от любви до ненависти... - Людмила Сурская

— Катюша, не унывай, я скоро… Управлюсь тут одним махом.

Она привыкла ждать. Пётр приехал поздно. Смотрел фейерверк. Чарующая прелесть огней — его страсть. Кэт тоже любовалась с крылечка. Действо было досель невиданное. Так и есть: нет предела для фантазий мастера фейерверкера. Кэт куда приятнее смотреть потешные огни, чем военные баталии. Царь же любил и то и другое. Она понимает его. Стремительное движение огня завораживает.

Когда услышала скрип полозий кареты во дворе, храп лошадей и испуганные голоса челяди, чуть не вылетела навстречу. Сдержалась. Застыла с шубейкой в руках у двери. Выглянула в окно. Темнота такая плотная, что хоть ножом режь. Но она всё равно сквозь темноту пыталась вглядеться в его лицо. Вошёл большой и шумный, заняв весь дверной проём. Немного бледный от усталости, дороги, выпитого вина, но улыбчивый, довольный. Осмотрел её, нашёл восхитительной. Сказал, что розовое платье ей к лицу. Её руки были прелесны без украшений, а шейке служил украшением лишь золотой медальон с его портретом. Подхватил на руки. Прижал к себе. Много и горячо целовал.

— Знаешь Катенька, радость моя, как я соскучился. Прости, ангел мой, что поздно. Задержался. Такое дело-праздник. Народ веселится, это хорошо.

Кэт его понимала. Он и вся страна много и тяжело работала, чтоб приблизить этот день победы. Потом будут ещё, но эта особенная. Она, приняв с радостью и покорностью его пыл, сама целовала родное лицо, его заскорузлые от тяжёлой работы руки. Предательская слеза, соскочив с ресницы, покатилась по щеке. Он поймал её.

— Лапушка моя, будет тебе, а то моё сердце разорвётся от вины, — ворковал он. — Ты же знаешь, солнце моё, что мне никто кроме тебя не нужен. Не сердись и покажи девочек.

Её глаза увлажнились. Кэт вела в детскую, где спали дочери. Он, рассматривая крошек, умилялся. Кэт просила быть осторожным и не разбудить. Пётр соглашаясь кивал, мол, комару нечего чихнуть, а сам смотрел и смотрел… Не только на девочек, но и на её чуть пополневшую, но по-прежнему стройную, подвижную фигурку тоже. «Красавица и Алексашка прав, мы с ней чем-то неуловимо похожи». Он был рад, что Кэт не одна и есть дети. С ними она не так без него скучает. Не удержавшись, взял вновь народившуюся девочку на руки. Поднёс к глазам. Рассмотрел получше. Отметил, что она была больше Анны похожа на него. Девочке не понравились такие смотрины и она закряхтела. Кэт, забрав ребёнка и обнажив грудь, торопливо вложила в маленький ротик сосок, закачала девочку на руках. Пётр залюбовался такой чудесной картиной. Её белая полная грудь тянула его глаза магнитом. Конечно, любовался, а как могло быть иначе. Мадонна. Маленькая девочка Кэт стала мамой его детей. А взгляд ласковый, нежный… Её доброты и любви хватает и ему и малышкам. Как он любит дочерей и их маменьку. Какую нежность испытывает к ним. Ах, почему он не разглядел её раньше, как можно было быть так долго таким слепым… Столько времени потратил на никчёмную женщину Монс, а ведь Кэт была всегда рядом. Почему сердце не подсказало, что в вечно крутящемся под его ногами мальчишке прячется безумно нежная, любящая женщина. Ребёнок насосался и отвалился от груди. Пётр заметил, как капля молока готова была сорваться с соска. Он не удержался и, встав на колени, слизнул её. Кэт провела тёплой ручкой по его голове. Он поцеловал её ладошку. — Соскучился, любовь моя! Если б ты только знала как…

Она уложила в колыбельку малышку и потянула его за собой… Он не выдержав, провёл лапищей по её ставшей пышной попе и притянул к себе…

Утром чуть свет на ногах и наспех позавтракав укатил по делам. Приехал вечером и с порога обняв заявил:

— Лапушка, кормить намереваешься? Зело голоден. С утра — у пушкарей был, потом — токарную мастерскую посмотрел, на печатный двор заехал. О! Указ подписал. Приурочил к Полтавской виктории. Будем ежегодно праздновать победу русского оружия блестящим военным парадом. Буду непременно наряжаться в этот день в свой мундир, который был на мне в день баталии и торжественно выходить в нём к молебну и принимать парад. После парада по протоколу полагается пир, куда будут приглашаться знатные гости и часть ветеранов. Для всех остальных полагается трёхдневный выходной с гуляниями и угощениями. О! Пленных шведов надумал подселить к немцам. Пусть живут и плодятся на благо России. Ну как? Что ты скажешь?

