Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня нет никого знакомых; даже ни одного студента, хотя почти у всякой курсистки их наберется несколько человек. Сидя за столом, машинально наливая стаканы оршада, лимонада и получая деньги, я думала: нельзя сказать, чтобы это было весело… вот у других продавщиц знакомые помощники-студенты, они разговаривают очень оживленно, видно сейчас, что им весело… А тех, которые продают цветы (для этого нарочно выбрали трех самых изящных блондинок), наверно окружали знакомые… Хотела ли я быть на их месте, сидеть в первой комнате, в зеленой беседке? – нет; потому что и меня тогда окружали бы, как окружают их теперь, путейцы, техники, студенты, артисты – пришлось бы и мне так же мило улыбаться, вести ту же пустую незначительную болтовню о погоде, о театрах, о вечерах, – одним словом, «светский» разговор… И тогда была бы я недовольна, и теперь нельзя было сказать, что я была очень довольна. Я, наконец, разозлилась на себя за свою требовательность: что же лучше? Сидеть в зеленой клетке и продавать цветы и свои улыбки или же просто продавать питье за своим небольшим столиком, вовсе не будучи окруженной, но зато и не ведя утомительной болтовни? ведь последнее все же было лучше. Итак, вечер прошел для меня – ни весело, ни скучно; как я и думала.
В самый разгар нашей торговли к нашему столику подошел студент и попросил позволения присесть на свободный стул. Я, конечно, позволила; он уселся и задумался… я сидела рядом с ним: мне то и дело приходилось продавать, получать деньги, передавать стаканы помощникам-студентам, говорить с ними и со своими товарками… и все в присутствии совершенно постороннего человека, который откуда-то взялся, сидит, молчит… Это меня стесняло; мне становилось неловко, что в нашу дружную компанию попал чужой человек, и я мысленно пожелала, чтобы он или скорее ушел, или хоть заговорил из приличия. И он, действительно, задал какой-то вопрос относительно вечера… мы разговорились; потом он встал и предложил мне оставить на несколько времени мою обязанность и пойти отдохнуть. Я пошла с ним бродить по залам… мы ходили, разговаривали, и ничего: разговор клеился. Наконец, он представился и, в свою очередь, спросил у меня мое имя и фамилию. Так мы познакомились, и он даже попросил позволения навестить меня в интернате. Я согласилась, удивляясь в душе такому быстрому ходу знакомства с человеком, о котором полчаса тому назад и понятия не имела; но в то же время сообразила, что ничего не потеряно: или это знакомство не состоится, если он придет и не застанет меня дома, и не осмелится прийти в другой раз, – или просто забудет о моем существовании и его просьба о позволении бывать у меня окажется пустыми словами – тем лучше, я буду покойнее, и впредь буду осторожнее относительно подобных субъектов; если же, паче чаяния, он и вправду придет и дома застанет, – тогда я буду иметь возможность доставать через него книги из университетской библиотеки. Как я теперь присмотрелась к нашей жизни, то вижу, что студент в сущности необходим, именно для книг, для того, чтобы он доставал билеты, вообще – для услуг. Говорю так потому, что к нашим интернаткам постоянно ходят студенты, люди очень интересные, и наши тяготятся их посещениями, которые у них отнимают время для занятий, но все-таки поддерживают знакомство именно ради «услуг». А так как я тоже сомневаюсь в том, чтобы была возможность познакомиться с интересными людьми, то надо желать более доступного, ну, хоть кого-нибудь для «услуг» и главное – ради книг! Как они мне нужны! И как трудно их достать…
13 декабря
Была у заведующей интернатом, члена комитета O.K. Н-вой. Это – очень симпатичная молодая женщина. Ей, как принимающей живое участие в делах курсов, конечно, известна моя история, единственная в своем роде, которая так ярко освещает благородную и гуманную личность М.Н. Капустина. O.K., познакомившись со мной, отнеслась ко мне в высшей степени симпатично, и мне довольно часто приходилось разговаривать с ней на курсах. Она пригласила меня бывать у нее, и я собралась только сегодня. O.K. живо интересуется нашей жизнью, занятиями и моей предстоящей поездкой домой на праздник. Этот мой приезд, по ее мнению, да и по мнению многих, должен доказать моей матери всю неосновательность ее предрассудков, ее предубеждения против курсов. O.K. начала меня расспрашивать о моей семье, и достаточно было немногих слов, чтобы она задала мне вопрос, который я слышу уже во второй раз:
– Скажите, да откуда же у вас явилось такое желание учиться? Как при таких обстоятельствах у вас явилась мысль поступить на курсы?..
Вопрос лестный для меня, но в то же время он меня и удивлял.
– Может быть, из вашей гимназии кто-нибудь был на курсах?
– Нет; из 2-й гимназии, где я воспитывалась, никто не поступает на высшие курсы; я – первая, поступившая оттуда.
– Так, значит, и не из гимназии вы вынесли подобную мысль? – удивлялась O.K. Я до такой степени сроднилась со своим стремлением, с мыслью о необходимости продолжать свое образование, что подобный вопрос даже приводит меня в недоумение… И в самом деле? Как мне ответить на вопрос, как при всех неблагоприятных обстоятельствах могло во мне зародиться подобное желание? С каких пор? Я в точности не помню… помню только, что я уже будучи 14-летней девочкой решила, что в 21 год буду на курсах. А как пришла мне в голову мысль о высшем образовании – я никогда не задавала себе подобного вопроса; я считала, что это так естественно, так просто, что тут и спрашивать нечего и удивляться нечему… Приблизительно только я могла ответить O.K., что меня всегда поражала узость взглядов женщин, недостаток умственного развития, а главное и единственное, что я могла изредка наблюдать – разговоры мужчин и женщин. Первые – меня всегда более интересовали тем, что были интереснее и содержательнее пустой женской болтовни, переливанья из пустого в порожнее. Я стала сравнивать тех и других: читая книги, изучая литературу, биографии писателей, а главное – образование мужчин и женщин, я увидела, что образование необходимо для умственного развития, что мужчина по окончании
