Анатомия чувств - Гайя Колторти

Она и слышать не хотела о твоем уходе. Ни на минуту, ни на меньше минуты. Она крепко держала тебя на крючке, не сдвинулась ни на сантиметр от твоего проклятого паха.

— Не шевелись! — прошептала она хриплым голосом, изнемогая от желания. — Не оставляй меня так, — молила она, сдерживая тебя горячей рукой за левое плечо с неожиданной для нее силой.

— Не могу, — взмолился ты, расстроенный и в то же время испуганый. — Я быстро, обещаю.

— Продолжай, — настаивала она, — умоляю тебя.

Она приблизилась и стала целовать тебя, сжимая еще сильнее руки. На мгновение ей удалось заставить тебя забыть, о чем, собственно, речь. «В чем проблема-то?» — промелькнуло у тебя в голове, но тут же ты удивился своей собственной беспечности.

— Это слишком опасно, любовь моя, — ты взял себя в руки. — Я быстро, прости. Это моя вина.

Ты снова попытался подняться, но не тут-то было. Ее ноги не отпускали тебя, препятствуя даже самой робкой попытке освободиться.

— Я сказала тебе, не двигайся, — повторила она серьезно. — С одного раза ничего не случится.

Все клетки твоего тела, что называется, били в колокола, но бесполезно.

— Это безумство, — прошептал ты.

— Ну, давай же. Не думаю, что именно сегодня ночью это должно случиться, — взмолилась она. — Останься со мной, любимый, или я умру.

— Но я… — начал ты неуверенно, пока она впускала тебя, не спрашивая твоего разрешения.

В этот момент ты смог вымолвить только: «Сельваджа…» — на полпути между последней жалкой попыткой сопротивления и первым вздохом наслаждения. И хоть ты мало что соображал в тот момент, на какое-то мгновение в мозгу твоем пронеслась картинка: сани, летящие вниз под гору… по белому снегу…

Теперь ваше порывистое дыхание наполняло комнату вместе с вскрикиваниями, потому что вам уже всё равно было, шуметь или не шуметь. Ты-то уж точно, буквально силой захваченный Сельваджей, — а кстати, можно было бы сказать, что это редкий случай изнасилования парня его сестрой/герлфрендой? — не придавал этому значения.

Какие вы все-таки неизлечимые идиоты!

Романтическая темница в Пьеве ди Кадоре, нет, серьезно, разве можно так думать, не смеясь? И потом, освобождение от родительского соседства, точнее сожительства. Ну конечно, нужно будет принять это во внимание, потому что впервые у вас был свой дом, весь ваш, хотя и в отеле. И в этом доме, состоявшем из одной всего лишь кровати, тебя навсегда судорожно покорила вершина прекрасного.

Нам придется всерьез принимать во внимание и это тоже?

Ты говорил себе: «Вот, значит, высшее и чистое блаженство, способное превзойти само понятие удовольствия, которое я знал до сих пор».

И после этого растворялся в океане нежности и видел в глазах любимой женщины, как неукротимая сила страсти переходит в статус удовлетворенного изнеможения. Чувствовал себя уничтоженным и в то же время вдруг понимал, слегка лаская ее волосы, что хочешь ее — оп-ля! — еще. И верил, что нет на свете человека счастливее тебя, потому что девчонка, которую ты действительно любил и любил бы до самого конца, лежала рядом с тобой.

Мало-помалу ты научился любить даже ее ироничный цинизм, ее слабости и капризы, даже самые фривольные. Она в твоих глазах была не просто соблазн, а тонкая и скромная натура, которая, хоть и обожала море, однако отлично справлялась и с лыжами, верно? Да. И она была умная и культурно развитая личность, она читала только хорошие книги. Она была твоей maîtresse[65], конечно, но также и твоей утешительницей в грустные минуты, и твоей живительной силой в минуты слабости и лени.

Она была твоей грациозной Психеей[66], твоей самой чувственной Лесбией[67], твоей Цирцеей[68] — поработительницей, эмпатической Марцией[69], твоей чистой поэзии Каллиопой[70] и твоей неприступной и ароматной как роза Дафной[71].

О, ты же знаешь, ты мог бы перечислить всех муз любимой Аркадии[72], пока список не кончился бы. А потом тебе пришлось бы самому придумывать мифы, если ты действительно снова собирался приступать к описанию того, что она для тебя значила.

71

Ты помнил, как проснулся, будто вернувшись из подводного мира, и первым делом обнаружил стеганое одеяло, накрывшее тебя до самого подбородка, которое кто-то из вас бессмысленно бросил на кровати. Сельваджа спала рядом, прижавшись к тебе всем телом. Ты осторожно потянулся, чтобы не разбудить ее, но все равно вызвал ее неодобрительное мычание. Тогда ты погладил ее волосы, пока она сама не проснулась и глухо зевнула.

— Привет, — сказал ты. — Хорошо спала?

— Конечно, — улыбнулась она. — А ты как спал?

— Когда я в твоих объятиях, ты знаешь, как я сплю.

— А мы романтики сегодня утром или я ошибаюсь?

— Романтики, говоришь? Когда я нейтрален, ты жалуешься, что я вялый, когда я не смотрю на тебя, ты думаешь, что я невнимателен или заглядываюсь на других девчонок, когда я вздыхаю, я грустный… я, можно сказать, в первый раз такой романтичный, а ты снова недовольна? И, пожалуйста, не думай, что я всю ночь готовил эту фразу.

— Этой ночью у тебя не было сил открыть глаза, куда уж там думать, — сказала она, нахмурив брови. — И потом, всю ночь размышлять над одной фразой? Ты же не заторможенный кузен Флобера[73]!

— И все же мне пришлось совершить немалое усилие, потому что над одной фразой можно действительно думать целую ночь. И даже жизнь или, лучше, вечность, чтобы сказать, как я тебя люблю.

Жалкое подобие Марлона Брандо[74]!

— Нельзя все иметь, — засмеялась Сельваджа, поднимая голову с подушки, чтобы многозначительно посмотреть в твои глаза. — Или выбирай вечность без меня, или всю жизнь со мной. Решай!

Ты сделал вид, что размышляешь, а она сделала вид, что подгоняет тебя, приготовив кулачок. Она не шутила, ты это понимал.

— Не знаю, — сказал ты, — может быть, вечность без… Но нет, лучше жизнь с тобой, лишь бы только прожить ее насыщенно, — поспешил добавить ты.

— А я думаю, что ты всему предпочел бы вечность вдвоем.

— Но минуту назад ты говорила, что нельзя все иметь.

— Я передумала, — неожиданно заявила она, отрицательно качая головой, будто действительно хотела стереть предыдущую мысль.

День пролетел быстро, как гоночный автомобиль, со сокростью триста километров в час. А вы, всецело захваченные вашими любовными играми, даже не заметили этого.

На следующий день в восемь утра, смирившись с неизбежным возвращением домой, вы сидели в «ауди» и готовились в очередной раз встретиться с дерьмовой реальностью, с которой вам так надоело иметь дело.

72