Золотой песок - Полина Дашкова

Ольга Всеволодовна протерла тряпкой письменный стол сына, из пластмассовой банки вытянула специальную спиртовую антистатическую салфетку, чтобы протереть экран и клавиатуру компьютера, и вдруг рука ее замерла, зрачки расширились.

– Юра! Подойди, пожалуйста, сюда! – крикнула она так громко, что Юрий Петрович, занятый уборкой кухни, вздрогнул и уронил швабру.

– Смотри, что это за пятна? – она склонилась к клавиатуре, осторожно взяла в руку белую компьютерную мышь.

Пятна были сухие, темно-бурые.

– Такие же есть на раковине в ванной, – задумчиво произнес Юрий Петрович, – и еще, вырезан кусок линолеума под буфетом. Буфет двигали. Щель осталась совсем небольшая, то есть отодвинули, а потом каким-то образом подтянули назад, к стене. Я заглянул в Щель. Дверь черного хода откупорена. Там, за буфетом, валяются гвозди и пассатижи. И еще, под лавкой я нашел большой пакет из супермаркета. Блок сигарет пачка кофе, сахар, вакуумные упаковки ветчины и сыра. Еще зубная паста, набор одноразовых лезвий, мыло. Там сохранился чек. Все это было куплено пятого мая, в два часа ночи. В два часа пятнадцать минут. То есть десять дней назад. Странное ощущение. В доме идеальный порядок, словно Никита устроил совсем недавно генеральную уборку. Но при этом пакет с продуктами так и остался валяться на полу под лавкой.

– Никита? Генеральную уборку? – нервно усмехнулась Ольга Всеволодовна.

– Ну да, смотри, даже на столе у него порядок.

– Это я только что протерла пыль.

– А дискеты куда убрала?

– Я их не видела, – Ольга Всеволодовна растерянно оглядела стол. Она отлично помнила, что компьютерных дискет у Никиты всегда было много, обычно они валялись прямо на столе. Но сейчас ни одной не было.

Юрий Петрович стал открывать и закрывать ящики. Он нервничал, прищемил себе палец, но боли не почувствовал. В ящиках сына, где обычно творилось черт знает что, был идеальный порядок. И ни одной дискеты.

С тех пор как сын начал работать на компьютере, количество бумаг резко сократилось. Раньше рукописями, черновиками были забиты не только ящики стола, но и антресоли, и даже нижняя полка платяного шкафа. Никита никому не разрешал прикасаться к своим бумагам, при всем внешнем хаосе был в его рукописях какой-то определенный порядок, и любые попытки разложить, разобрать, приводили к тому, что потом он ничего не мог найти.

– А ты знаешь, Оленька, что у нас в доме был обыск?

– Может, все-таки милиция? – неуверенно спросила Ольга Всеволодовна, – Мы ведь пока с тобой ничего не знаем. Вдруг там начиналось какое-то следствие?

– Нет, Оленька. Это не милиция. Я звонил в прокуратуру. Нет никакого следствия. Несчастный случай…

Ольга Всеволодовна ушла в спальню, открыла ящик комода. Шкатулка с фамильными драгоценностями была на месте. На стенах висело несколько бесценных картин, подлинники Серова, Васнецова, Репина. Иконы восемнадцатого века, старинный фарфор, столовое серебро, словом, все, чем могли бы заинтересоваться воры, осталось нетронутым. Обращаться в милицию по поводу ограбления не было причин.

– Я уже смотрел, – покачал головой Юрий Петрович, – ценности их не интересовали. Они искали что-то у Никиты в столе, они забрали все его дискеты, аудиокассеты и фотопленки. Возможно, еще какие-нибудь бумаги. А больше ничего не тронули.

Ольга Всеволодовна тяжело опустилась на диван.

– Юра, мы можем с тобой только догадываться, что здесь произошло. Для меня с самого начала очевидно, что это не несчастный случай. Но кто и что сумеет теперь доказать? Да и зачем? – она говорила хрипло, монотонно, глаза ее застыли, и Юрий Петрович испугался, что опять начнется нервный ступор. – Нам, Юра, надо решить, когда мы будем хоронить урну.

– Да… урну… – кивнул он. – Оленька, ты как себя чувствуешь?

– Вполне нормально. Надо всех обзвонить, организовать поминки. И еще, надо заказать отпевание.

– Нет, – быстро произнес Юрий Петрович, не глядя на жену, опустился рядом с ней на диван. Она поймала его руку, сжала до боли пальцы.

– Что – нет? Юра, прости, что ты сказал?

– Не надо отпевать Никиту.

– Но как же?..

– Полчаса назад я говорил с Надей по телефону. Она сказала, чтобы Никиту мы не отпевали.

– Я еду к ней! – выкрикнула Ольга Всеволодовна вскакивая. – Я сейчас же еду к ней!

