Обязалово - В Бирюк

Дух перевёл, аж слезу вышибло. Ну, вроде бы, дальше полегче будет. Как у ребёнка — головка прошла. Хотя… направление обратное.

С этими девственницами… Да сколько ж это будет тянуться! Девка вопила непрерывно, колотясь затылком об скамейку, ногами об днище, едва не выдирая волосы с головы и выворачивая руки из плеч.

Кулачки её связанных рук перед моими глазами судорожно сжимались и разжимались. Она, обезумев от боли, беспорядочно рвалась из своей косы.

А я… озвучивал пошаговый отчёт о выполненных работах.

— Вот, Акимушка, сыскал я, к примеру, бабёнку в девке.

Аким с громким стуком захлопнул рот.

— Эка невидаль. Да в каждой…

— Не скажи. В этой, глядишь, ещё и внучек тебе сыщется. Ежели я постараюсь. Так-то.

Ну вот и всё — до упора. Дальше — некуда. И так — достал. До чего-то… болезненного. То-то она опять рванулась. И кулачок выкрутила.

Рука её, после неудобного вывернутого положения бессильно упала. Рядом на скамейку верхом уселся Яков:

— Не помешаю?

Вернул руку на место как неживую. Заново обмотал волосами и затянул. Девка несколько подёргалась, обмякла и поутихла. Теперь — назад. Под всхлипывание этой дуры и всхлюпывание её крови. Не замараться бы — подол рубахи придётся взять в зубы, а штаны сдвинуть дальше, ниже колен.

Далее пошёл рутинный процесс, состоящий из повторения хорошо знакомых возвратно-поступательных движений. «Повторение — мать учения». Размышляя над местом данного процесса в общей картине мироздания, могу предположить, что повторение — вообще всем мать. Кроме тех, кто икру мечет.

А вот с чего Аким так… взпзд…ся? Ну, убил он Ивицу, и что? Баб и девок в вотчине полно. Светана и Беспута сами к нему бегали. Мне ж докладывают. Нет, тут дело не в «чресельном томлении».

А… дошло — дело в вятшести! Ну конечно! В Рябиновке мы с ним нормально общались: «ты меня не ешь, и я тебя не кусаю». Зоны ответственности — определились и устоялись. Нормально друг другу подыгрывали. Хоть с теми же купцами рязанскими. А тут… «вышли в свет».

В Елно посадник с Акимом — вась-вась. Боевые сотоварищи, Аким — старший. Здесь — Немат и вовсе чуть не облизывал: «батюшка про геройства ваши сказывал».

Акиму мерещится возвращение к прежнему статусу — славному сотнику храбрых стрелков. Из воинских начальников в княжестве — в первой десятке. Он свою залежавшуюся вятшесть вытащил и разминает. Как он ходить будет, говорить, смотреть… думать и чувствовать. Как и положено одному из самых к светлому князю ближних храбрецов. Чтобы всякий встречный-поперечный по первому его слову — поклон с уважением и побежал быстренько.

А пока свой гонор, молью трахнутый, на нас, на ближних своих — тренирует. «Бей своих, чтобы чужие боялись» — наше, исконно-посконное.

Я — «за». Мне ветошь топтаная на месте «батюшки» — во вред. Дела будем делать вместе — одному мне не справиться. Да и не пустят малолетку к серьёзным делам.

Но отпускать его в свободное плаванье… Он таких дров наломает… Он бы Немату наше серебро отдал, а потом сказал:

— Пошёл, Ванька, нахрен! Будут ещё яйца курицу учить! Ищи ещё серебра.

И фиг его знает, как бы мы потом выворачивались. «На всё воля божья» — здесь рефреном постоянно.

Как найти оптимум? Между его подчинением и его самостоятельностью. Непонятно. Но пока — доламываем дальше. Чтоб у меня и «батюшка родненький» — «знал своё место».

Вот я с этой дурой… кончил. Что теперь? Предложить Акиму? Как это будет воспринято? Оскорбление? Любезность? Искательство? А и фиг вам — старый дурень у меня прощения не просил — обойдётся. Следовательно, и его люди — во вторую очередь.

— Ивашко, побаловаться хочешь? Подмой её только.

Ивашко плесканул шапкой свежей забортной воды по опухшим, заляпанным кровью и спермой половым органам и ляжкам девки. Она, несколько сомлевшая от предыдущей процедуры, резко открыла глаза.

Прислушалась к происходящему сзади, дёрнулась… и затихла, покорно закрыв глаза снова. Я перебрался на Ивашкино место, взял весло и, поймав ритм, снова задумался о женщинах. Естественно — я же о них всегда думаю.

Вот за последний месяц я поимел Великую Княгиню, Елицу и эту… Варвару. Какая нахрен любовь! Обеспечение безопасности, излечение сумасшедшей, урезонивание дурня старого… Вместо достижения удовольствия — исполнение общественно-социальных функций средневекового феодала. Нет, своё-то я всегда получу. Но ведь и «своё» — бывает разное. Разного… качества и объёма.

Как работа: обязаловка, профессионально-сословное совокупление. Прав, прав был старина Маркс! Когда писал, что только пролетарский секс — настоящий. А у буржуев — сплошные ханжество и фарисейство.

Странно, что попаданцы совершенно не рассматривают этот аспект. Только дон Румата… да и то — не смог.

Ему, человеку далёкого коммунистического будущего, секс с малознакомым человеком — ну совершенно не приемлем. Даже ради спасения человечества и по заданию правительства. Виагры, видимо, при коммунизме нет. Он — не смог, а девушку насмерть в застенках замучили. Другую — смог. Так и её застрелили! Как-то… безысходно получается.

Обязательность демонстративного сношения в нашей ситуации воспринималась не только мной. Вслед за Ивашкой место у девкиной кормы занял Чарджи.

Обычно принц торконутый несколько… брезгует. Хочет быть первым. Хотя бы после последней бани. Но здесь исполняется ритуал: доказывается целостность моей команды, её превосходство над командой Акима. Ваш вожак — слабак против нашего. И вы — такие же. Ждите объедков.

А в моей команде особенно чётко, перед лицом «противника», демонстрируется единство, дисциплинированность, исполняется «табель о рангах».

Сейчас, после Чарджи, его место займёт Николай. Потом — Сухан. А уж после, если я соблаговолю, пустят кого-нибудь из Акимовских — Якова или кормщика.

— Вона уже и посад видать. Ещё с версту и на месте будем.

Придётся Николаю до следующего раза потерпеть.

В предрассветных сумерках, среди сползающего с Днепровских круч тумана проглядывает крест местной церковки. Мы встали за стенами, так что погрузку начнём сразу.

— Яков, будь любезен, увяжи девку. Чтобы не маячила и много места не занимала — нам груз разложить надо.

Яков смотрит на Акима. Ну что, будем продолжать вспзд… или как? Аким опускает ресницы. Хороший мужик Аким. Нервный временами. Но — отходчивый. Хорошо, что мне в «батюшки» такой попался. Был бы такой же долбодятель с длинной памятью, как я сам… Так уже и не было бы. Либо — кого-то, либо — обоих.

Яков отвязывает девку. Та только тихонько стонет, не открывая глаз. Изредка охает. Потом начинает повизгивать — Яков расплетает ей косу на две. Мокрые, перепутавшиеся волосы разделяются плохо, он раздёргивает пятернёй.