Времена не выбирают - Елена Валериевна Горелик

Тело у печки подало признаки жизни.

— От умных токмо голова болит, — пробурчало оно, поднимаясь. — Матушка-государыня и должна быть таковой, иначе какой с неё толк. А мы люди простые…

— Голова у тебя болит от выпитого, Саша. Ладно, давай, организуй вынос …пострадавших, — Дарья задрожала от нехорошего предчувствия, но притворялась, что её по-прежнему разбирает смех. — На карауле должны быть наши.

На ноги Меньшиков поднялся не без труда, но держался стойко. Во всяком случае, голова у него была более-менее ясная: хоть и штормило, но ничего и никого по пути не зацепил.

— Катьку зови, — понеслось ему вслед. — Ежели не в карауле, а спит — вели будить.

— Сделаю, мин херц…

— Так о чём шведы проболтались? — шёпотом спросила Дарья, едва дверь, ведущая в сени, закрылась за спиной Данилыча.

Пётр Алексеич склонился к самому её уху.

— Нарва не откроет нам ворота, — услышала она. — Надеются, что я озлюсь и осаду начну. А я мыслю — хотят Карлуса убить при том, да и нам кровавую баню заодно учинить… Тихо, Дарьюшка, душа моя. То дело для Катьки. Потому и звал.

— Карл знает, или то генерал?

— После расскажу.

За дверьми уже слышались негромкие голоса, а пару секунд спустя в общую комнату вошли двое «немезидовцев» в пятнистой летней униформе… Несколько мгновений царила гробовая тишина, нарушаемая лишь храпом шведов. Затем Катя, которую подсветил язычок огня на догорающей свечке, оценила обстановку, стянула с головы армейскую кепку, уткнулась в неё лицом и, трясясь от беззвучного хохота, сползла по стеночке на ближайшую лавку. Второй «немезидовец» — кажется, Вадим — издал какой-то странный звук, словно поперхнулся.

— Ну вы даёте… — только и смог сказать он.

— И эти туда же, — недовольно фыркнул государь. — Что смешного?

Неизвестно, рассчитывал ли он на какой-то другой эффект, но добился лишь того, что теперь и Вадима скорчило от смеха. Слава Богу, тоже беззвучного.

5

Павших в застольной баталии шведов благополучно унесли и уложили храпеть в отведенной им комнате. Со двора донёсся тихий стук ведра, вынимаемого из колодца, и плеск воды: Алексашка приводил себя в чувство проверенным способом. Дарья, чтобы не разбудить дам, принесла из комнаты «аптечку» — ларчик, в котором держала кое-что из медикаментов — и, достав оттуда несколько пакетиков с порошками, разводила их содержимое в стаканах с водой.

— Кать, — она передала сестре один из пакетиков. — Утром дай своему подопечному, иначе он никакой будет.

Эти медикаменты она старалась расходовать только по крайней необходимости. Состав многих из них она знала, но далеко не каждое могла воспроизвести из местных ингредиентов — из-за банального отсутствия нужных.

— Так, значит, Горну дали указание не открывать ворота? — тихо переспросила Катя. — М-да, прям операция «Немыслимое»[41]. Уверена, он и отказ свой оформит максимально оскорбительно. Чтоб уж совсем вариантов не осталось, кроме как штурмовать — в нарушение договора. А как только поднимется стрельба…

— Солнце взойдёт — растолкай Карлуса. Отпаивай чем хочешь, уговаривай его как знаешь, но чтобы он письмо Горну собственноручно написал, — сказал Пётр Алексеевич.

— Разрешишь мне быть парламентёром?

— Могут пристрелить.

— Если пойду в этом, — Катя указала на свою «цифру», — то шансы, что не пристрелят, возрастают. Ты же сам говорил, что с того портрета сделали гравюры и разослали во все газеты. Значит, Горн уже знает, как я выгляжу, и будет трижды болваном, если не заинтересуется.

Тот портрет ещё весной написали не местные живописцы, а один из «немезидовцев». Работал только и исключительно графитом, на самом большом листе бумаги, какой только смогли найти. Манера художника двадцать первого столетия настолько контрастировала с портретной живописью начала века восемнадцатого, что явившиеся посмотреть на результат Пётр Алексеич, его младшая сестра Наталья и приближённые лишь потрясённо молчали. Никаких модных ныне аллегорий и украшений, сплошной реализм, полный жизни, почти 3D. «Не надобно в красках сие писать, — подытожил государь. — Не то, чего доброго, сойдёт с листа». Острить на тему Кати и её двойника желающих почему-то не нашлось. А гравюры… Что поделаешь, фотографию пока не придумали. Хотя мысль такая и возникла: процесс-то, в общем, несложный, и все необходимые технологии уже в наличии…

— Думаю, это будет разумный риск, — продолжала Катя. — Если Горн и правда начнёт стрелять, так в меня ещё попасть надо. Он всё прошлое лето и осень пытался, не получилось. Но я надеюсь, что мозги у него всё-таки есть.

— Раз уж так хочешь идти, то сделай всё, чтобы никто стрелять не начал, — хмуро проговорил государь. — То никому не потребно… не считая отдельных персон, чьи имена мы называть не станем.

— Тебе бы отдохнуть, — негромко сказала ему Дарья. — Сейчас четыре часа, в десять выступаем. Я-то выспалась, пока ваши величества изволили за воротник закладывать, а ты ещё не ложился.

— Она права, — совершенно серьёзно произнесла Катя, заметив, что Пётр Алексеич собирается съязвить. — День будет тяжёлый.

Интермедия

Карл чувствовал себя не лучшим образом, даже после антипохмелина. Карл был не в курсе грандиозных планов своего окружения. Возможно, поэтому уговаривать его долго не пришлось.

— Не запечатываю — всё равно прочтёте, — король небрежным жестом подал девице листок, на котором только что своей рукой написал несколько строчек.

— Благодарю, ваше величество, — та пробежала глазами по письму, кивнула и сложила бумагу втрое. — Если вам интересно моё личное мнение о сложившейся ситуации, то я подозреваю попытку переворота в Стокгольме. Ведь ваш малолетний племянник, кажется, находится именно там[42], а амбиции его отца, герцога Фридриха Голштинского…

— Мне известно о его амбициях, — Карл нетерпеливо взмахнул рукой. — В противном случае я не стал бы играть в вашу игру, сударыня.

— А я не стала бы вам её предлагать, не будь мои подозрения похожи на правду. Политика — такая странная штука, что иной раз бывшие враги сражаются по одну сторону, если их интересы совпадают.

— Я не могу понять, что произошло, сударыня, — усмехнулся пленник. — Куда подевался тот наводящий ужас головорез, которого я имел несчастье знать?

— Возможно, он получил от жизни некий урок и стал немножечко мудрее, ваше величество. А куда, простите, пропал тот невыносимый юнец, которому приходилось делать внушение при помощи кулаков?

— Возможно, он также получил от жизни урок. Да и попросту стал немного старше…

— …и мудрее, — девица тонко улыбнулась. — Что ж, время покажет.

6

Белоснежный платочек тончайшего батиста, отороченный кружевной ленточкой. Один из немногих местных аксессуаров, которые Катя не только включила в свой обиход, но и с удовольствием носила в кармане. В общем-то, в последнее время она стала замечать за собой чисто женскую