Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944 - Гарольд Дойч

Однако эти вопросы и на сегодня остаются открытыми. Практически полное уничтожение досьевых документов СД и гестапо делает невозможным сказать, что и в каком объеме было известно нацистам на том или ином этапе деятельности оппозиции[150].

То немногое, что известно сейчас, говорит о том, что нацисты о деятельности оппозиции знали на удивление мало. Конечно, люди Гиммлера не могли не получать сведений о наличии пораженческих настроений, о чем неоднократно говорил и сам Гитлер. Конечно, они были в курсе оппозиционного настроя таких людей, как Бек, Герделер, Хаммерштейн и Хассель; знали о критическом отношении к некоторым политическим шагам режима со стороны Шахта, Вайцзеккера, Кордта и многих других представителей как военных, так и гражданских кругов, а также бизнеса. Канарис, хотя и не высказывал критических замечаний там и тогда, где и когда это было не к месту и не вовремя, находился под подозрением у Гейдриха, который в кругу близких знакомых называл его «старой хитрой лисой, с которой всегда нужно держать ухо востро». Но в то же время нацисты демонстрировали потрясающую неосведомленность о глубине деятельности оппозиции, о том, сколь широкие круги она охватывала и сколь обширны были ее связи. Бек, которого Гитлер называл единственным из генералов, «кто может что–то предпринять», вероятнее всего, не находился под постоянным наблюдением, и его многочисленные, практически ежедневные телефонные разговоры с Остером, судя по всему, не прослушивались. Следует помнить, что, хотя люди Гиммлера и Гейдриха порой и проявляли изобретательность в методах своей деятельности, но, как и их руководители, во многом были любителями в том страшном деле, которое было им поручено.

В то же время им было известно, что в Англии и США широко распространено мнение о том, что в высших военных эшелонах Германии зреет военный заговор. Складывается мнение, что СД и английская разведка «скрестили мечи» в этом вопросе; казалось, англичане брали верх и вот немцы хотели теперь поквитаться и «сравнять счет». Также, вполне вероятно, немцы хотели выяснить, что известно англичанам о заговоре среди высшего комсостава германской армии. Короче говоря, Шелленберг сработал очень грамотно и умно; операция была начата в сентябре и подведена к высшей точке в начале ноября 1939 года. Вне всякого сомнения, хотя СД об этом не было известно, встречи Конвелл–Эванса с Тео Кордтом, а также начало контактов оппозиции с англичанами через Ватикан содействовали тому, что англичане поверили Шелленбергу и думали, что встречаются с «генералами из высшего военного руководства Германии».

Инцидент в Венло вызвал разочарование и беспокойство во всех кругах оппозиции. Теперь приходилось практически восстанавливать контакты с союзниками заново; тот камень, который, как казалось, уже закатили на вершину, теперь скатился вниз. На Тирпиц–Уфер также считали, что теперь Гейдрих с еще большей подозрительностью будет относиться к высшему командному составу вермахта исходя из того, что там наверняка есть заговорщики, готовящие переворот, о которых известно англичанам. Но что именно было известно Бесту и Стивенсу о контактах через Ватикан и насколько хорошо они были в целом о них информированы? Какие сведения удалось получить от арестованных англичан, выданных ими добровольно или по принуждению? Получить ответ на эти вопросы было практически невозможно, поскольку Гейдрих приказал ничего не сообщать об их допросах в абвер и вообще строго запретил передавать какие–либо сведения военной разведке на этот счет. Канарису, который обычно предпочитал получать информацию окольными путями, на этот раз, в конце концов, не осталось ничего иного, как напрямую обратиться к Гейдриху с вопросом: выяснилось ли в ходе допросов наличие скомпрометировавших себя людей среди военных или сотрудников абвера? Гейдрих ответил отрицательно, но отметил, что есть сведения о наличии «людей, относительно которых имеются сомнения»; эти люди занимают высокие посты в вермахте. Гейдрих сказал, что пока не удалось установить этих людей поименно, хотя сказанное им противоречило реальным фактам[151].

За неимением большего, Канарису пришлось довольствоваться лишь этой скудной информацией; несмотря на обещания Гейдриха передать ему доклад СД по этому вопросу в течение недели, Канарис ничего не получил вплоть до 15 ноября, и нет никаких оснований полагать, что подобный документ был представлен в абвер из СД позднее. Почти наверняка он не был представлен вообще.

Взрыв в «Бюргербраукеллере» и операция в Венло практически свели на нет все усилия организовать приезд Вицлебена в Цоссен для того, чтобы оказать соответствующее воздействие на Гальдера и склонить его наконец к решительным действиям. Вернувшись в Берлин, Остер подтвердил свое удовлетворение результатами переговоров с Вицлебеном и полковником Мюллером и выразил надежду, что приезд Вицлебена в Цоссен все же вскоре состоится.

Невозможно с точностью сказать, хотел ли Вицлебен, как ранее планировалось, приехать в Цоссен, когда направлялся 9 ноября во Франкфурт обменяться мнениями со своими коллегами по армейской группировке.

