Сказка о серебряных щипчиках - Акрам Айлисли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был уже самый полдень, когда, завидев вдали машину с Салимом Сахибом, мы выстроились вдоль дороги; так как младшие школьники по обычаю были впереди, машина остановилась возле нас. Первой к ней бросилась Зиянет Шекерек-кызы, потом машину окружили учителя. Салим Сахиб вылез, за руку поздоровался с учителями, напряженно улыбаясь, прошел вдоль наших рядов и снова сел в машину. Это был нестарый еще, энергичный мужчина. Он был и похож и непохож на портрет, висевший в школьном коридоре.
Потом мы все, еще держа в руках цветы, гурьбой тронулись к школе. На спортплощадке Салим Сахиб, Зиянет Шекерек-кызы и несколько знакомых и незнакомых нам людей поднялись на айван. Собрание это было или нет, мы не знали. Но мы знали, что сегодня День Победы, что празднуется первая годовщина победы советского народа над германским фашизмом и что в связи с этим Салим Сахиб приехал в Бузбулак. Сперва выступила Зиянет Шекерек-кызы, потом она предоставила слово Салиму Сахибу, и сказанное им моментально распространилось по всей деревне, повсюду сея ликование. Зелеными от травы глазами Бузбулак уверенно смотрел теперь в свое светлое завтра. Бузбулак немало слышал слов об ожидающих его светлых днях, но сейчас Бузбулак радовался потому, что слова эти сказаны были не кем-нибудь, а своим, бузбулакцем. А уж если такие слова говорит бузбулакец, значит, так все и будет: про хлеб и одежду и говорить нечего, само слово «нужда» очень скоро вычеркнут из словарей.
Когда Салим Сахиб кончил говорить, нас наконец отпустили. Но уходить не хотелось. Ребята толпой валили за Салимом Сахибом; Зиянет Шекерек-кызы, сопровождавшая Салима Сахиба, то и дело оборачиваясь, метала на нас сердитые взгляды, грозила пальцем и даже показывала кулак. И хотя Зиянет Шекерек-кызы мы боялись больше всего на свете, никто не обращал на нее внимания.
Когда в конце улицы появилась тетя Солтан, шествие несколько замедлилось. Женщина стояла неподвижно, как неживая. И вдруг она ожила и с криком: «Брат, брат!..» — бросилась к Салиму Сахибу. Она обнимала его и все говорила, говорила что-то, а женщины и девушки, которые созерцали происходящее, стоя вдоль стен и у калиток домов, всхлипывали, глядя на них…
Потом Салим Сахиб с окружающими его людьми вошел в дом к сестре, но пробыл он там всего минут десять. Даже не дав человеку взглянуть на отчий дом, его повезли в лес, к роднику Бузлу Булак. Тут уж мы не могли ничего ни видеть, ни слышать, потому что туда никого не подпускали: на подходе к лесу поставили двух громил — колхозных сторожей, еще двое — учитель физкультуры и директор клуба — стояли под тополями у самого входа в лес. Один из бузбулакских мальчишек каким-то образом пробрался к Бузлу Булаку. Но рассказывал он лишь о шашлыке, больше он ни о чем не рассказывал…
Зиянет Шекерек-кызы, верная себе, не дала Салиму Сахибу уехать из деревни, не побывав в собственном музее. Так что Салим Сахиб воочию увидел плоды наших трудов. Оставалось кладбище. Пойти туда у Салима Сахиба уже не было времени, но мы о том и не больно печалились. Старались мы больше всего во дворе, а раз Салим Сахиб видел наши старания, то навестил или не навестил он родные могилы, для нас было уже не так важно.
«Да, да… Верно… Помню, помню… — растерянно повторял Салим Сахиб. Не знаю, почему, но он был ошеломлен напоминанием о его приезде в Бузбулак. — А у тебя прекрасная память… Учишься, наверное, хорошо…»
«Гелендар очень способный, — сказал Тахир-муаллим. — Один из лучших студентов». — «Что ж, значит, у него блестящее будущее… А почему тебя так беспокоит, езжу или не езжу я в Бузбулак?» — «Да нет… просто к слову…» — «А ты, сынок, никогда не говори просто к слову. Обдумай, прикинь… Особенно если со старшими. Такой человек, как я, шутит, а ты не понял. Значит, заносчив… А заносчивость тебе не к лицу».
«Ладно, не прижимай парня к стенке! — Тахир-муаллим шуткой прервал Салима Сахиба. — Во всем университете отыскался один земляк, и того съесть готов! Мне думается, встреча удалась, прошла неплохо. Я вообще считаю, что студенты должны быть лично знакомы с писателями. Тогда они совсем другими глазами читают их произведения…»
Именно так — «совсем другими глазами». Всего лишь месяц спустя после этого разговора я совсем другими глазами прочел в тишине и покое Бузбулака книги Салима Сахиба. Читал и вспоминал встречу в университете и ту бузбулакскую весну: изобилие воды, солнца, зелени — май тысяча девятьсот сорок шестого года… Тот май не кончился с отъездом Салима Сахиба. В ту весну в Бузбулаке через несколько дней после посещения его знаменитостью произошло другое событие, тоже запомнившееся мне на всю жизнь: бузбулакское солнце, ударившись о прибрежный камень, разбилось на мелкие куски. «Даже поверить не могу — только ногу на камень поставила, вдруг… Не знаю, солнце в глаза или еще что, только вижу — не приведи господи увидеть — сорвалось с неба и прямо мне под ноги!..» — так позже рассказывала мама соседкам. Но я сам был там, когда солнце, сорвавшись с неба, разбилось на мелкие кусочки. Мы с ребятами играли на берегу и не видели, как мама с зеркалом в руках вошла в речку, как осторожно поставила ногу на гладкий и скользкий камень, я видел ее уже без памяти лежавшей возле этого камня, а вокруг осколки зеркала; зеркало это мама несла в соседнюю деревню — сменять на пшеницу, ячмень, картошку — что дадут, но она не дошла до деревни и вернулась: вдруг стало обидно почти даром отдавать зеркало, оставшееся из девичьего ее приданого.
Сбежались женщины, брызгали маме в лицо водой, хлопали по плечам, вливали ей в рот молоко, и мама, открыв глаза, сразу взглянула на небо: на месте ли солнце…
Солнце было на месте, Салим Сахиб! Желтое-прежелтое, оранжевое-преоранжевое, оно стояло точно посреди неба! О камень разбилось не оно, а наше большое зеркало, единственная ценная вещь,