Она с улыбкой и вниманием выслушала его доклад. Понимала — хотелось поделиться. Будет теперь на Руси ещё один петровский праздник. А то Пётр пристрастился к праздникам поселившихся в Москве немцев. Те придерживались своих обычаев. Устраивали на 1-е мая широкий праздник с хороводами, сооружением «майского дерева» и столами, на которые выставляли еду и выпивку для всех желающих. Пётр с юных лет участвовал в этих гуляньях. Каждый год он приезжал в Москву в этот день, чтобы как следует отдохнуть в этот праздник весны, и мало-помалу приучил к нему всех своих подданных. И вот теперь он устроит свой большой и красивый праздник. Кэт не знала, что первомайские гулянья приживутся, их будут отмечать долго, а вот день Полтавской победы чиновники, в угоду Европе, сотрут из календаря.

— Очень хорошо! Проходи, родной, проходи. Всё готово и что ты любишь… ждёт тебя.

Кэт помогла раздеться и вымыть руки, а он не утерпев притиснул её к себе.

На следующий день гремел бал. Как и на любом другом танцевали и флиртовали ради собственного развлечения. Играла музыка. Вся разница была лишь в том, что честное общество слегка трясло. От чего? От сюрприза. Сюрприз действительно был. Пётр впервые появился на мероприятии такого масштаба под руку с Катериной. Она была намного ниже его и её голова едва доходила до его плеча. Петру приходилось постоянно нагибаться, а ей, чтоб посмотреть вверх, откидывая головку, тянуть шею и поднимая красивые чёрные брови при этом улыбаться. Он сам лично сопровождал её. Деньги ему не просто доставались. Жадный до трат на себя, он не пожалел денег на Кэт, хотя до неё щедр был только на флот, армию и строительство городов. А тут не поскупился. Поэтому Екатерина блистала. Нарядное платье и драгоценные камни оттеняли не затмевая её красоту. Перчатки, рюши, кружева — всё в тон, всё к лицу. Эх! Её туалеты были великолепны. В этот раз над лицом и причёской трудились не один час профессионалы. Петр со своими тёмными кудрями, изящным орлиным носом, мужественным подбородком был красив. И тоже по такому случаю одет в новый, одобренный Кэт костюм. Правда, он с неохотой сменил своё тёмно-зелёное гвардейское платье, уступив ей. Она любовалась его изысканной одеждой, идеально сидящей на нём, и бросала на него такой восхищённо-любящий взгляд, что он не мог удержаться от довольной улыбки. «Не зря сдался на её милость. Она счастлива, а мне большего не надо». Кэт сама натягивала ему чулки, помогала влезть в узкие панталоны, застёгивала пуговицы, расправляла кружевные манжеты и платок. Они были чудной парой. У неё была всего лишь одна служанка, а он всё предпочитал делать сам. Но сегодня ей помогали. Пётр не ограничивал свободу Кэт, но она сама предпочитала сидеть дома и не посещать общество без него, отказывалась от услуг назначенных им сопровождающих. И вот сегодняшний выход… Когда царская карета подкатила ко дворцу, краем глаза она видела гостей облепивших окна. Ждут! Пётр не любил расшаркиваний, поэтому властелина встречал только хозяин. Царь вошёл не как всегда стремительно, а не спеша, чинно ведя под руку Кэт. Она быстрым взглядом окидывала залы по которым они проходили. В одних сидели над шахматами и, обдумывая ход, дымили трубками. В других ходили с бокалами, пригубливая вино, вели беседы, хохотали. Никита Зотов в короне и на палке изображающей коня скакал по залам. Кэт сразу узнала всешутейного и всепьянейшего. Но все моментально смолкнув при появлении Петра вставали, оправляли шпаги, поворачивались к нему лицом и замирали. К некоторым он подходил сам. Графа Головина в окружении чинных депломатов она узнала. О том, что человек гора в огненно-алой венгерке, вглядывающийся пытливо в неё так, что она ощутила внутреннюю неловкость есть князь-кесарь Фёдор Юрьевич Ромадановский, догадалась. Его имя ввергает в трепет старого и малого, но сейчас он улыбается ей, если это можно назвать улыбкой. Кэт приседает в реверансе и опускает глаза. Естественно, она волновалась. Общество было