Сначала он побеседовал с Леебом, и можно с большой долей вероятности предположить, что основной темой беседы было совещание командующих армиями группы «Ц», которое должно было состояться в тот же день в Кобленце, в ходе которого, как надеялся Лееб, ему удастся добиться того, чтобы его коллеги заняли общую консолидированную позицию. Это вполне объясняет, почему Вицлебен снял с повестки дня немедленный приезд в Цоссен. Вместо себя он направил в ОКХ полковника Мюллера с посланием к Гальдеру. Мюллеру были даны инструкции, согласованные с Леебом, и он вечером 9 ноября должен был отправиться поездом в Берлин. Инструкции были следующими:

«Скажите ему, что Лееб сейчас готовит меморандум от имени командующего сухопутными силами по нынешней военной обстановке, в котором отмечается, что наступление на Западе сейчас неуместно и недопустимо. Спросите Гальдера, может ли подобный меморандум повлиять на Гитлера. В первую очередь мы должны сделать все, чтобы не допустить неподготовленного и скороспелого наступления на Западе. Спросите Гальдера, сможет ли подобный меморандум укрепить позиции Браухича в его отношениях с Гитлером. Затем перейдите к состоявшемуся визиту Остера и подчеркните, что я полностью и безоговорочно доверяю этому человеку. Ему следует оказать больше поддержки. Также передайте Гальдеру: больше внимания уделять бдительности и обеспечению секретности. Ничего не писать на бумаге. Если необходимо подготовить какие–то основополагающие, важные документы, то не следует хранить их в сейфах, а также дома. Хранить в обычных местах, не вызывающих подозрения и не привлекающих внимания. Спросите Гальдера: что можно и нужно сделать, чтобы дело сдвинулось? Мы не можем допустить такой ситуации, когда нам представится благоприятная возможность, а мы не будем готовы. Какие танковые дивизии являются наиболее подходящими для осуществления наших планов с точки зрения их командного состава и места дислокации? Достаточно двух–трех; для начала можно обойтись и одной. Какие дивизии особенно неподходящи и ненадежны с нашей точки зрения? Какова возможность поменять их на другие с фронта?»[152]

Вицлебен также просил Мюллера передать Штюльпнагелю, чтобы тот «нашел время для приезда к нему». Беседа Мюллера с Гальдером состоялась утром 10 ноября 1939 года. Гальдер выразил глубокое уважение к Леебу, но отметил, что, по его мнению, существует весьма мало надежд на то, что с помощью этого меморандума удастся чего–то добиться. Браухич, по всей вероятности, даже не осмелится просто положить перед Гитлером этот документ; как сказал Гальдер, в присутствии Гитлера Браухич ведет себя «как курсант перед начальником военного училища». Гальдер очень хорошо понимает, почему Вицлебен торопит. Но он не может двинуть ни одной дивизии без приказа Браухича. Назначения на высшие командные должности в сухопутных силах Браухич оставил за собой. А поскольку отношения у Браухича с Гитлером не сложились, влиять на Гитлера он никоим образом не может, последний с его мнением не считается, то Браухича сейчас больше заботит то, чтобы он мог выполнять свои прямые обязанности командующего сухопутными силами и вообще остался на этом посту.

Несмотря на это, сказал Гальдер, он попытается добиться от Браухича принятия хотя бы некоторых решений из тех, что ожидает от него Вицлебен. Однако более всего Гальдера волновал вопрос о том, что произойдет «после», если предположить, что переворот удастся успешно осуществить. Говоря об этом, он имел в виду не возможные мелкие стычки внутри вермахта, а проблемы, связанные с гражданской частью государственного аппарата. Для того чтобы заручиться определенной поддержкой внутри его, необходимо было ввести в курс дела чрезмерное количество людей; таким образом, узкий круг посвященных в планы заговора пришлось бы расширять до бесконечности. В целом по результатам беседы с Гальдером у Мюллера сложилось впечатление, что Вицлебен настроен слишком оптимистично, что успехи на самом деле весьма скромные, а многие важные вопросы остаются по–прежнему нерешенными. Мюллер не мог, конечно, себе представить, что общается с человеком, который, будучи ранее настроенным на решительные действия, сознательно или бессознательно, все более и более сворачивал разработанные планы и приготовления, высшей точкой которых было 4 ноября 1939 года, когда все было готово к началу их реализации. Мюллер не почувствовал даже и намека, о котором мог бы сообщить Вицлебену, что именно Гальдер предполагал использовать в качестве «ударной группировки» в ходе переворота несколько танковых дивизий, что соответствовало планам самого Вицлебена. Гальдер также не только ничего не сделал, чтобы сохранить и усилить эту группировку, но и позволил ее рассредоточить и рассеять. Если бы танковые дивизии на Эльбе были по–прежнему в его распоряжении, он наверняка сказал бы об этом Мюллеру, а не стал бы ссылаться на то, что в этих вопросах нельзя ничего сделать без приказа Браухича. Из свидетельств Мюллера, таким образом, можно сделать вывод о том, что эти две дивизии между 5 и 9 ноября 1939 года были направлены на Западный фронт и что начальника штаба сухопутных сил явно подвела память, когда после войны он утверждал, что держал эти дивизии наготове до конца 1939 года[153].