– Подожди, Оленька. Не надо пока. Она сама к нам приедет, позже. Завтра.

– Юра, ты с ума сошел? Она знает что-то! Почему ты сразу мне не сказал? Даже о звонке не сказал! Нет я должна поговорить. Это невозможно…

– Оленька, успокойся, пожалуйста, – Юрий Петрович обнял ее и прижал к себе, чувствуя, как она дрожит, как тяжело дышит, – скажи мне, ты веришь, что Никита погиб?

– Нет, – выдохнула она ему в плечо.

– Вот и правильно. Не верь.

Глава 24

Мифы, конечно, вещь недостоверная, вздорная, и идти на поводу у них не стоит, однако профессиональная этика все-таки не совсем миф, особенно если ты «диспетчер», посредник, и занимаешься таким деликатным ремеслом, как организация заказных убийств.

Не то чтобы Феликс Михайлович Виктюк сожалел о той не правде, которую сказал по телефону взвинченному до предела и потерявшему самоконтроль Русову. Но остался неприятный осадок. Он впервые обманул заказчика, причем постоянного, важного и нужного во всех отношениях.

Хотя он и не прилагал особенных усилий по сбору сведений об Антоне Сливко, а все-таки кое-что выяснил. Узнал, что тетушка его не кто иная, как Астахова Зоя Анатольевна, бывший модный доктор, верная помощница Русова в его недавних шашнях с деятелями тоталитарных сект, а в последние четыре года – главный редактор издательства «Каскад», в котором печатаются книги Виктора Годунова.

Лично с Зоей Анатольевной он знаком не был, виделся когда-то пару раз, мельком, несколько лет назад. Почти не сомневался, что если имя его покажется ей знакомым, то лицо она успела забыть. Это давало определенную свободу для импровизации. Он решил, что будет неплохо сейчас, перед тем как лететь в Синедольск за положенным вознаграждением, все-таки познакомиться с Зоей Анатольевной, ведь она – единственная родственница исчезнувшего Сливко, и если кому-то в мире может быть известно, где этот несчастный, так только ей, любящей тетушке.

Он позвонил в издательство и услышал, что главного редактора сегодня не будет. Зоя Анатольевна приболела. Набрал домашний номер, но трубку никто не брал. Вечером, в начале десятого, он остановил машину в двух кварталах от дома, где жила Астахова, на всякий случай еще раз набрал номер. Но в радиотелефоне дребезжали протяжные гудки.

Астахова жила на третьем этаже нового многоэтажного дома. Он обошел дом, вычислил, где могут быть расположены ее окна. В одном пылал свет. Шторы не были задернуты, но снизу можно было разглядеть только верхнюю часть помещения, вероятно кухни.

Феликс Михайлович отошел в глубь двора к детской площадке, огляделся и, покряхтывая, поднялся на высокую деревянную горку.

Отсюда открывалась более широкая панорама. Стал виден край кухонного стола и какая-то темная груда на нем. Недолго думая Виктюк достал из портфеля отличный морской бинокль, оглядевшись вокруг, приложил его к глазам и увидел, что груда была женщиной, которая уронила взлохмаченную голову на стол. Рядом стояли бутылка и стакан. Плечи женщины сильно тряслись. Судя по всему, она была одна в квартире, пила и плакала.

«Значит, нет уже Антона Сливко? – спросил себя Виктюк. – Однако надо все-таки уточнить. Мало ли по какой причине может пить и плакать одинокая пятидесятилетняя женщина?»

Подъезд оказался с домофоном, Феликс Михайлович подождал немного, а потом прошмыгнул вместе с двумя веселыми поддатыми девицами, которые ни малейшего внимания на него не обратили, поднялся по лестнице и без особых усилий справился со стандартным итальянским замком при помощи нестандартной китайской отмычки.

Квартира была отличная, обставлена дорого и со вкусом, а потому беспорядок особенно грубо бросался в глаза. Хозяйка в засаленном халате сидела на табуретке у кухонного стола, уронив голову на руки, судорожно всхлипывала и, казалось, ничего не слышала.

Виктюк спокойно, не спеша, стараясь не шуметь, снял плащ, повесил на вешалку в прихожей, разулся, увидел войлочные мужские тапочки у зеркального шкафа-купе, сунул в них ноги и спокойно прошел на кухню.

Зоя Анатольевна подняла отечное красное лицо, уставилась на него мутными заплаканными глазами. Виктюк придал своей физиономии такое ласковое, такое сострадательное выражение, что моментальный испуг сменился в ее пьяных глазах вполне мирным удивлением.

– Кто вы? Как сюда попали? – хрипло спросила она, оглядывая кругленькую фигурку, тапочки, бородку, мягкую улыбку, умные внимательные глаза пожилого мужчины.