Анатомия чувств - Гайя Колторти

Ты рассмеялся. Это было похоже на банальные трюки с цилиндром фокусника, только бы уйти от сути вопроса.

— Какой идиотизм! Какой идиотизм! — повторял ты в промежутках между нервным смешком. — Ты понимаешь, что ты говоришь?

Ты надеялся, что, играя на ее совести, убедишь Сельваджу сдаться, и тогда вместе вы найдете выход из положения, отличный от того, который она выпустила на орбиту.

О боже, твоя самая большая ошибка заключалась в том, что ты опять путал ее с кем-то другим, судил по своим меркам, если действительно думал, что она могла отступиться от своих слов, поджав хсвост.

Господи, она понимала, что натворила?!

— Отлично, — сказала она. — Тогда вот что мы сделаем, милый. Ты пока подумай, а потом мне расскажешь, — решила она, поднимаясь с дивана, держа на руках Вильяма и чмокнув тебя в щеку, прежде чем отправиться на кухню.

«Скажу что? — хотел ты крикнуть ей вслед. — Что скажу-то?»

Ты забился в дальный угол дивана, нервы ни к черту. Ну, почему, почему, когда ты меньше всего ожидал, обязательно должно было что-то случиться?

— Да, гори оно все огнем, верно? — спросил ты громко, когда она была уже на пороге.

— Не знаю, — ответила она, пожимая плечами как ни в чем не бывало. — Полагаю, это означает: ты скажешь мне, что ты об этом думаешь, а потом мы сделаем так, как я решу.

Она была спокойна и иронична и высмеивала тебя в открытую, не стесняясь, с высоты своего порога, который вдруг превратился в выход в ничто, в пропасть, в тартарары.

Это было единственное мгновение, с тех пор как ты знал ее, когда тебе серьезно захотелось приструнить ее раз и навсегда и удушить.

73

Ты решил отложить на время разбор случившегося, ну, хотя бы до трех часов дня. Интересно, а как она представляла себе всю эту заваруху? Ты попытался серьезно обдумать ситуацию, а не впадать сразу же в отчаяние.

Справедливо полагая, что ничего не добьешься, если будешь плакаться себе в жилетку, и вспомнив, что твой любимый храм медитации — бассейн был закрыт на рождественские каникулы, ты приступил к проблеме по-иному: уединился в своей комнате и обдумывал ситуацию, стоя у окна с «Camel light» в зубах. «Обдумывал», пожалуй, для тебя было бы слишком громко сказано, но не имея другого выбора, тебе стоило хотя бы попытаться.

Почему она не предупредила тебя заранее, было понятно. Потому что она знала, что не получила бы твоего согласия. Но, тем не менее, ее решение все равно оставалось для тебя загадкой. Она сказала, что вы не можете прятаться вечно. Это правда. Но правда также и то, что, оставаясь в этом доме, вы не могли поступать иначе, родителям не стоило этого знать. И все же она, воспользовавшись обстоятельствами, решила обнародовать вашу тайну, не беспокоясь о том, что последствия атомного взрыва, который она спровоцирует, будут разрушительными для всех. Видимо, она просто не представляла себе, до какой степени.

Ты сосредоточился на ее плане. Ты предположил, что Сельваджа хотела испытать других людей, увидеть их реакцию, не выкладывая всю правду напрямую. Кажется, она хотела создать ситуацию, в которой заставляла бы людей сомневаться, как тогда, когда представила тебя просто как Джонни. Испытывая общественную реакцию, она поняла бы, стоит ли окончательно расскрывать вашу тайну или лучше оставаться в тени, может быть, даже навсегда. Хитрый план, но от Сельваджи можно было всего ожидать.

Закурив вторую «Camel light», ты отвернулся от окна и осмотрел свою комнату. С тех пор как в твоей жизни появилась Сельваджа, она перевернула все и вся, начиная от твоих самых сокровенных мыслей и кончая твоей экипировкой для плавания. Даже твоя комната не устояла перед таким напором. Стены были покрыты вашими фотографиями, точно обоями, хотя те, по которым можно было бы догадаться о ваших отношениях, были спрятаны в альбоме, закрытом на замочек, в одном из ящиков твоего письменного стола. Ты открыл этот ящик, вынул альбом и, сев на кровать, решительно раскрыл его, и на тебя сразу же накатила волна грустных мыслей.

В тот вечер, когда вы заказали поштучную печать фотографий, вы поругались из-за критерия их классификации, который должен был включать не только дату, но и время, и по возможности, обстоятельства съемки. Господи, это было невыносимо, но в конце концов результат получился неплохой — ваш первый альбом воспоминаний, набитый фотографиями и усыпанный блестящими виньетками.

Перелистывая страницы альбома, ты наткнулся на фотографию, с которой она посылала тебе воздушный поцелуй на мосту Святого Ангела[75]. Потом увидел другую, на которой она ела бутерброд, сидя на лавочке, и третью, на которой она указывала, смеясь, на какую-то точку вдалеке. Была и одна твоя фотография. На ней ты был запечатлен с книгой в руках. Ты хорошо помнил вечер, когда она, уставшая и скучающая, попросила тебя: «Почитай мне».

Она сняла тебя в момент, когда ты старался изо всех сил. Перед этим она раскритиковала тебя за то, что ты не умеешь читать с выражением художественную литературу. Она считала, что ты не мог передать должным образом боль, которую испытывал Арман, главный герой «Дамы с камелиями» Дюма-сына. Особенно его безумную ревность к Маргарите, которая, будучи уважаемой куртизанкой, просто никак не могла принимать исключительно одного своего избранного любовника. Маргарита…

Еще одна Маргарита, как у Коччанте! Периодическое повторение этого имени натолкнуло тебя на мысль, что Сельваджа в некотором роде чувствовала себя немного «травиатой»[76]. А ты? Ты чувствовал себя Арманом или больше сардиной в масле? То есть это была викторина «Чоэ»[77]? Казалось, эта книга поведала тебе о частичке твоей души, которую, до встречи с Сельваджей, ты не знал. Арман тоже сначала решает оставить свою возлюбленную, даже презирать ее, потом возвращается к ней и падает в слезах к ее ногам (не стоя в слезах, ясное дело), и снова становится ее пленником. Разве с вами происходило не то же самое? Да, конечно. До такой степени, что было уже трудно различить, кто в этих многочисленных обменах ролями жертва, а кто палач, кто раб, а кто рабовладелец, и в особенности, кто из двух слабее. Она, которая вынуждена была, защищаясь от мира, прибегать к мелочным методам, или Арман, сардина в масле, который, чтобы заполучить ее, должен был подчиняться всем ее прихотям.

Даже странно, как вы походили на героев этой книги: она временами такая же приспособленка, он такой болезненный, безумный от любви и от боли. Самое ужасное, что Сельваджа все это считала романтичным!

И вдруг, разглядывая на фотографиях ваши лица, ты понял, что это была не та причина, которую ты искал. Она поступила так не для того, чтобы почувствовать себя «травиатой».