Наследники Скорби - Алёна Артёмовна Харитонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дни тянулись для Клёны однообразные и монотонные. Она немного округлилась. Зажили синяки и ссадины и однажды вечером целитель, осматривая ее, заключил:
— Фебр вернется, можно будет тебя к бате отправлять. Теперь доедешь.
Из всего этого Клёна услышала только "Фебр вернется". И сердце в груди обмерло. А отчего, она не поняла. Вспомнила только, как на вторую седмицу, когда все еще под вечер лежала в полубреду, то забываясь тяжелым сном, то вновь выныривая в явь, услышала разговор обережников.
Ратоборец говорил:
— Надо отправить Клесху сороку. Сказать, что дом разорен, но девочка жива.
— Нет у нас сорок лишних, — угрюмо отвечал Полян. — Нету. Нынче отправишь, а завтра тебя порвут и надо будет воя просить и что делать тогда?
— Дочь ведь… — мягко напоминал Фебр.
— Вот потому, парень, мы тут и бессемейные все. Крефф твой не дурак, понимать должен. Девка жива. По осени отправим с надежным обозом, тогда пусть и возрадуется. А ныне нету сорок, послания ему сердечные слать. Ежели пойдет торговый поезд какой через Цитадель, можно передать писульку с ратоборцем. А сороками раскидываться нечего.
— Да понимаю все… — вздыхал вой. — Так ведь жалко мужика, дойдет известие, что разорены Вестимцы…
— Жалко. Но девчонка жива, рано или поздно увидятся. Тем радостнее будет.
А Клёна про себя молилась: "Нет, нет, только не отправляйте сороку, не говорите ему…" И слезы душили, вставая у горла, но приходилось дышать ровно, чтобы не выдать себя. Девушка утыкалась головой в сенник, боролась с отчаянием и ничего так сильно не хотела, как навсегда остаться здесь — в Старграде.
И вот, Фебр возвращается. Она ждала его, волнуясь неизвестно чему.
Он приехал под вечер. Клёна сидела на крылечке, подставив лицо заходящему солнцу, и слушала, как квохчут беспокойные куры, гуляющие по двору. В воздухе пахло осенью. Сердце стискивала тоска. Привычно к вечеру болела голова.
Когда ворота заскрипели, девушка не раскрыла глаз — нынче к Орду зачастили с требами, поди, опять пришли за настойкой или припарками какими. Однако стук копыт вырвал ее из задумчивого полузабытья, заставил разлепить веки и увидеть того, кого так ждала все эти дни. Фебр! Ратоборец улыбнулся ей белыми губами:
— Что, птаха, перышки греешь? — спросил он и начал медленно заваливаться в седле.
Клёна закричала так, что куры, чинно гуляющие по двору, порскнули в стороны.
По счастью возле конюшни оказался служка — молодой крепкий парень. Он ринулся и таки успел подхватить воя у самой земли. Хлопнула дверь избы — это выскочил Орд. В три прыжка преодолел расстояние и склонился над белым, как снег обережником. Выругался и сказал:
— В избу понесли.
Мужчины тащили бесчувственное тело, а Клёна жалась к перилам крыльца, закрывая ладонями рот. Фебр был, словно мертвый, а на левом боку плотная ткань черной рубахи набрякла от крови.
— Ты не ходи! — бросил девушке запыхавшийся лекарь. — Напугаешься еще. Тут посиди.
Но она не послушалась, зашла в дом, где на скамье Орд при помощи все того же служки разрезал ножом одежду ратоборца.
— Ступай, воды из бани принеси, — отрядил парня лекарь. — Клёна, чего пришла?
— Я… — она обмерла, глядя на распаханные острыми когтями ребра Фебра. Сглотнула. — Я помочь могу.
А саму уже мутило от вида разверстых ран. И горница покачивалась перед глазами.
— Ляг. Без тебя справлюсь. Зеленая вся, — отрывисто приказал обережник и полез в огромный ларь за чистыми холстинами.
От дверей протопал служка с ведром воды.
Клёна закрыла руками лицо. Видеть бесчувственное израненное тело оказалось выше ее сил. Она слышала плеск воды, треск разрываемых холстин и молилась Хранителям, чтобы все это не оказалось напрасным, чтобы он ожил, как в сказаниях оживают, испившие Живой воды. Только вот где взять воду ту?
Хриплый стон ворвался в лихорадочную молитву.
— Очухался? — зло спросил Орд. — Ты отчего перевязался так паскудно, а? Не учили тебя что ли припарки накладывать? Или трав с собой не было? Совсем сдурел? С распаханной бочиной верхом ехать?
— Я… все сделал… — сипло ответил Фебр. — Воды… дай…
— Поленом тебе поперек хребта, а не воды, — продолжил свирепствовать целитель. — Почему перевязался так паскудно, спрашиваю? Мозги где твои были?
— Да хорошо я перевязался. И притерпелся уж. Дня два как подрали. Рана рубцеваться начала, я на телеге с обозными ехал, а тут нынче утром подумал — вроде и верхом можно. Не рассчитал…
— Не рассчитал… Вот и ехал бы на телеге. Чего тебе неймется-то?
— Да долго ж. Я обоз до Рявы вел, там и распрощался. Чего мне было оттуда на телеге тащиться сутки, коли верхом за день добраться можно? Кто вас знает, чего тут стряслось, пока меня не было…
Лекарь в ответ только плюнул.
— Все через одно место. Лежи, зашью. Рысь что ли тебя этак?
— Рысь. Мелкая, сволота, но когти острые! Еще смеркаться не начало даже, когда она из чащи вышла. Мы как раз на стоянку устраивались, я только-только круг чертить собирался. А эта как вылетит…
— Одна? — удивился Орд.
— Одна. Мужику на спину прыгнула и давай рвать. Еле отбил. Злая, как сыч.
— Прибил хоть или утекла?
— Дам я ей утечь. Прибил, конечно. Ты попить принесешь или нет?
Пока целитель ходил за ковшиком с водой, Фебр оглянулся и увидел, наконец, Клёну — бледную, с дорожками слез на щеках.
— О, птаха, а ты чего тут сидишь, пугаешься?
Девушка потупилась.
— Иди сюда… — он поманил ее.
Она подошла.
— Суму переметную принести сможешь?
— Да.
— Тащи, — и он жадно припал к ковшику с колодезной водой, который подал Орд.
Переметные сумы оказались не такими уж и тяжелыми, Клёна принесла их в
