Гонконг - Николай Задорнов

Посьет раскусил Таунсенда Харриса. Платил ему полезными сведениями. И шлюпку подарил. Подарил корову.

Колокольцову хотелось бы оставить его без шлюпки и без коровы. Как бы он выглядел? Смешно и жалко! Но в представителе Штатов хотел бы Посьет видеть надежного союзника. Если не Харрис, то кто-нибудь другой! А пока Харрис будет хвалить нас, как людей воспитанных, которых он вокруг носа обвел!

Глава 39

РЕКА ПЕРЛОВ

Потомок завоевателей проповедует мир, в то время как член Общества мира проповедует стрельбу калеными ядрами; Дерби клеймит действия британского флота, как «позорные поступки» и «бесславные операции», между тем как Боуринг по случаю этого трусливого насилья, не встретившего никакого сопротивления, поздравляет флот с «его блестящими достижениями, беспримерной храбростью и превосходным соединением военного искусства с доблестью». Эти контрасты представляли собой тем более острую сатиру, чем менее граф Дерби, казалось, сознавал их... Во всей парламентской истории Англии, пожалуй, никогда еще не было примера подобной интеллектуальной победы аристократа над выскочкой... ...Я привожу слова самого лорда: «Я не хочу говорить что-либо неуважительное о д-ре Боуринге. Возможно, что он человек с большими достоинствами; но мне кажется, что вопрос о допущении его в Кантон стал у него буквально манией. (Возгласы одобрения и смех.) Я уверен, что он и во сне и наяву видит свое вступление в Кантон...

...Кроме опубликованных документов, должны существовать секретные документы и секретные инструкции, которые могли бы показать, что если д-р Боуринг и был одержим «манией» вступления в Кантон, то за его спиной стоял хладнокровный глава Уайтхолла, поощрявший эту манию и в своих собственных целях раздувший ее из уголька во всепожирающее пламя.

В Гонконге, где все привыкли к картинной красоте своих солдат и моряков, с транспортных кораблей в тяжелый, сумрачный день с дождем и ветром сходили колонны бесцветных бородатых солдат. Это труженики войны – севастопольские братья. После окончания войны из Крыма их отправляли в Китай. Заросшие еще в Балаклаве, в длинных шинелях, полы которых подоткнуты по-русски за ремни. Понюхали пороха и побывали в рукопашных, постоянно рыли могилы и работали, проводя железную дорогу от Балаклавы почти до самого рокового Редана. Товарищей хоронили не столько от пуль и бомб, сколько от чумы, холеры, дизентерии, привезенных на позиции турками. Все узнали за годы войны, что такое полевые военные госпитали. Они, наемники, не требовали излишнего комфорта или развлечений. Они и не знают, что за прелесть китайские деликатесы и потехи, но к их услугам в городе открыт солдатский клуб, который по имени старинной игры в шары назван поистине народным названием Pall Mall.

Так Гонконг представал перед ними в ветрах и туманах, в осенней холодной сырости. Встречавший молоденький долговязый и жизнерадостный военный корреспондент газеты «Таймс» даже сказал весело: «Не правда ли, стоило ли ради того же самого плыть за десять тысяч миль!»

По набережной Гонконга, держа ногу, прошел батальон в конических шляпах и крепких дабовых[82] штанах и халатах, в ремнях и с золочеными надписями на широких лентах во всю грудь наискось: «милитери сервис». У некоторых из них есть ружья. Эти «военнослужащие» предназначены для перетаскивания тяжестей, рытья укреплений, для подноски еды для солдат, патронов, ядер и бомб для пушек и для всех тяжелых работ. Между собой офицеры их называют «кули». Через несколько дней их грузили на суда вперемешку с морской пехотой, с артиллерией, с севастопольскими братьями и сипаями из Индии и с афганцами. На пароходы, на парусные корабли, на баржи, которые тянулись за дымящимися буксирами. Пошли китайские джонки под оранжевыми и желтыми парусами с изображениями иероглифов победы и драконов, с огромными глазами рыб и морских чудовищ на носах и кормах, и с британскими флагами на мачтах. С командами из китайцев под начальством ласкаров и британцев.

