Кончина СССР. Что это было? - Дмитрий Несветов

И вот Беловежские соглашения – точная даже в нюансах формулировка всех 14 статей этого двухстраничного документа, который изменил мировую историю и предложил всему мировому сообществу новую картину мира. И не было еще такого, чтобы империя распадалась мирно, чтобы ядерная держава добровольно отказывалась от своего статуса. Казахстан, Украина и Белоруссия – все имели ядерные силы, а Белоруссия и Украина были самыми насыщенными держателями боеголовок в силу геополитической стратегии Советского Союза. И мы создали мировой прецедент, который недооценен.

Сегодня ядерным оружием в мире шантажируют, спекулируют, вокруг него идет бесконечная борьба, а мы впервые сделали обратный ход. Это была конверсия мышления, это, если хотите, призыв Михаила Сергеевича к новому политическому мышлению, реализованный нами в полной мере. И снова можно сказать, что мы были вместе с Горбачевым в эти часы и дни.

Наконец, то, что, мне кажется, недопонято сегодня даже специалистами. В декабре 1991-го была завершена мировая холодная война, которую Черчилль объявил в марте 1946 года в присутствии президента Трумэна и сформулировал идею «железного занавеса» перед планетарной угрозой (ее он, как выдающийся политик, усматривал в лице СССР)[111]. Мы ее прекратили, мы ее закончили. И когда нам Запад говорит: «Мы победили в холодной войне», – это глубочайшее непонимание сути исторического процесса, потому что в холодной войне нет победителя (и та, и другая сторона получает новые возможности), нет в ней и проигравшего.

Ну и наконец, может быть, самое серьезное: мы предотвратили гражданскую войну. Югославский вариант показал, что угроза эта существовала, и никто не сможет сегодня аргументированно, последовательно и добросовестно меня в этом разубедить. Я счастлив, что не пришлось это выяснять практически, но когда-то справедливость этой исторической памяти должна восторжествовать.

А как мир, международное сообщество отнеслись к известию о подписании Беловежских соглашений? По горячим-то следам? Чего в самых первых реакциях было больше: восторга, испуга, понимания, недоумения, растерянности? Вы помните те первые оценки?

12 декабря я был в Париже в Елисейском дворце. Мы разъехались по ведущим странам мира с меморандумом президента Ельцина, разъясняющим главам ведущих государств суть нашей стратегии. Президент Франсуа Миттеран[112], человек с колоссальным опытом мирового политика, глядя мне в глаза, признался: «Вы знаете, мы представить не могли, что может быть найдено такое решение. Мы этого не ожидали. И, понимая всю его ответственность, всю его сложность, мы, конечно же, заинтересованы в том, чтобы у вас все получилось. И будем всячески в этом вас поддерживать и помогать».

Ну и последнее про Беловежские соглашения. Их текст формулирует ту систему ценностей, те нормы и те правила, которые открывали стратегию демократического становления новых независимых государств. И есть даже такая красивая параллель: если после Второй мировой войны, как Егор Гайдар вспоминает в своих блестящих работах об опыте распада…

…великой Британской империи, над которой не заходило солнце…

Да. Так вот, если после победительной войны потребовались изменения структуры Содружества, то после холодной войны, которую мы завершили все вместе, было создано наше Содружество, и принципы, правила и ценности его сохраняют свое содержательное значение до сегодняшнего дня.

Этим своим монологом вы фактически ответили на вопрос, который я никак не мог обойти в ходе нашего разговора, – о распаде СССР как о геополитической катастрофе. И из него (монолога) совершенно очевидно следует, насколько вы далеки от подобной квалификации.

Но именно такая оценка официально прозвучала уже в сегодняшней России. О ней как раз и последний вопрос. Как-то, оценивая события тех лет, вы высказали довольно печальное, в чем-то обреченное, суждение о том, что события 1991 года, и прежде всего ГКЧП, которые ускорили распад СССР, они же, эти события и люди, погубили перспективу демократической России еще до того, как она появилась… Есть ли в связи с этим у нас хоть какие-нибудь шансы на движение к более открытому в гражданском смысле обществу или уже нет?

В августе состоялся политический Чернобыль Советской империи. Тоталитарный реактор, накапливавший десятилетиями смертоносную идеологию диктатуры партии власти и презрения к человеку, взорвался. Радиация эта продолжает не просто проникать, а заражать и поражать головы не только политиков, возбужденных возрождением новых имперских амбиций, но и большинства населения.

Не надо стесняться признаваться, что мы были страной рабов. И рабское сознание, рабская психология, боязнь свободы как ответственности, боязнь личного выбора и понимания того, что демократия – это не воля большинства, это прежде всего твое личное право на осознанный выбор и твоя обязанность, сделав этот выбор, жить по-другому. У нас есть эта перспектива, она в полной мере отражена в Конституции Новой России 1993 года.

И я хотел бы закрепить эту логику – и человеческую, и нравственную, и политическую. От беловежского консенсуса декабря 1991 года – к конституционному консенсусу декабря 1993 года как нашим историческим урокам XXI веку и прежде всего нашей родине, России. Мы должны научиться понимать, ценить свою Конституцию и вести диалог между политическим режимом, который сегодня ею пренебрегает, и гражданским обществом, которое никогда никто не сумеет затоптать…

У нас есть фундаментальная опора демократического развития страны – это российская Конституция. Это ее базовые нормы о том, что человек, его права и свободы – высшая ценность, о том, что мы федеративное, а не унитарное государство, о том, что нам нужна горизонталь гражданского общества, а не вертикаль власти. О том, что мы признаем все международные обязательства и права, а не возвращаемся к риторике холодной войны и не пересматриваем национальный бюджет в сторону очередной гонки вооружений. И не забываем о том, что основной причиной распада Советской империи было как раз отсутствие современного, глубокого понимания сути наших проблем.

Чувство собственного достоинства – вот движитель всех реформ, всех революций, всех преобразований и трансформаций. И всей истории.

5

Распад. Экономическая неизбежность

Политика есть самое концентрированное выражение экономики, ее обобщение и завершение.

Диалог четырнадцатый

Андрей НЕЧАЕВ

Андрей Алексеевич Нечаев