не только самым изысканным, но и деловым. Многие с трудом принимали и привыкали к такой людской смеси составлявшей окружение Петра и новую эпоху. Многим с трудом приходилось скрывать своё происхождение и приспосабливаться. Они не в то одевались и не так двигались, но старались. В воздухе витал запах дела, денег, интриг и власти. Её изучали и бесцеремонно разглядывали. Она улыбалась, отнюдь не смущённая таким пристальным изучением своей особы, которому её подвергли. Кэт выглядела и чувствовала себя отлично, ей предстояло блеснуть на первом в её жизни большом балу, и Пётр был рядом. Они оба были намерены, забыв обо всем на свете, что могло омрачить их радость, повеселиться. Её румянец от множества комплементов стал ещё ярче. Народ обсуждал только один вопрос: «Что хорошего из этого может выйти?» А он, даже ведя разговоры, не отпускал её руки. Это всё что он пока мог. Она сама несла не лёгкую ношу людского презрения и молвы. Он только мог поддерживать да нежно любить её по ночам. И вот сейчас он делал первый шаг к её возвращению в светскую жизнь. Его собеседники, косясь на Кэт, дружно кивали в знак согласия головами, похоже, не ухватывая сути вопроса. Зато иностранцы подтягивались ближе и бесстрастно рассматривали её в свои лорнеты. Петровское общество предпочло держаться по стенам и углам. Столбовые бояре водили носом. Этот показ раздражал не только мужчин, но и привыкших к иному её статусу женщин. Её двусмысленное положение с этого дня обрело конкретные черты. Только Пётр не обращал на косые взгляды озабоченных моральной стороной его жизни дам внимание. Кэт храбрясь тоже. У неё одна жизнь и он царь Московии, Руси Большой и Малой Пётр. Так кого ей бояться. На глаза попался Меншиков, она меньше всего хотела его видеть, но придётся мириться, показалось, что он критически осматривает её. И не просто, а кривя улыбку, посматривает зло из-под насупленных бровей. Он даже одет был сегодня в мрачные тона, которые как нельзя соответствовали его такому же мрачному настроению. Разговаривая с дипломатами, не спускал с неё глаз, смеялся коротко и грубо. В его напудренной голове сверлило одно: «Вывел таки! Просто неслыханно». Он искренне не понимал, как этой девчонке удавалось так ладить с Петром. И царь, обойдясь без него, всё уладил с ней сам. Додумать ему, ту нелёгкую думу, не дал Головин, напомнивший о неоконченной последней партии в шахматы. Меншикову пришлось отговариваться — не до шахмат сейчас. А Пётр, как нарочно выглядел безумно счастливым и, отвесив душе Катеринушке изящный поклон, вывел танцевать, и позже не давая Меншикову шанса на удачу, танцевал только с ней. Кэт, без сомнения, хорошо танцевала, правда, сильно волновалась — отчасти потому, что это был первый большой бал. Отчасти потому, что её партнёром был сам грозный Пётр. Поэтому она отвечая наугад, сосредоточилась на движении ног. Поняв её, Пётр не говорил, а улыбался. Светлейший натянул равнодушное лицо и тут же пригласил княжну Репнину. Царь сиял. Кэт двигалась легко, улыбаясь только ему. Её новый, доставленный из Франции наряд очень шёл ей. Отражая и подчёркивая её красоту, он придавал ей нежности и передавал внутреннее тепло. Шёлк шурша струился между её быстрых ног. Раз два! Раз два!.. Пётр двигался тоже слаженно и тоже не спускал с неё глаз. Высокий, стройный, улыбающийся, он легко кружил Кэт. Она летала в его руках не касаясь пола. Их отдаляло друг от друга только какое-нибудь немыслимое па. Голые плечи притягивали его взгляд полный любви и желания. Она улыбалась, а он терял голову… «Как она хороша! И только моя…» За ними наблюдали. Прикрытые веерами рты и с куриное яйцо глаза, говорили лишь об одном: народу будет о чём поговорить. Прозвучали последние аккорды. Танец закончился. А она не спускала глаз с его загорелого, резко очерченного, казавшегося наполненного дикой красотой, лица. Его тёплых, устремлённых на неё карих глаз, насмешливой улыбки, которые не только смягчали черты, но и делали лицо красивым.