Вся эта масса кораблей, выйдя из извилистого пролива, служившего отличной бухтой Гонконгу, направилась, минуя несколько мелких островков, через огромное, подобное морскому заливу устье реки Сицзян, или Кантон-ривер. На морской карте расходящиеся берега этого устья, или лимана, удивительно похожи на гигантскую, оскаленную в ярости пасть тигра. Этот китайский тигр извечно хочет загрызть и поглотить флоты морских пришельцев. Португальцы, первые объявившие миру о том, что они тут, так и назвали этот залив: Восса tigris – Пасть тигра. На оконечности правого берега, или верхней челюсти этой пасти, как украшение, воткнутое в губу, поместился Макао. А на нижней челюсти, тоже у самого кончика, – остров Гонконг.

Гонконг и Макао вместе стремились создать невидимый бугель, которому не страшны волны и скалистые зубы Восса tigris. Этим бугелем зажаты, как наборные части мачты, все многочисленные входы и выходы в протоки Кантонской реки.

Флот двинулся в реку Жемчужную – левую протоку реки Сицзян. Жемчужная глубоководна, широка, знаменита тем, что на ней издревле происходили все стычки и сражения с пришельцами из-за морей, начинались и продолжаются до сих пор международные торговые отношения. Кантон известная приманка для всех купцов и морских разбойников. А за последние годы иностранцы так укоренились по островам и на реке, что напротив Кантона, пониже по течению, ими построен глубоководный порт и даже доки в местечке Вампоа, которое разрослось и обстроилось прочными и красивыми на вид, всегда хорошо покрашенными, новенькими, как на картинках, зданиями европейского типа. Жемчужной название дано тружениками реки, ищущими в ее русле раковины с драгоценными наростами, идущими на украшения костюмов, шапочек-«дынек» и на наряды женщин. Европейцы понимают в ином, более близком для них значении название Pearl river – Река перлов.

Они расширяли и углубляли, нагружали все больше эту главную и драгоценную артерию торговли и экзотики, на которой теперь происходило небывалое столкновение.

Любознательные, практичные китайцы искренне, постоянно с внешним спокойствием и пренебрежением, но жадно стремились узнать, что произведено в западных странах. Перлы со всего мира шли по Жемчужной вверх, а вниз по этой же великой артерии – богатства Китая, его всевозможные изделия, а не только шелка, фарфор и ажурное золото растекались по всему миру, пробуждая в народах всех стран не меньшее, чем у китайцев, любопытство к новинкам. Гонконг и Макао стали двумя тяжкими кольцами на губах Тигровой пасти. Но ее нельзя было застегнуть замком. Река так и не смогла оказаться зажатой западным бугелем бизнеса. Не было и нет сил на свете, в том числе и в самой столице Китая, как и на «снежной голове» Гонконга, которые смогли бы приглушить движение жизнеспособного и деятельного народа Поднебесной. Но европейцы и американцы не менее жизнеспособны и деятельны. Аппетиты росли с обеих сторон, и те, кто больше всего преуспевал, больше всего стремились к конфликту и к пролитию крови, как бы веря, что защищают справедливость.

...Пальба с парохода «Барракута» по Кантону была зажигающей и разрушительной, но это лишь первые сигналы к началу общих действий.

Флоты мелкосидящих судов местной постройки тянулись на буксирах за речными пароходами или подходили на парусах и скапливались массой с разноцветными десантами всех родов войск.

Вспыхнули борта стоящих в отдалении больших кораблей, начался барабанный огонь фрегата «Пик», как всегда, под командованием Никольсена. Пальба слышна на реке ниже Кантона.

Коммодор Чарльз Эллиот с отрядом винтовых судов, вернувшихся из Сибири, бомбардирует в упор каменные и глинобитные форты китайской крепости, построенной под крутым обрывом высокой каменной сопки на том же левом берегу, что и Кантон. Капитан Каллаган прекрасно действует на фрегате «Сибилл».

Китайские купцы превратили свои магазины в больших городах Китая в райские уголки, изобилующие самыми прекрасными произведениями, привезенными из стран варваров. Но реку охраняли все те же старосветские полутысячелетней давности форты, издали похожие на длинные двухэтажные и одноэтажные казармы, протянутые под скалами по узкой полосе берега и вооруженные не только чугунными, но и деревянными пушками, которые дают сокрушительнейший выстрел, но единственный, так как сами от него рвут обручи на своих стволах и приходят в негодность.

Защитникам такого форта под градом бомб и ядер деться некуда. Они поставлены, чтобы обнаружить стойкость и готовность умереть. Их узкая старомодная крепость между водой и высочайшим обрывом как бы нарочно для того, чтобы был расстрелян ее гарнизон; никому и некуда спастись.