Седьмой круг ада - Игорь Болгарин

Наташа, однако, лишь грустно улыбнулась в ответ.

– Ну что ты печалишься? Все будет хорошо, мы еще сегодня уедем из Джанкоя вместе с твоим дядей. Яков Александрович мне не откажет. И уж точно – он не ослушается Нину Николаевну. Ну, душенька, не будь такой, ну пожалуйста!

Наташа лишь молча кивнула и снова отвернулась к окну. Рассеянно смотрела на бегущую мимо унылую степь.

– А что с вашим дядей, мадемуазель? – вежливо поинтересовался Дудицкий.

Прежде чем успела ответить Наташа, заговорила Лиза. И остановить ее было невозможно. Поручик встретил рассказ сдержанно. Некоторое время все трое молчали… Поезд шел медленно, с натугой переползая от полустанка к полустанку. Но наконец показался Джанкой.

– Через несколько минут будем на месте, – встал Дудицкий. – Я могу быть чем-либо полезен?

– Благодарю вас, поручик, – отозвалась Лиза. – Пожалуйста, проводите нас к салон-вагону Якова Александровича.

Слащов принял Лизу и Наташу сразу после доклада адъютанта. Он поднялся им навстречу – выше среднего роста, очень худой, подтянутый, коротко остриженный, с лицом матово-бледным, тонкогубым, слегка тронутым оспой. Отдал какие-то распоряжения адъютанту – вид и тон его говорили о том, что человек этот привык повелевать.

«Вот он, спаситель Крыма», – подумала Лиза.

«Вот он, генерал-вешатель», – подумала Наташа. Она опустила голову, стараясь не выдавать себя выражением лица. Слащов принял позу за смущение при виде героя. К этому ему было не привыкать. Искренне удивился при виде Лизы. Поздоровался, однако, по всем офицерским правилам: как-никак, выпускник знаменитого Павловского военного училища, да еще генштабовец. Предложил сесть, отрывисто спросил:

– Что привело вас сюда, Елизавета Юрьевна? Что дома? Ничего не случилось?

– Все благополучно, Яков Александрович, – довольно уверенно заговорила Лиза. – Мы по личному. Это моя подруга Наташа.

– И что же? – нетерпеливо спросил Слащов.

– Мы приехали просить за ее дядю. У нас и записка от Нины Николаевны. Она тоже просит.

– Так-так. «Тоже просит», – с холодной иронией повторил Слащов.

Лиза протянула записку. Слащов прочитал ее, сунул в карман френча, окинул взглядом Наташу.

– Ваш дядя, мадемуазель…

– Дядя по маме. Его фамилия Красильников, – начала сбивчиво объяснять Наташа. – Он здесь, в лагере.

Слащов коротко позвонил в колокольчик, и в дверном проеме встал высокий, стройный адъютант.

– Проверьте. Красильников… – Слащов обернулся к Наташе, немигающе и нетерпеливо смотрел на нее.

Наташа не сразу поняла, чего хочет от нее Слащов, и даже поежилась под его взглядом, точно от холода.

– Семен Алексеевич, – сообразила наконец она.

Лиза, растерянная и недоумевающая, смотрела то на Наташу, то на Слащова. Почувствовав, что пора вмешаться, сказала:

– Яков Александрович, дядя Наташи не мог сделать ничего предосудительного.

– Почему вы так решили?

– Ну, во-первых, он из интеллигентной семьи. Я хорошо знала маму Наташи…

Вернулся адъютант, вплотную подошел к Слащову, что-то шепнул и сразу же вышел. Слащов некоторое время осмысливал услышанное, затем обернулся к Наташе, сказал:

– Ваш дядя – преступник! Он дезертир, изменник России! Да-да! – По его лицу прошла судорога.

Слащов круто повернулся и шагнул к окну. Сдавило вдруг, словно обручем, виски – слегка, мягко, едва ощутимо, но он насторожился, замер – знал: так приходит к нему ярость – сначала тихая, но с каждым мгновением нарастающая, захватывающая, способная, подобно лавине, поглотить все. Он понимал, что бывает несправедлив, жесток и страшен в такие минуты. Но если ярость приходила, он ничего уже сделать не мог, да и не пытался: ему казалось, что любая попытка обуздать взрыв может убить его самого. Приступы ярости часто толкали его на поступки, которые вспоминались потом долго, кошмарами приходили во сне.

И вдруг вспомнил: за его спиной – девушки… Против обыкновения заставил себя успокоиться, вернулся к столу и, обращаясь к Лизе, глухо проговорил:

– Вам, мадемуазель, должно быть стыдно! Вы поддались бездумному легкомыслию. Хлопотать о дезертирах, бегущих с фронта!.. Подумайте, что будет с вами, урожденной Тауберг, с вашей маман, если в Крым ворвутся красные! – Слащов увидел в широко распахнутых глазах Лизы отчаяние.

В глазах ее подруги стыла откровенная ненависть. «Недоумение, ненависть, страх – не все ли равно? – устало подумал Слащов. – Никто не понимает… И не поймет!»

– Но, Яков Александрович, – сказала Лиза, – ведь мы…

– Вы немедленно вернетесь домой, мадемуазель! – Слащов вновь вызвал адъютанта, спросил: – Поезд на Севастополь?

– Завтра в пять сорок утра, ваше превосходительство!

– В таком случае отправьте мадемуазель домой в моем автомобиле! С сопровождающим.

В углу салона, близ божницы, взмахнул крыльями и громко каркнул ворон, будто соглашаясь с решением генерала. Слащов любил животных, и у него в салоне нередко находили приют бездомные кошки и собаки. Вот и сейчас у него жили подранок-ворон и рыжий кот, которому Слащов не без умысла дал кличку Барон.

Проходя через адъютантское купе, Наташа увидела Дудицкого. Поручик смотрел на них с Лизой не без сочувствия, как показалось Наташе. Должно быть, уже все знал.

Когда шли к машине, Лиза заплакала:

– Наташа, Наташенька, прости меня…

– Перестань, Лиза, – сдавленно проговорила Наташа. – При чем здесь ты?

– Пожалуйста, барышни… – Шофер предупредительно открыл дверцу машины.

– Садись. – Наташа подтолкнула подругу. – Садись же. Тебе надо ехать. Я остаюсь.

– Как же так?.. – заметалась Лиза, но Наташа уже уходила, словно боясь, что решимость в последний миг покинет ее.

Лиза растерянно посмотрела на стоящего рядом офицера. Он пожал плечами и помог девушке сесть в автомобиль.

Наташа слышала, как взревела, уезжая, машина, но даже не оглянулась – боялась расплакаться от унижения, одиночества, тревоги. Как наивна, как глупа была она, понадеявшись на помощь Слащова! Разве не слышала она, как по его приказу вешали в Симферополе на фонарных столбах подпольщиков?

А Лиза… Хорошая, отзывчивая и добрая Лиза. Она – как большой, всеми любимый, избалованный ребенок. И ничего о жизни не знает. Сегодня вспомнила вдруг о войне, да и то в связи с тем, что господа офицеры растеряли правила хорошего тона…

Наташа подумала: надо попытаться выяснить, где находится лагерь, в котором держат Семена Алексеевича. А там – как знать! – быть может, удастся и связь с ним установить. И если не помочь, то хотя бы предупредить, что дела его – хуже некуда. «Дезертир!.. Изменник России!» – в устах Слащова это означало верную смерть.