Эдгар По. Сумрачный гений - Андрей Танасейчук

В тот период, о котором идет речь, каждый американский (да и британский) журнал обязательно содержал отдел, отведенный критике. Как правило, он информировал читателя о вышедших книгах, знакомил с темой и содержанием новинок. То есть тексты этих разделов принадлежали к первому типу критики — описательной. Так было и в «Мессенджере», когда туда пришел Эдгар По. Поначалу, как помощник редактора и ответственный именно за эту часть журнала, он продолжил традицию: не мудрствуя лукаво составлял обзор новинок, присланных в редакцию. Но такая линия продолжалась недолго: как художник, как человек талантливый и в словесности весьма искушенный, он не мог просто пролистывать и «регистрировать» на страницах «Мессенджера» книги из бандеролей, громоздившихся на его столе. Знакомясь с ними, он отчетливо видел художественную несостоятельность большинства. И это его как личность, вполне осознающую свое незаурядное дарование и потому обладающую правом судить, возмущало. Еще в большей степени вызывало негодование, что пишущие подобные тексты сами же нахваливали их в рецензиях. А тон в литературной Америке того времени задавали филадельфийцы, бостонцы и ньюйоркцы, издававшиеся там газеты и журналы, и, несмотря на свой дремучий провинциализм (а планка, которую установил для себя По, была очень высока!), позволяли себе с презрительным высокомерием взирать на тех, кто не принадлежал к их кругу. И вот тогда Э. По взял в руки перо, превратив его в «дубину» и обрушив на тех, кто, по его мнению, этого заслуживал.

Первой жертвой его критической «дубины» пал Теодор С. Фэй[178], автор тогдашнего бестселлера «Норман Лесли», романа нравов, населенного ходульными персонажами и ситуациями им под стать, скучного и назидательно-мелодраматичного. В декабрьском номере «Мессенджера» за 1835 год По несколько страниц посвятил сокрушительной критике этого романа, объясняя читателям, чем он плох и почему не стоит тратить время на подобные опусы. Следом, уже в другом номере, обрушился на У. Г. Лонгфелло, обвинив не только в полном незнании южных реалий (положения рабов и проблемы рабства в целом), но и в поэтической несостоятельности, упрекнув в склонности к объемным поэмам и впервые высказав идею (впоследствии она будет развита в «Поэтическом принципе» и других работах) о невозможности «длинного стихотворения» и «большого» поэтического текста вообще. Досталось Ф. Г. Хэллеку (а заодно и давно умершему Дж. Дрейку), У. К. Брайанту, а потом Ч. Ф. Хоффману и другим авторам[179]. Собственно, нападал По не столько на упомянутых литераторов и их произведения, сколько на узколобый «американизм» — по сути, синоним провинциализма, выражавшийся в нежелании объективно оценивать «своих» авторов. Пафос его критики можно выразить его же словами: нет оснований «хвалить тупую книгу только потому, что тупость ее имеет американское происхождение»[180]. Заявление, что и говорить, отважное, тем более в годы, когда страну охватил приступ отчаянного патриотизма и сам факт принадлежности автора к молодой нации уже означал чуть ли не главное достоинство книги.

В своих атаках По часто бывал необъективен и поспешен в выводах. Впоследствии, эволюционируя в сторону критики аналитической, он пересмотрел некоторые оценки (например, отношение к поэзии У. Брайанта). Невозможно тем не менее утверждать, что тогда у него как критика не было иных критериев и мотивов, кроме эстетических. Э. По, конечно, был «партиен». Уже тогда его чрезвычайно раздражали «великодушная клика, что так долго вершит судьбы американской словесности» («Поэтический принцип»), ее оценки, пристрастия, суждения. Нетрудно заметить, что целью критической «дубины» чаще всего становились именно ее представители — известные и маститые писатели-северяне. По отказывался признать их авторитет и ратовал за литературную независимость Юга, явно преувеличивая художественные достоинства сочинений писателей-южан — того же Кеннеди, Пинкни или Лонгстрита[181].

Представители «северной клики» были не только писателями. Большинство из них подвизались редакторами в газетах и журналах и даже владели (как У. К. Брайант) периодическими изданиями. Естественным последствием стало начало настоящей «газетной войны», в которой Юг «сражался» с подавляющим превосходством Севера.

Лично для Эдгара По, по сути, развязавшего эту «войну», она имела главным образом неблагоприятные последствия. С одной стороны, его имя узнали — он получил национальную известность, но с другой — нажил себе множество врагов, и врагов влиятельных. Последнее обстоятельство еще не раз в будущем омрачит его жизнь — как литературную, так и личную.

Но на тот момент он был явно доволен результатами и не считал, что должен оправдываться, иначе не написал бы в письме (от 12 апреля 1836 года) одному из авторов журнала (миссис Л. Сигурни):

«Вы задавали вопрос по поводу редактора „Мессенджера“. Должен ответить вам, что в течение последних шести месяцев редакторские обязанности выполняются мной лично. И конечно, только я — и никто другой — несу ответственность за все литературно-критические публикации, помещенные в журнале за упомянутый период».

Сознавал ли По-критик возможные последствия своей деятельности? Возможно. Но, скорее всего, они волновали его в последнюю очередь. Для него важнее были собственные идеи и представления. Да и как человек особого склада он не способен был просчитывать варианты грядущего.

Кто выиграл от всего этого? Ответ очевиден: журнал. Он стал известен. Теперь каждого номера ждали с нетерпением — обсуждали, возмущались, посмеивались, интересовались. «Мессенджер» перешагнул региональные границы: у него появились подписчики в Нью-Йорке, Филадельфии, городах Новой Англии, на северо-западе страны. К концу редакторства По в «Мессенджере» тираж его вырос до трех с половиной (по другим оценкам, даже до пяти с половиной) тысяч экземпляров[182]. Так что Уайт не зря поднял зарплату нашему герою — тому был прямой экономический резон.

Надо сказать, Эдгар По не только редактировал «Мессенджер» и наполнял его страницы «зубодробильной» литературной критикой, но выступал и как журналист, и даже автор «журналистских расследований». Наиболее известным среди них, безусловно, является очерк «Шахматист Мелцеля», опубликованный в апрельском номере.

В жизнеописаниях поэта этот очерк обычно предлагается в качестве бесспорного свидетельства логической гениальности, особого аналитического дара, которым был наделен его автор. Отчасти это действительно так. Очерк посвящен разоблачению «механического чуда», шахматного автомата Мелцеля, который с легкостью обыгрывал сильнейших шахматистов Америки того времени. Стройно, последовательно, опираясь на логику, будто решая математическую задачу, Э. По разоблачает хитроумный аттракцион и доказывает, что на самом деле не механизм, а спрятанный внутри человек обыгрывает соперников.