Пылающий камень (ч. 2) - Кейт Эллиот

Ивар не знал точно, который час. В отличие от Зигфрида и Эрменриха, он так и не научился определять время по звездам, восходу и закату. Но, когда он услышал доносящийся из деревни крик петуха, он запел утреннюю молитву:

Почему зло процветает, Владычица,

Когда чистое сердце страдает на земле?

Почему тот, кто несет зло и насилие,

Живет в довольстве и богатстве?

Занялась заря. Зигфрид проснулся и встал рядом с Иваром на колени. Он не мог молиться вслух, но его молитва шла из самого сердца.

Они первыми увидели это чудо: крохотный красно-золотистый птенец сидел на углях, а потом закопался в пепел.

Когда утро уже было в разгаре, за ними пришел недовольный Мило — ему не очень хотелось идти сюда. Увидев непогасший костер, он слегка испугался и остановился на безопасном расстоянии.

— Принц Эккехард зовет вас, — сообщил он. — Разве эта тварь еще не сгорела? Зачем вы здесь молитесь?

Когда они вернулись в деревню, то увидели, что Болдуин то и дело широко зевает, а уж вид у него такой, словно он всю ночь не спал, а боролся, по меньшей мере, с драконом. Но принц ничего не замечал, из его мозгов еще не выветрился маковый настой.

— Может, брат Зигфрид сумеет это объяснить, — произнес Эккехард как раз в ту минуту, когда они вошли.

Собрались жители деревни, они жаловались на странные сны, которые посещали их с того момента, когда здесь появился странный зверь.

— По правде говоря, добрый брат, — сказал старик, которого, очевидно, выбрали говорить от имени всех собравшихся, — мы думали, что эти видения прекратятся, когда чудовище умрет, но ничего не изменилось. Только хуже стало. Что Господь хочет нам сказать? Неужели мы сделали что-то не так? Нас наказывают?

Эрменрих уже научился понимать Зигфрида без слов, а Зигфрид настолько превзошел своих приятелей в понимании и толковании воли Господа, что они безоговорочно признавали его превосходство.

— Что есть душа? — вопросил Зигфрид устами Эрменриха. — Это наша суть, хотя, конечно, мы не можем жить на земле без тела. Даже блаженный Дайсан воплотился в тело человеческое, ибо Владычица послала Сына своего, чтобы тот искупил грехи наши. Он не преклонялся ни перед кем, даже перед императрицей Тайсаннией, потому что знал, что поклонения достоин лишь Господь Всевышний. И тогда императрица приказала содрать с блаженного Дайсана кожу, как это делали в те времена с преступниками, вырвать у него сердце и отдать на растерзание собакам. Но разве мы не такие же псы, что, не раздумывая о сокровищах Господних, рычат и дерутся за каждый кусок?

Болдуин старался сдержать зевоту. Деревенские жители заволновались.

Принц с трудом поднял руку и почесал нос.

— Думаю, на сегодня достаточно, — сказал он.

— Прошу вас, верьте нам! — воскликнул Эрменрих. — Кровь блаженного Дайсана смыла все наши грехи.

Зигфрид подергал Эрменриха за полу и принялся знаками объяснять ему что-то. Потом отодвинул камыш, устилающий пол, и принялся чертить какие-то знаки.

— Ох! — Эрменрих вздрогнул и обеспокоенно посмотрел на Зигфрида. — Ты уверен… Принц Эккехард, он говорит… — Лицо Зигфрида выражало лишь непреклонную волю, и Эрменрих продолжил: — Он говорит, что те, кто не имеет достаточно веры, завтра на рассвете узрят чудо и тогда уверуют.

Эккехард отозвал их в сторону, когда крестьяне разошлись, разнося новости.

— О чем вы говорите? Я не хочу терять доверие этих людей из-за ваших бредней! Болдуин! Мы можем встретить мою сестру, и она отошлет нас домой из-за вашей ереси! О Господи! Хватит уже! — огрызнулся он на слугу, который смазывал синяки у него на плечах. — Решено, завтра мы выезжаем. Я уже могу ехать верхом и вообще чувствую себя намного лучше. Господи, спаси и сохрани! Всю ночь мне снились обнаженные суккубы, которые стонали и извивались в постели рядом со мной. Я чуть с ума не сошел! Я обещал, что не стану трогать девушек этой деревни, и не хочу нарушать слова. Я не собираюсь вести себя подобно Уичману, но нам надо поскорее отсюда уехать!

— Верно, ваше высочество, — сказал Ивар, поглядывая на Болдуина.

— Позвольте нам отправиться к костру, ваше высочество, — предложил Болдуин. — Деревенские сторонятся этого места, и там мы будем в полной безопасности.

Эккехард недоверчиво посмотрел на Ивара, словно подозревая, что тот каким-то образом собирается отнять Болдуина у его законного повелителя, но, желая избежать всяческих ссор и неприятностей, согласился.

— Как все меняется, — пробормотал Ивар, когда они с Болдуином шли по тропинке. — За последние месяцы я не видел, чтобы ты молился. Ты был слишком занят, целуя ноги милорда принца.

— И это твоя благодарность? — возмутился Болдуин. — Разве не я защищал тебя все это время? Разве не я спас нас от Джудит? Тем не менее я собираюсь добиться твоего расположения. Потому что еще одну такую ночь мне не выдержать! Ты даже представить себе не можешь, что я пережил: эти девицы лезли в окно одна за другой, бредя всякими ангелами и откровениями.

Болдуин содрогнулся и поморщился, но даже эта гримаса не испортила его прекрасного лица. Его кожа пахла маслом жасмина, а в волосах застряла веточка лаванды. Ивар осторожно вытащил ее и размял пальцами. В воздухе поплыл легкий свежий аромат.

— Господи спаси! — воскликнул Мило, который шел впереди.

Кострище исчезло. С того места, где позавчера полыхало пламя, сейчас поднимался пар, который пах цветами. Вода в ручье кипела.

— Я… Мне это не нравится, — сказал Мило, отступая назад.

Но Болдуин не дрогнул.

— Нет и не может быть ничего хуже того, что я пережил прошлой ночью! — провозгласил он. — Я лучше умру, чем снова пройду через все это! — Зигфрид толкнул его, и Болдуин поспешно добавил: — Хотя, конечно, я знаю, что Господь защитит нас, и мы здесь в совершенной безопасности.

День прошел спокойно. Пару раз к ним наведывались деревенские жители, словно проверяя, не творят ли пришельцы каких-нибудь безобразий, а так все было тихо. Правда, Ивару показалось, что издалека слышится чье-то хихиканье, да на опушке мелькнули какие-то неясные фигуры — то ли козы, то ли недавние мучительницы бедняги Болдуина.

Спустились сумерки, и на закате к ручью подошел принц Эккехард. Все вместе они спели вечерние Весперы. В ночном воздухе их голоса разносились далеко вокруг и поднимались к звездам.

— Воняет в этой деревне, — сказал Эккехард, глядя на луну, плывущую в небе. — Я бы лучше остался здесь. Ночь теплая.

Ночь действительно была теплой, точнее, тепло было возле кипящего ручья. Ивар чувствовал, как у него все внутри сжимается, предвкушая что-то странное и восхитительное, что вот-вот должно произойти.