Купель дьявола - Виктория Платова

И больше ничего.

Будем считать, что мне повезло. Если, конечно, казах не доложит о нашей встрече в свою небесную канцелярию. За ним стоит умница Юхно, не надо об этом забывать. Завтра же расскажу о Жаике Маричу, и дело с концом. Пусть сам его трясет. Подумав о Мариче, я облегченно вздохнула. И снова переключилась на казаха. Все-таки между Жаиком и Жекой были какие-то отношения. Жека серьезно задела его, иначе он никогда не подарил бы ей фамильный браслет. И в его отказе взять безделушку обратно было что-то трогательное: он больше не хотел отдавать его. Ни одной женщине.

Индийское кино, да и только. Ей-богу.

Интересно, как он ухаживал за Жекой? Наверное, точно так же, как ухаживал за своим покойным хозяином: ходил на мягких лапах вокруг да около, обозревал пространство на триста шестьдесят градусов и бдительно не закрывал глаза при поцелуях… Хозяина он не уберег. И понравившуюся ему женщину — тоже. Не так-то ты и хорош, Ж.Б. Назыркулов.

…Эта машина болталась в зеркале заднего вида уже с добрый десяток минут. Сначала я не обратила на нее никакого внимания: несмотря на поздний час, по набережной шастало достаточно автомобилей. Но потом ее присутствие в моем зеркале стало навязчивым. Она не приближалась и не удалялась, она шла за мной, как привязанная. Я попыталась отогнать дурные мысли и свалить все это на события последних дней: слишком уж ты заигралась в частного детектива, голубушка Катерина Мстиславовна. Но ничего не получилось — машина неотступно следовала за мной. Я сбросила скорость до шестидесяти, и неизвестный мне водитель с радостью сделал то же самое. Я ушла с набережной в сторону шоссе Революции — и он повторил мой маневр Проехав проспект Блюхера, я свернула на Металлистов — машина не отставала.

Еще пять минут я тряслась по Кондратьевскому (бедная снегиревская подвеска!), потом снова была набережная, Литейный мост и три горки до Дворцовой площади. На горках у меня проваливалось сердце, как в воздушных ямах, но даже и после них проклятая сердечная сумка не стала на место.

Машина шла за мной. Никаких сомнений не оставалось.

Боль в шее, казалось бы, давно улегшаяся, вспыхнула с новой силой. Кроме этого, у меня засосало под ложечкой. Разглядеть марку машины в черной дыре ночи не представлялось никакой возможности, но я была почти уверена, что это Жаик. Или люди Жаика. Люди, которые настроены не так благодушно. И ленивый захват, проведенный казахом в кафе, — всего лишь цветочки. Ягодки еще впереди.

Через мост Шмидта я вернулась на Васильевский и принялась бесцельно кружить по острову. Бензина хватит еще километров на сто, а потом… Потом “хвост” подтянется ко мне и начнет напропалую вертеть собакой. Я успокаивала себя тем, что если бы незнакомый водитель хотел приблизиться ко мне, то давно бы приблизился.

Но он держался на почтительном расстоянии.

И лишь когда я вывернула на свою родную Пятнадцатую линию, расстояние между нами начало стремительно сокращаться. Остановить машину сейчас и подняться к себе — в квартиру, где спят дети, — показалось мне верхом безумия. Я проплыла мимо своей парадной и припарковалась чуть дальше, у маленького скверика с детской горкой и тарзанкой: обыкновенным куском каната с привязанной к нему палкой. На этой тарзанке всегда висел по меньшей мере с десяток младших школьников. И еще ни разу я не рассматривала ее с точки зрения лобного места. Но чем черт не шутит, приглашение на казнь может последовать в любой момент…

Машина приблизилась вплотную, и я наконец-то смогла разглядеть ее.

Вполне приличный “опелек”.

С гораздо большим энтузиазмом я восприняла бы сейчас даже битую “девятку” Жаика. Во всяком случае, я была готова к ней. А к “опельку”, возникшему, как демон мщения, как тать в ночи, я была не готова абсолютно. Я даже не могла разглядеть, сколько людей находится в машине. “Опелек” погасил фары, хлопнула дверца, и водитель двинулся ко мне. Оцепенев от страха, я наблюдала за его силуэтом. Водитель прошил зеркало заднего вида навылет и нарисовался возле моей дверцы. Я даже не могла повернуть головы.

Дурацкой рыжей головы, в которую в следующую секунду полетит отличная свеженькая пуля.

— Доброй ночи, Катя, — я сразу узнала этот голос и даже почувствовала легкую досаду.

— Вы слышите меня, Катя?

Мать твою… В бога, в душу, в рроба, в Исаакиевский собор и Музей артиллерии… Мать твою, это был чертов Марич!

