Времена не выбирают - Елена Валериевна Горелик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самое смешное, что в этот бизнес, едва запахло спросом и деньгами, попытался всунуться вездесущий Меньшиков. Но не прошло и нескольких часов после его визита на мануфактуру, сопровождавшегося весьма прозрачными намёками, как ему передали записку следующего содержания: «Саша, иди НАХЕР!» Подписи не было, но этот идеально ровный почерк он узнал сразу. И дал задний ход, сообщив при встрече, что его не так поняли, а он всего лишь собирался войти в долю. История с запиской не стала достоянием широкой публики: Алексашка такое никогда не афишировал. Однако в тесном кругу будущий «полудержавный властелин» на какое-то время стал героем забавного анекдота.
В Туле мастера-оружейники во главе с Никитой Демидовым уже осваивали опытное производство «воротных ружей», как здесь прозвали винторезы системы Фергюсона. На берегу реки Упы возводили здание, где в ближайшие год-полтора должен был заработать первый в мире паровой двигатель, предназначенный для сверлильных станков нового оружейного завода. В верховьях Дона действительно открыли залежи угля и начали копать первые шахты[39]. В Новгороде под руководством Якова Брюса переплавляли свозимые отовсюду тяжеленные орудия времён Иоанна Грозного и Ливонской войны. Из этого металлолома отливали пушки, близкие по параметрам к весьма эффективной — в своё время — системе Грибоваля. Там же Василий Корчмин налаживал производство зарядов к ним: все признали, что лучше потратиться на полотняные картузы и пыжи, чем сыпать порох в ствол какими-то совочками.
Словом, времени даром никто не терял.
Когда настало время исполнять условия договора со шведами, Пётр Алексеич долго не думал — собрался, словно в поход, да и выступил из Москвы вместе с будущими гарнизонами новообретённых городов. По пути навестили Новгород, и вот теперь уже в самые ближайшие дни достигнут Нарвы.
Того места, где началась вся эта история.
Интермедия
— …Да, он сейчас ведёт себя почти как нормальный человек — и как глава государства, и как муж и отец. Но ты хоть понимаешь, на какой тоненькой ниточке всё это держится? Представляешь, что начнётся, если с тобой что-то случится, или, того не лучше — найдётся повод в тебе сомневаться?
— Я понимаю все риски, Женя, но позволь мне самой распоряжаться своей жизнью. Я врач, а сижу здесь как под арестом.
— Твоя жизнь тебе уже не принадлежит.
— Кому же она принадлежит?
— Для начала — твоему ребёнку. А потом уже — извини за пафос — твоей стране. Не забывай, что здесь абсолютная монархия в полный рост. От твоей жизни зависит слишком многое, в том числе и психическое здоровье твоего мужа. Ты знаешь, на что он способен, когда у него крыша едет. Так что, сестрёнка, прекращай чудить и не мешай нам тебя охранять…
3
Распоряжение: «Мелочь, в обоз!» — «дети полка» исполнили крайне неохотно, но приказы старших по званию не обсуждаются. Взрослые бодро топали по начавшей подсыхать дороге, а ребятишки расселись по телегам. Большинство из них были местными ижорами, узнавали родные места и грустили: ведь возвращаться им некуда.
— Вон там, за лесом, была моя деревня, — вдохнула Ксюша. — Если остановимся поблизости, схожу, могилкам поклонюсь.
Один из двух мальчишек ничего не сказал: он-то как раз здесь был год назад, когда «немезидовцы» взялись хоронить попавших под шведскую зачистку крестьян. Второй не удержался от вопроса.
— А со свеями теми что сталось?
— Они верстах в семи отсюда лежат, — хмуро ответила девчонка. — Где догнали, там и положили.
— За что ж они вас?
— За то, что мы у них еду покупали, — вместо девочки ответил первый мальчик, немногим старше второго. — Предупреждали, чтоб крестьяне шведское серебро никому до поры не показывали, а кто-то не удержался. Вот генерал Горн и прислал из Нарвы солдат… Мы с ним потом воевали. Охоту резать людей быстро отбили, но несколько деревень он уничтожить успел.
— Как же вы с ними воевали? Вас всего четыре десятка тогда было, а их тыщи три, — с недоверием сказал первый мальчишка.
— Если умеючи, то и этого достаточно, — пожал плечами мальчик постарше. — Короче, Лёша, давай я не буду тебе повторять материалы по военному искусству. Ты же их уже проходил.
— Проходил…
— Если б ещё и запомнил, тебе б цены не было, — поддела его девчонка.
— Вот вредная, — отмахнулся от неё Лёша. — И спорить с тобой толку никакого.
Это была чистейшая правда. Спорить с настырной Ксюшей без урона для репутации мог только один человек — Гриша. Так он командир учебного взвода. Алексей поначалу пытался давить — мол, я царевич и моё слово закон — но не тут-то было. «Мы тут все казаки, — сказал тогда Гриша. — Царевич, королевич, сапожник, портной — нам без разницы». Поначалу это неприятно удивляло. Как это так — не чтить царскую кровь? Но когда ему предложили делом доказать, что он действительно лучше других, потому что царевич, вышло не очень хорошо. Алёша не умел толком ни бегать, ни с оружием управляться, ни цифирь складывать и вычитать, да и писал ещё корявенько. Единственное, в чём он превзошёл новых товарищей, так это в знании голландского и немецкого языков. По крайней мере, говорил на них почти без акцента, тогда как тот же Гриша ужасал своим произношением. Зато юный командир хорошо говорил по-английски. И, по слухам, даже в настоящем бою раз поучаствовал. Сам, конечно, не рассказывал, а вот солдаты проговорились: мол, было дело, два года назад сбежал пленный шпион, убил часового и захватил оружие. Так Гришка не испугался, выскочил из-за угла и на приём его взял.
Если это правда, то по всему выходит, что лет Григорию было тогда не более, чем самому Алексею Петровичу сейчас.
Самое интересное, что никто среди егерей — ни единый человек! — не называл царевича как полагается. Для них он был просто Лёшей Михайловым. Учеником. Меньшим
