, надеюсь, это не шутка? Я люблю розыгрыши, но не те, что касаются моих служебных дел.

— Я похож на шутника?

— Гм! На шутника вы не похожи. Но у меня в голове просто не укладывается… Вы, политический сыск и император. Согласитесь, это все весьма странно.

— Саша, Богуславский слов на ветер не бросает, — перебил его Пашутин.

— Знаешь, Саша, — снова вмешался Пашутин. — Я вот давно знаю Богуславского, а все равно он находит, чем меня удивить! Так что уж про тебя говорить!

— Если вы ждете от меня объяснений, Александр Павлович, то их не будет. Теперь давайте вернемся к моему вопросу.

— Не знаю, что и думать, подполковник Пашутин хорошо вас знает, а я привык доверять его мнению. Хорошо. Тогда я вам кое-что расскажу, господа и вы поймете, почему именно этот разговор вызвал мое недоверие и недоумение, — полковник выдержал паузу, а потом продолжил. — Недавно, господа, я подал срочный рапорт по начальству о намечающемся заговоре членов Думы против монархии. В ней указаны конкретные люди и планы заговорщиков. И что же? Прошло уже восемь дней, как моя бумага ушла в Департамент полиции. Вот теперь приехал по делам, а заодно думаю узнать о судьбе моей записки, которая, почему-то мне так кажется, никого, кроме меня самого, не интересует. Вот что вы на это скажете, господа?

— Подобное отношение к подобным вопросам мне и хотелось бы исправить, Александр Павлович.

Мартынов снова окинул меня настороженно — внимательным взглядом, потом, не отводя глаз, спросил: — Почему именно сейчас, Сергей Александрович?! Почему не два года тому назад, когда я подавал докладную записку на высочайшее имя?!

— Видно время пришло, Александр Павлович. Ты, Миша, тоже поедешь с нами.

— Я-то там зачем? — с явным удивлением спросил меня Пашутин. — Идите с Мартыновым. Он в этом деле дока!

— Ты нужен, Миша.

После нескольких секунд раздумья на лице Пашутина появилась хитрая улыбочка.

— Неужели меня освободят от курсов?!

— Вполне возможно, господин подполковник.

— Радость-то, какая! Вот за это, господа, не грех и выпить!

Назавтра, все втроем, мы предстали перед императором. Мартынов, так до конца и не поверивший моим словам, был в легком изумлении, когда нас без излишних проволочек проводили в кабинет государя. Император, если и удивился приходу трех человек, то никак не дал это понять. После официального представления, царь поинтересовался делами обоих офицеров, после чего попросил начальника московской охранки обрисовать политическую обстановку в Москве, что тот и сделал, затем разговор перешел на докладную записку, а затем плавно перешел к обсуждению возможной реорганизации МВД и особого корпуса жандармов. Император не только задавал дельные вопросы, но и умело поддерживал беседу. Офицеры, вначале разговора, державшиеся скованно, при виде живого интереса самодержца оживились. Разговор был долгий и закончился поздно, в тот самый момент, когда настенные часы стали отбивать одиннадцать часов вечера. Итогом беседы стало нахмуренное лицо императора и слова: — Значит, вот как у нас обстоят дела.

Николай II встал. Мы, все трое, вскочили со своих мест. Император обошел стол.

— Господа, благодарю вас всех за службу! Не скрою, что услышал от вас многое такое, чего мне неприятно было слышать. Все сказанное вами, господа офицеры, будет проверено и доложено лично мне. Полковник Мартынов, вы упомянули в разговоре, что отсылали записки о переустройстве министерства внутренних дел и корпуса жандармерии на рассмотрение. Вы не смогли бы снова прислать мне ваши записи?

— Будет сделано, ваше императорское величество. Только я попаду в Москву не ранее пятницы. За субботу и воскресение у меня будет время их подправить, а в понедельник с утра я вышлю их вам специальным курьером.

— Больше не смею вас задерживать, господа. А вас, Сергей Александрович, на несколько минут попрошу остаться.

Как только за ними закрылась дверь, император сказал: — Полковника Мартынова я немного знаю. Слышал о нем как о дельном, думающем офицере. Странно, но вы вчера не упомянули о нем.

— Извините, ваше императорское величество. Мы только вчера вечером с ним познакомились, и я понял, что он тот, кто нужен

— Даже так? Гм. Я так понял, что он не знает ничего лишнего, кроме того о чем говорил сегодня.

— Да, ваше императорское величество. Ему дал хорошую характеристику подполковник Пашутин. Если его записки окажутся дельными, то почему бы ему самому не воплотить их в жизнь.

— Хорошо, я подумаю. Тут вот какое дело. Мне сегодня довелось услышать много неприятного о людях, которых лично знаю. Я рассчитывал на них, считал своей поддержкой и опорой… — государь сделал паузу и осуждающе покачал головой. — Вы мне скажите, Сергей Александрович, вот есть хороший, обаятельный человек, его представляют вам как знатока своего дела, а будучи поставлен на высокий пост, сразу начинает взятки брать, близким людям протекции составлять и прочими мерзостями заниматься, но только не радеть за государственную службу, которую блюсти поставлен.

— Приятность в общении и обаяние отнюдь не профессиональные качества. К тому же они не редко служат маской подлеца.

— Хм! Зло, но верно. Теперь о вашей поездке. Татищев завтра вечером вас будет ждать у себя. Теперь идите.

Вильгельм, несмотря на свои физические недостатки, доставшиеся ему с рождения, со временем сумел найти в себе силы их победить. Поверив в свои силы и окруженный придворными льстецами, которые нашептывали о его непогрешимости, как божьего избранника, император, превратился в заносчивого, надменного и эгоистичного человека. Сущность его убеждений заключалась в том, что бог для достижения своих высших целей избрал германский народ, а сам Вильгельм является проводником божьей воли и ни перед кем кроме Создателя за свои действия не отвечает. Он верил в свою роль избранника до тех пор, пока в его жизни не появился русский провидец со своими точными предсказаниями, что дало ему основание сомневаться в том, что именно он божий избранник. Первое, что он почувствовал, когда прочитал присланное две недели тому назад письмо, лежавшее перед ним на столе, было почти забытым с детства ощущением униженной беспомощности. В одно мгновение он потерял свободу выбора и стал марионеткой, которая оживает, лишь кто-то начинает дергать за веревочки. Прошла минута, другая, третья… Император постарался погасить в себе это чувство. С трудом, но ему это удалось.