Линия жизни. Как я отделился от России - Карл Густав Маннергейм

Начиная с ранней весны 1944 года возросла разведывательная деятельность русских, усилились артиллерийские обстрелы наших позиций на Карельском перешейке. В мае разведдонесения сообщали об изменениях в составе войск противника, о появлении новых пехотных дивизий, а также артиллерийских и бронетанковых частей. Установлено было и появление нового, до сих пор неизвестного для нас штаба корпуса. Эти данные, однако, не полностью совпадали со сведениями, полученными от немцев, в которых утверждалось, что часть этих войск находится в Прибалтике.

На рассвете 4 июня 1944 года на пятнадцатикилометровом прибрежном участке разразилась настоящая буря. После воздушных бомбардировок, длившихся целый час, в которых участвовали сотни самолетов, началась такая сильная артиллерийская подготовка, какой мы не видели ни в одной из наших войн. Насколько она была мощна, можно представить, если учесть, что гром был слышен в Ставке и даже в Хельсинки, или на расстоянии 220–270 километров. Несмотря на то, что оборонительные позиции по большей части были разрушены, атаки все же отбили на всей линии. В тот же вечер, возобновив наступательные действия, противник при поддержке танков захватил несколько выдвинутых вперед опорных пунктов и удержал их. Ночь помешала добиться окончательного решения.

На следующий день около пяти утра артиллерийский огонь начался с еще большей силой. По сведениям русской стороны, в полосе наступления на этом этапе было 300–400 орудий в расчете на один километр фронта. Для сравнения следует упомянуть, что в сражении под Сталинградом плотность артиллерии составляла 200 орудий на километр. Воздействие огня было прямо пропорционально числу орудий и количеству выпущенных снарядов, к этому следует добавить беспримерные авиационные налеты на наши передовые позиции и коммуникации – в них участвовала примерно тысяча самолетов.

День 10 июня с полным правом можно назвать черным днем в нашей военной истории. Три гвардейские дивизии против одного-единственного оборонявшегося финского полка прорвали оборону и отбросили обороняющиеся силы в прибрежной полосе на десяток километров назад. Яростные бои велись на некоторых сдерживающих линиях, но сопротивление было сломлено под давлением массированного наступления танков…

20 июня 21-я армия противника перешла в наступление в полосе Выборг – Вуокси и добилась значительных успехов. Выборг пал после непродолжительного боя, который по силе нельзя было сравнить с боями за этот старинный город в последние дни Зимней войны. Падение Выборга было горьким ударом для боевого духа войск и одновременно означало потерю прочного опорного пункта, который должен был бы связать упорной обороной значительные силы противника. Кроме того, противник обрел трамплин для броска через Выборгский залив.

Президент Рюти ежедневно поддерживал связь с министром обороны и со мной, и таким образом у него была возможность внимательно следить за развитием обстановки. Он считал, что для достижения мира необходимо преобразовать правительство. 15 июня он спросил меня, не согласился бы я в новом правительстве занять пост премьер-министра. Я решительно отказался, поскольку не мог оставить должность главнокомандующего в момент самой большой опасности.

Несколько дней спустя президент приехал ко мне в Ставку для того, чтобы сообщить, что намерен отказаться от поста главы государства в случае, если я соглашусь стать его преемником. Я посчитал необходимым отвергнуть и это предложение… Едва президент успел вернуться в столицу, как к нему неожиданно явился вечером 22 июня министр иностранных дел Риббентроп. Цель его приезда подтвердила наше предположение, что Германия намерена использовать бедственное положение Финляндии в своих интересах. Подчеркнув необходимость получения гарантии того, что адресованные нам поставки оружия и товаров не попадут в «чужие руки», фон Риббентроп возобновил требование подписания Финляндией соглашения с Германией, в котором она обязалась бы не заключать сепаратного мира.

Советские военнослужащие восстанавливают пограничный знак на границе с Финляндией. Июнь 1944 года

Заключение соглашения неизбежно, если мы заинтересованы в получении оружия, боеприпасов и зерна, без которых ситуация станет неуправляемой и нельзя будет создать исходных позиций, на основе которых можно бы было начать переговоры о мире. В связи с опасностью обстановки я посчитал, что вынужден отказаться от прежней точки зрения относительно такого соглашения. Соглашение, конечно, можно заключить, но при одном условии, чтобы его подписал один президент и связал бы руки себе, но не правительству и не парламенту.

Вечером 23 июня, когда Риббентроп еще оставался в Хельсинки, правительство через Стокгольм получило от советского правительства записку следующего содержания: «Поскольку финны несколько раз обманывали нас, мы хотим, чтобы правительство Финляндии передало подписанное президентом и министром иностранных дел сообщение, что Финляндия готова сдаться и обратиться к советскому правительству с просьбой о мире. Если мы получим от правительства Финляндии эту информацию, Москва готова принять финскую делегацию».

Таков был фон происходивших в те дни событий. Необходимо было выбрать либо безусловную сдачу, либо же подписание соглашения, которое увеличило бы наши возможности создания предпосылок для приемлемого мира без условий.

После войны многие говорили, что неисправимые оптимисты в Ставке якобы требовали подписания соглашения потому, что Финляндия могла бы вместе с Германией довести войну до победного конца. Такое искажение фактов, мягко говоря, свидетельствует о поразительной неосведомленности. Во-первых, Ставка не какое-то коллегиальное учреждение, а орган, задачей которого является осуществление воли и решений главнокомандующего. Ее дело не готовить для страны возможности продолжать войну, которую уже можно было считать проигранной, а стабилизировать обстановку и создать основу для переговоров о мире. В предложенном мною виде соглашение не обязывало народ Финляндии. В случае отказа президента от своего поста Финляндия беспрепятственно могла бы действовать в соответствии с требованиями сложившейся обстановки. Какие это требования, для меня было полностью ясно.

Результатом длительных переговоров с Риббентропом явилось то, что он в конце концов сообщил о согласии Гитлера на неподтвержденное обязательство, выданное в форме письма, подписанного президентом, в котором было бы сказано, что ни он (президент), ни его правительство не будут действовать в целях заключения такого мира, который не одобрила бы Германия. 26 июня 1944 года президент Рюти единолично подписал такое заверение.