— Прекрасно слышу, — осипшим голосом сказала я. Стараясь сохранить остатки достоинства, я вылезла из машины.

— Странный у вас маршрут какой-то, Катерина Мстиславовна… — Марич галантно поддержал меня под руку.

— Вы думаете?..

Я развернулась и изо всех сил влепила ему пощечину. Я вложила в эту пощечину все свои страхи, и она получилась довольно внушительной. Голова Марича дернулась, но он выстоял.

— Какого черта, капитан?! Так же можно ума лишиться… Пасете меня, да еще таким подлым образом.

— Я вас напугал? — в голосе капитана послышалось легкое удовлетворение.

— Нет. Доставили массу приятных минут. Как вы оказались на набережной?

— Вы хотите спросить, как я оказался у спортивной школы?..

Ай да Марич, мой вечерний звонок он воспринял как руководство к действию. Но как он узнал, что сегодня вечером я отправлюсь именно туда?

— Как вы узнали, что я там буду?

— Вы же сами сказали, чтобы я присмотрел за “Школой телохранителей” и ее преподавателем Жаиком На-зыркуловым. Я навел кое-какие справки…

— В десять часов вечера?

— Наше ведомство работает круглосуточно.

— На результатах это не сказывается…

— Не сердитесь, Катя, я просто хотел вас подстраховать. Тренировка у него заканчивалась в двенадцать, и я подумал, что вы наверняка будете ждать его. Не ошибся, как видите… Все в порядке? Вы выяснили то, что хотели?

— Да.

— О результатах я, конечно, не спрашиваю, хотя нарушаю при этом сразу несколько статей Уголовного кодекса… Это… Это как-то связано с гибелью вашей подруги?

"И то, и не то”, — сказала бы Ларфа.

— Какое это имеет значение?

— Никакого. Но среди знакомых вашей подруги Жаик Назыркулов не числится… Следственная группа достаточно серьезно проверяла все ее связи.

— Эх вы, сыщик! — в сердцах бросила я.

— Я не веду дело вашей подруги, — напомнил мне Марич.

— Слава богу…

— Вот что, Катя… Раз мы оба не спим… Может быть, посетим то кафе, которое так вам нравится?

Я еще не пришла в себя после визита в “Иргиз”, а капитан уже приглашает меня в другое кафе… Марич заметил, что я восприняла это предложение без особого энтузиазма, и решил подкрепить инициативу.

— Я хотел сказать, что вы можете всегда на меня положиться, Катя.

Мне показалось, что он сейчас возьмет под козырек.

— Видите ли… У меня дома дети, капитан. Они одни. Я сейчас поднимусь, посмотрю, как там они. И…

— И?

— Там видно будет.

…Капитан остался ждать меня у подъезда, а я побрела на свой шестой этаж. Все двенадцать лестничных пролетов я думала о Мариче. Злость на него прошла: в конце концов, он вовсе не был обязан лететь на другой конец Питера, чтобы подстраховать меня. Но он сделал это, и не только из профессиональных соображений. Тогда из-за чего? Что он хочет знать обо мне? В чем уличить? Не зря последнее время он кружит поблизости. Он ближе всех подобрался к нам с Лаврухой, и с ним нужно держать ухо востро. Если в деле с картиной мы были противниками, то теперь он может стать союзником. Он может помочь мне. Одна я не справлюсь: ни с Жаиком, ни с тем, кто, возможно, стоит за ним. Еще посмотрим, кому нужно держаться подальше и не болтать.

…Дети спали. Днем они не слишком-то ладили друг с другом, но ночь расставляла все на свои места: Катька-младшая крепко держалась во сне за руку брата, а он покровительственно обнимал ее за шею. Они одни на целом свете, и никого рядом. Я — не в счет, я лишь временное явление в их жизни… И вдруг я почувствовала неожиданный прилив ревности. И мне захотелось, чтобы Катька так же держалась за мою руку во сне, а Лавруха-младший так же покровительственно обнимал меня за шею…

Ты воровка, Катерина Мстиславовна. Сначала ты украла картину. Теперь ты хочешь украсть любовь этих детей. Не приложив к этому никаких усилий. Жека никогда бы так не поступила… Не слишком утешительные мысли. Зато честные.

Я подоткнула малышам одеяла и тихонько выскользнула из квартиры. Марич все так же терпеливо ждал меня у подъезда.

— Вы будете пить, капитан?

— А что?

— Вопрос в том, на чьей машине мы поедем. Я собираюсь напиться, так что придется добираться до “Пирата” на вашей.

— Знаете что? Мы пойдем пешком, это ведь не так далеко. Я тоже собираюсь напиться. На пару с вами. На брудершафт…

Я загнала “Фольксваген” во двор, от греха подальше: если со снегиревской драгоценностью что-нибудь случится, легким испугом я не отделаюсь.