Обязалово - В Бирюк

Фольк снова прав: ночная швартовка — «геморрой» в полный профиль.

Я уже говорил: приезжий, чужак — всегда цель для местного криминала. Больше всего в русских городах приезжих — на пристанях. Поэтому нижние приречные районы русских городов — «подолы» — превращаются в городскую клоаку, накопители отбросов городского общества. Сначала человек работает, к примеру, грузчиком, потом — перебивается случайными заработками, потом — случайными кражами или обманами пришлых. Потом… тать, разбойник, нищий, попрошайка. Некоторые с этого начинают. Кубло.

И тут мы… такие… тёпленькие. Куда становиться — не знаем. Чего кому платить — не ведаем. Где как ночевать, где костёр разжечь, где дров взять…

Встали к какой-то пристани. Только привязались, только начали по сторонам ночлег искать, подходят четверо. Оружные, но… разнообразно. Старшой, с мечом и в шишаке сразу в наглую:

— Кто такие? Почему без спроса? А ну, отваливайте!

Аким сперва гонором:

— Я! Аким Рябина! Сотник смоленских стрелков!

— Рябина? Не слыхали такого. У стрелков сотником — Цукан Щавеля. Брешешь ты, дядя. За брехню надо бы взять тебя — да к тысяцкому на двор. Ну да ладно — заплати и проваливай.

Аким как-то… растерялся.

— Скока ж, служивые, хочите? Чтоб с причалом и без беспокойства?

Тут Николай влез:

— Так тебя ж Репа звать. Репа Вонючка. Тебя ж в прошлом годе за татьбу на торгу плетью били! Чтобы татя, да в пристаньскую стражу… Чего, ребятки, надумали с дурней проезжих серебрушек состричь?

Опа! Тема знакомая. И по Демократической России, и по Остапу — сыну «турецкоподданого». Поэтому и реакция моя — чуть быстрее:

— Сброю к бою. Чимахай вразуми доярок.

Просто Чимахай уже на пристани стоит, как раз топоры свои из узла достаёт, чтобы за пояс убрать. Но — тормозит:

— Эта… А бабы-то где? Ну… доярки-то?

— А вот стоят. Хоть и не бабы, а тоже доить надумали. Нас. Эй, дояры! Пояса, брони — долой. Кто побежит… Сухан, сулицы взять.

И остальные мои — уже все с точёным и обнажённым в руках.

«На берегу доярка доила корову. А в реке всё отражалось наоборот».

Получилось как отражалось. Ушли молодчики не солоно хлебавши. Как здесь говорят: «пошёл по шерсть, а пришёл стриженным».

Красиво? — Конечно. Только сколько фырканья было, когда я своих учил! Я же поломал один из базовых принципов здешней воинской выучки!

Средневековый воин имеет навык собираться долго. Нужно кучу неудобных вещей на себя одеть, всё на завязках, ремешках, шнурочках. Иное самому и вовсе — только со сторонней помощью. Обвешаться, приладить, подзатянуть, примериться…

А мне довлеют нормы другой эпохи:

— Через 45 секунд — на плацу с оружием!

Мне, из-за моей «беломышести», брони противопоказаны. Шашечку на спину — вот он я!

После десятка «учебных тревог» «мужи мои» чётко определились: если «учебная» — выбегать хоть в исподнем, но — с саблями, если «настоящая» — сперва «брони вздеть».

Вот «антивоенный» навык и пригодился. Или правильнее: «антивоинский»?

На песке возле пристани костёрчик разложили, повечерять бы. Опять бежит один:

— Тута нельзя костры жечь! Пожар будет! Счас стражу позову! Не хошь — давай денежку.

Аким — злой, головой Якову кивнул. Тот и приложил с маху. Мне аж жалко мужика стало — тройное сальто с визгом.

Этот исчез — ещё ползут. Уже совсем… гноище. Грязные, драные, у кого — бельма, у кого язвы, кто — с клюкой. Волосы не стриженные, сальные. По шапкам да платью насекомые шевелятся…

— Подайте Христа ради!

Аким скривился, но командует своим:

— Бросьте убогим хлеба, чего нынче не съедим.

А мне поучение Ивашкино вспомнилось. Как он в походе меня остановил:

— Подашь хоть что — со всей округи сбегутся, всю ночь выть будут.

Опять же, Ганс Христиан Андерсен в «Калошах счастья» солидарен более с Ивашкой, нежели с Акимом:

«У ворот гостиницы сидело множество нищих-калек, даже самый бодрый из них казался страшным сыном голода. Словно сама нищета тянулась к путникам из этой кучи тряпья и лохмотьев.

— Господин, помогите несчастным! — хрипели они, протягивая руки за подаянием…

Открыли окно, чтобы впустить свежего воздуха, но тут в комнату протянулись иссохшие руки и послышалось опять:

— Господин, помогите несчастным!».

У меня нет волшебных калош. Чтобы мгновенно убраться из этой… «Святой Руси».

— Хлебушка? Да без проблем! Только сперва помыться.

— Эта… а почто? Господине! Третий день… маковой росинки… язвами аки Иов многострадальный… истязаемый оводами и шершнями… одной лишь верой христовой спасаемый… на его лишь милость уповая…

— Первое лекарство от несчастий и болестей — милость господня. Вторая — чистота телесная и духовная. Злата алкаете, а сребро расточаете втуне? Выкинуть всех реку. А уж потом я вас лечить начну.

Рассосались быстренько. Даже и безногие.

Ну вот, жанровая сценка — «Прибытие мирных путешественников в святорусский город» — закончилась. Спать-то сегодня будем?

По утру появились уже настоящие сторожа: пристань-то одного купеческого дома. Николай сторожей успокоил, но пришлось заплатить. Ногату за пристань — пришвартовались, ногату за берег — лежали, ногату за костёр — палили.

Аким со свитой и подарками отправился в город старых знакомцев проведывать. О себе напомнить, за жизнь поговорить да на постой напроситься. На постоялый двор — и дорого, и неудобно.

Николай тоже родню проведать побежал. Хохряковича выпросил — подарки нести. В гости без подарков на «Святой Руси» ходят только нищие к богатым, да попы на похороны.

Дел никаких нет, жарко, скучно. Ноготок снова секиру свою достал — точить начал. Вжик-вжик. Чарджи ходил-смотрел. Чем такую музыку слушать — лучше самому сыграть. Сел рядом, своё точило достал.

Ивашко — ходит-бурчит. Мужика с Елно пучит. С чего — непонятно. Но ему всё не так. Тоже рядом сел — гурду править. Сухан — за рогатину взялся. Чимахай повздыхал, на старших глядя, и начал топоры вострить. Скрип… до визга. Воинская музыка. Это их только пятеро, а что будет, когда целая дружина наберётся? Заскрипят же до смерти!

Забрался к Варваре под тулуп. Да нет же! Вовсе не то, что вы подумали! Я, конечно, мальчик наглый. И постоянно озабоченный. Но на виду всего православного города известного благочестием своих жителей и правителей… Азия-с, не поймут-с.

Русские города, при всём их сходстве, построены по-разному.

Углический или Псковский кремль поставлены на малых высотах. Практически — на ровном месте вблизи рек. Киевский — наоборот — на Горе шапкой. А Смоленск — на склоне. Верхняя стена — из-за борта долины не видна. Нижняя — внизу, на речной террасе. Перепад высот — под сто метров. Почти весь город — как книжка наклонённая, с реки — бери и читай.