Серебряный воробей. Лгут тем, кого любят - Тайари Джонс

– Гвен ничего не делала нарочно. Даю тебе слово. Я это рассказываю, потому что не хочу, чтобы ты думала, будто отец поступил бы так же ради какой-нибудь шлюхи за два доллара. Гвен не такая. В каком-то смысле она леди.

Я сложила ладони, как подушку, и оперлась о «торпеду». С каждым днем ситуация становилась все более безумной.

– Да вы что, ненормальные все? – возмутилась я. – У папы дочь от этой женщины, а ты говоришь так, будто влюбился. Что в них такого? Мы с мамой тоже можем быть глубокими. Мы тоже можем быть интересными.

– Это не соревнование, – заметил Роли.

– Тебе легко говорить.

Дядя очень напоминал мне Джамаля: эти хорошие парни разбивают тебе сердце, но при этом ухитряются создать ощущение, что не они тебя обидели, а наоборот – ты их. Я вышла из машины, обошла вокруг и прижалась лицом к щелке приоткрытого водительского окна.

– Еще один вопрос, – выдохнула я. – Какой у них адрес?

Жилой комплекс «Континентал-Колони» с виду напоминал местечко где-то в Европе – может, горнолыжную базу или что-то вроде того. Здания были кремового цвета, с черными ставнями. Крыши у таунхаусов были трапециевидные, как знаки остановки. Их дом номер 2412 располагался в ряду неотличимых от него зданий. Я остановилась перед ним, заглянула в сумку: проверила, со мной ли открытка. Краешки покоробились от картофельного сока. Я посмотрелась в зеркало заднего вида. Сейчас мама была не в состоянии скорректировать мои наращенные волосы, поэтому, чтобы спрятать неопрятно торчащие прядки, я обернула голову фиолетовым шарфом, облизнув палец, убрала несколько курчавых волосков и открыла дверь машины.

Подъездная дорожка к дому вся вспучилась из-за травы, пробивающейся сквозь бетон. Мне это принесло некое удовлетворение. Наш-то двор был чистенький и аккуратный. У нас азалии были в цвету, а папа недавно покрыл почтовый ящик свежим слоем белой краски. Я стояла перед дверью, взявшись за кольцо, и пыталась решить, что скажу. Хотелось понять, зачем Дана так беспардонно влезла в нашу жизнь. Чтобы узнать меня или навредить? Может, она это сделала по указанию матери? Чего они хотят? Я не представляла, как добуду эту информацию. Если события последних недель чему-то меня и научили, так это тому, что люди говорят только то, что хотят сообщить. Если задашь прямой вопрос, не факт, что получишь прямой ответ.

Я убрала руку с кольца и уже было развернулась, чтобы идти к машине, но тут дверь дома распахнулась. На пороге стояла Гвен в белой форме медсестры.

– Да?

Она выглядела как дух грядущего Даниного Рождества, не была расфуфырена, как в тот день, когда ворвалась в «Розовую лису». Красивые волосы были завязаны в узел на затылке, а в углах рта пролегли складки. – Ты ко мне?

– К Дане, – ответила я.

Гвен улыбнулась.

– Она в школе. И позволь спросить, что ты здесь делаешь среди дня? Неужели сейчас нет школьных контролеров?

Что крылось за ее игривым упреком, понять было сложно. Казалось, эта встреча ее потешала, словно я была маленьким ребенком, который сделал что-то взрослое, например заказал в ресторане лобстера.

– Сейчас я забочусь о маме, – ответила я.

– А тебе не кажется, что о твоей маме и так заботится достаточно людей?

Она продолжала говорить в том же тоне и пригласила меня в дом.

Судя по всему, гостиная у них была посвящена Дане и кристаллам «Сваровски». На всех горизонтальных поверхностях расположились стеклянные фигурки на зеркальных подставках. Стены были сплошь увешаны портретами дочери. Среди них школьные фотографии в хронологическом порядке – но были и другие, которые смахивали на дело рук Роли. Гвен повела рукой, и я села на кожаный диван. Хотя на подушки было накинуто покрывало из шенили, кожей бедер чувствовались трещины в обивке.

– Могу предложить тебе какой-нибудь напиток? – спросила Гвен.

– Нет, – ответила я.

– Нет? – повторила она с восходящей интонацией, словно напоминая о правилах хорошего тона. Я чуть не поправилась: «нет, мэм», – но вместо этого повторила:

– Нет, я не хочу пить.

– Ну что ж, хорошо, – сказала Гвен. – Мама запретила тебе брать питье из моих рук? Она думает, я тебе каких-нибудь кореньев подсыплю? Думает, так все и было? – Гвен хохотнула. – Здесь душновато. Включить вентилятор? Или она запретила тебе и моим воздухом дышать?

– Мама даже не знает, что я здесь. И я была бы признательна, если бы вы перестали ее упоминать.

– Ты так похожа на сестру, – произнесла Гвен. – Я и не представляла, что моя дочь общается с тобой. О тайной жизни девчонок можно целую книгу написать.

– Вам лучше знать о тайной жизни, – парировала я.

Гвен повернулась.

– А эта дерзость! Вы и в самом деле сестры.

Каждый раз, когда она произносила слово «сестра», я чувствовала, как меня дразнят, и ерзала на диване.

– Может, хочешь сесть сюда? – предложила Гвен, вставая. – Это кресло твоего отца.

– Нет, – отказалась я.

– Итак, – сказала Гвен, – чем могу помочь? Я собираюсь на работу, но могу выкроить для тебя немного времени.

– Не сдавайте отца полиции, – попросила я.

Она чуть заметно улыбнулась.

– Как-как?

Я вытащила из сумки открытку. Хотелось сохранить ровную интонацию, поговорить как женщина с женщиной.

– Вы отправили это маме. Вам не кажется, что она достаточно страдала?

Гвендолен взяла открытку, держа ее на вытянутой руке, будто не хотела замарать белоснежную форму.

– Девочка, – протянула она, – хотя здесь подмечен очень важный факт, я ее не отправляла, – она перевернула картонку и увидела улыбающийся арахис. – Джимми Картер?

– Вы врете, – сказала я, – вы с Даной только и делаете, что врете, и врете, и врете.

Благодушие Гвен улетучилось, она наклонилась:

– Не смей так отзываться о моей дочери. Она ради тебя сделала больше, чем ты можешь представить. Мы обе всю жизнь прожили только ради вашего комфорта. Ни я, ни она ни разу тебе не соврали.

– Не притворяйтесь белыми и пушистыми.

– Ты тоже не притворяйся, – отрезала Гвен. – Все, что есть у тебя, ты получила в ущерб моей дочери. Только то, что ты ничего не знала, не значит, что ты ни в чем не виновата.

Я встала с потертого дивана, Гвен тоже. Казалось, мы сейчас либо подеремся, либо обнимемся.

– Не приближайтесь к моей матери, – потребовала я. – И к отцу.

Гвендолен произнесла:

– Послушай. Сядь на место. Ты пришла, потому что хочешь что-то узнать, поэтому дай я тебе кое-что скажу.

Я снова села, потому что она была права. Разве не за этим я пришла?

– Во-первых, твоя просьба неразумна. Я есть, и Дана есть. Ты не можешь просить нас сделать вид, будто нас нет. Когда я пришла в тот день в «Розовую лису», я не просила