Властелин рек - Виктор Александрович Иутин

Алексашка и верил, и не верил, понемногу осознавая происходящее. Семья, о которой он все эти годы с тоской вспоминал, наконец нашлась. Михайло уже обнимал его, трепал по голове:

— Живой! Живой! Мать твоя всю жизнь ждала тебя, верила… А ты тут… Живой!

Дальше были слезы радости, вопросы наперебой, объятия. Ратные, что глядели на них со стороны, дивились с улыбками на лицах — бывает же такое! Михайло же поведал Алексашке все, что знал об их семье, о том, что непременно надобно познакомить его с Анной и детьми, надобно дождаться приезда Архипа из Пермской земли, дабы семья их, разрозненная на долгие годы, наконец объединилась. Михайлу переполняло счастье оттого, что ему и доведется их воссоединить. «Может так до конца искуплю вину перед Анной», — невольно подумал он.

Дальше все получилось само собой. Окрыленный Алек-сашка сам пал в ноги господину своему и попросил взять на службу Михайлу. Шуйский не верил поначалу, говорил:

— Да тебя, дурака, обвели, как теленка, а ты поверил! Ну!

Но. увидев напористость слуги, смягчился, велел призвать Михайлу. Когда тот пришел, молодой князь строго и придирчиво оглядывал его со всех сторон, сам начал о многом расспрашивать, хмыкал, в раздумьях мерил шагами горницу. Наконец ответил:

— После Орехова, как дозволит государь, мы вернемся в Москву. В имении моем поселим тебя с твоей супругой и чадами. А там — как покажешь себя. Гляди, у меня служба легкой не будет!

— А я потчевать без толку сам не желаю, — твердо взглянув на Шуйского, отвечал Михайло. — Куда прикажешь отправиться — отправлюсь, хоть на край света. Мне, кроме жены и чад моих, терять нечего!

Когда Андрею Шуйскому с частью войск велено было вернуться в Москву, воевода отпустил Михайло в Орел, дабы тот вскорости забрал жену, детей и прибывал в подмосковное княжеское имение. Михайло не ехал туда, а летел, предвкушая радость встречи…

И уже после того, как привлек к себе плачущую жену, такую родную и любимую, обнял подросших сыновей, что робко взирали на отца, ставшего для них почти чужим, Михайло поведал Анне о встрече с Алексашкой и службе своей у князя Шуйского. Анна бросилась к иконам, пала, начала кланяться в пол и со слезами благодарить Бога. Матрена кинулась ее обнимать, приговаривая:

— Господи! Заступился! Счастье-то какое! Белянка не нарадуется там за нас, за тебя! Господи!

Утром чуть свет выехали. Гришка с женой и Матрена вышли провожать их, обняли крепко. Матрена дала с собой узелок приговаривая:

— Я вам тут поснедать положила… Аннушка… Даст Бог свидимся…

— Как я тебе благодарна, Матренушка, — прошептала Анна, обнимая старуху.

Михайло погрузил в купленную за день до того телегу детей и какие-то пожитки, помог взобраться в нее Анне и, сев на передок, дернул вожжи…

Долгий путь преодолели они быстро, торопясь поскорее к новой жизни…

И вот, въезжают они на подворье княжеского имения. Дети, с коих разом спала дорожная усталость, оглядываются вокруг — не видали они доднесь такого богатства! Анна, закусив губы, с трепетом ожидает встречи с братом. Наконец, Михайло спрыгивает на землю, задрав голову, глядит на высокие палаты князя Шуйского и, видимо, только сейчас осознает, что с ним произошло и что его ждет. Подав руку жене, помогает ей выбраться из телеги…

Наконец вышел Алексашка, высокий и прямой, в длинном кафтане, перепоясанном кушаком, остановился в нерешимости. Анна, пройдя мимо Михайлы, несмело подошла к нему ближе и, жадно шаря глазами по его лицу, начала искать знакомые черты. Глаза, брови и руки отца, нос, губы, как у матери. Это был он, Алексашка, сгинувший в Новгороде тринадцать лет назад и теперь словно воскресший. И в этом больше не было никаких сомнений. По лицу Анны катятся слезы, она ощупывает улыбающееся лицо Алексашки и, всхлипнув, бросается ему на шею.

— Матушка всегда верила, что ты живой! Алексашка наш… родной! — сквозь слезы радости бормочет Анна обнимая его все крепче, словно боясь, что он снова исчезнет из ее жизни.

— А ты совсем не изменилась с того дня. Я тебя помню! Помню, — отвечает Алексашка, уткнувшись носом сестре в макушку. Михайло, распрягая коня, с радостной улыбкой поглядывает в их сторону, подмигивает замершим от удивления сыновьям.

Горница, в коей им надлежало жить, была небольшой, но они были рады и этому. Анна, раскладывая вещи, радостно хлопочет, все о чем-то говорит Алексашке, что стоит в дверях, скрестив на груди руки, но слова подбираются трудно, ведь они толком и не знают ничего друг о друге. Но Анна верит, что впереди теперь вся жизнь, дабы они вновь стали по-настоящему родными.

— Как отец обрадуется, я и помыслить не могу, как сильно он будет тебе рад! — говорит она со светящимися от счастья глазами…

Но уже на следующий день Алексашке и Михайле надлежало сопровождать князя Андрея Ивановича в Смоленск, куда он был назначен воеводой. Анна же, проводив их, направилась в поварню, где должна она была нести свою долю службы князю Шуйскому. Анна улыбалась. Наконец на душе было радостно и легко, словно все плохое выгорело в пожаре, уничтожившем Бугровое, а стремительный ветер перемен развеял навсегда этот ядовитый пепел…

На душе легко. Легко…

В феврале Архип в составе отряда из пятидесяти казаков, который вел атаман Никита Пан, отправился к северу, дабы, покорив местные племена, собрать ясак и пополнись исгощав-шиеся в Искере припасы. Вооружившись, закутавшись в свои чудные мохнатые шубы, казаки влезли в седла и двинулись к низовью Иртыша, туда, где река пересекалась с Обью. В помощники Пану Ермак назначил есаула Асташку, коего атаман снабдил множеством четких наставлений.

— В соглядатаи мне Асташку Ермак Тимофеевич отправил, — с презрительной усмешкой хмыкал Пан. Понимал и он, что Асташка должен был смирять крутой нрав Пана, дабы все наставления Ермака были выполнены.

Уже и Архип все больше видел, что меж атаманами есть нестроения, уже ни для кого не секрет, что Кольцо и Ермак не ладят и последнему все труднее сдерживать всеобщее единство. Верно, стало еще тяжелее без погибшего Брязги.

Отряд шел сквозь опустевшие татарские селения. Жилища были брошены совсем недавно, и Пан тут же понял, что татары ушли