Августовские пушки - Барбара Такман

Англичане чувствовали, что идут по местам былых триумфов. В десяти милях южнее Монса они прошли через Мальплаке на границе между Францией и Бельгией и видели стоящий у дороги монумент в честь победы герцога Мальборо над армиями Людовика XIV, нашедшей бессмертие во французской народной песне. Впереди, между Монсом и Брюсселем, лежало Ватерлоо. Возвращение на это победное поле почти в день сотой годовщины знаменитой битвы вселяло в англичан уверенность.

В то время как головы их колонн приближались 22 августа к Монсу, кавалерийский патруль в составе полуэскадрона, разведывавший дорогу к северу от канала, заметил четырех всадников. Их форма была незнакомой. В следующий момент, увидев англичан, все четверо остановились. Наступила минутная пауза, и те и другие вдруг поняли, что перед ними враги. Германские уланы повернули своих лошадей и галопом бросились обратно к своему эскадрону, англичане начали преследование и настигли их на улицах Суаньи. Вспыхнула недолгая схватка, в которой уланам «мешали их длинные пики, и они вынуждены были побросать их»; англичане убили троих или четверых и вернулись победителями. Командир эскадрона капитан Хорнби был награжден орденом «За боевые заслуги» как первый английский офицер, убивший немца кавалерийской саблей нового образца. Война началась по всем правилам и обещала самые ободряющие результаты.

После первого столкновения с врагом на дороге в Суаньи штаб, как и ожидалось, не увидел причин изменять оценку сил противника или его положения. Вероятные силы немцев, противостоящие англичанам, Уилсон оценил в два корпуса и одну кавалерийскую дивизию, которые были слабее или, по крайней мере, равны двум корпусам и кавалерийской дивизии британского экспедиционного корпуса. Настойчивость Уилсона, его хорошее настроение, признанное знание местности и французов оказались более убедительными, чем доклады офицеров разведки — особенно если учитывать традицию оперативного отдела принижать оценки своих коллег, ибо разведка всегда предполагает худшее. Смерть сэра Джеймса Грайерсона, который среди англичан был самым лучшим знатоком германской военной теории и практики, оставила Уилсона, повторявшего идейные построения французского генерального штаба, без оппонента, что и придало его теориям гораздо больше убедительности. Сражение следующего дня ожидалось с уверенностью, разделяемой офицерами штаба и командирами корпусов, хотя и не самим сэром Джоном Френчем.

Его настроение по-прежнему было мрачным, а колебания — почти такими же, как у Ланрезака. 21 августа в штаб приехал генерал Смит-Дорриен, только что прибывший во Францию на замену Грайерсону. Ему было приказано «дать бой на линии канала Конде». Когда же он спросил, означает это наступление или оборону, то услышал: «Исполняйте приказы». Единственное, что волновало Френча, — это незнание планов Ланрезака, касающихся сражения на его правом фланге; еще он опасался разрыва, открывавшегося между ними. 22 августа Френч на автомобиле отправился к своему неприятному соседу, решив посовещаться с ним, но по пути узнал, что Ланрезак выехал вперед, в штаб X корпуса в Метте, где в это время тот вел активный бой. Английский главнокомандующий вернулся обратно, так и не встретившись с французом. Прибыв обратно в штаб, он узнал приятную новость: 4-я дивизия, оставленная поначалу в Англии, прибыла во Францию и уже находилась на марше, чтобы присоединиться к основным силам. Сгущающаяся тень германского наступления через Бельгию и отход бельгийской армии к Антверпену заставили Китченера послать эту дивизию во Францию.

Кавалерийская стычка на дороге в Суаньи оказалась для генерала фон Клука куда большим сюрпризом, чем для англичан. До этого момента — настолько эффективными были французские и английские меры предосторожности — он не знал, что перед ним находятся англичане. О состоявшейся высадке он прочел в бельгийской газете, опубликовавшей официальное коммюнике Китченера, извещавшее о благополучном прибытии британских экспедиционных сил «на землю Франции». Это объявление, сделанное 20 августа, было единственным, из которого сама Англия, весь мир и противник узнали о высадке войск. Клук все еще думал, что экспедиционные части высадились в Остенде, Дюнкерке и Кале, — главным образом потому, что ему хотелось так думать, поскольку его намерением было «атаковать и рассеять» англичан вместе с бельгийцами раньше, чем он встретит французов.

Теперь же фон Клуку приходилось беспокоиться о возможном выступлении бельгийцев из Антверпена у него в тылу и вероятном ударе по его флангу англичан, таинственным образом развертывающихся, как он полагал, где-то справа от него в Бельгии. Он все время пытался продвинуть свою армию на запад, чтобы найти англичан, однако фон Бюлов, опасаясь разрыва между армиями, постоянно его осаживал, чтобы удержать ровный фронт. Клук протестовал. Бюлов настаивал. «Иначе, — говорил он, — 1 — я армия уйдет слишком далеко вперед и не сможет поддержать 2-ю армию». Обнаружив англичан прямо перед собой, Клук снова попытался двинуться на запад, чтобы нащупать фланг противника. Когда Бюлов вновь помешал ему, Клук обратился с яростным протестом в генеральный штаб. Представление генерального штаба о местонахождении британских войск было еще более туманным, чем мнение союзников о положении германского правого крыла. «Мы полагаем, что никакой серьезной высадки не имело места», — ответил штаб и отклонил предложение Клука. Лишенный возможности обойти противника и обреченный на фронтальную атаку, Клук в гневе устремился к Монсу. 23 августа он приказал форсировать канал, занять территорию к югу от него и оттеснить противника к Мобежу, перерезав ему пути отступления с запада.

В тот день, 22 августа, Бюлову столько же хлопот, что и Клук справа, доставлял находившийся слева Хаузен. Если Клук рвался вперед, то Хаузен имел обыкновение отставать. Имея на другом берегу Самбры передовые части своей армии, действовавшие против X корпуса Ланрезака, Бюлов предполагал осуществить совместное большое наступление силами своей армии и армии Хаузена и уничтожить противника. Но к 22 августа Хаузен еще не был готов. Бюлов возмущенно жаловался на «недостаточное взаимодействие» со стороны своего соседа. Хаузен же с не меньшим возмущением жаловался на постоянные требования Бюлова о помощи. Решив больше не ждать, Бюлов бросил три корпуса в отчаянную атаку вдоль линии Самбры.

В течение этого и последующего дней армии Бюлова и Ланрезака сцепились в схватке, известной под названием «битвы у Шарлеруа». В конце первого дня в действие вступила армия Хаузена. Это были те самые два дня, когда французские 3-я и 4-я армии старались противостоять катастрофе, ведя бой в лесах и туманах Арденн. Ланрезак находился в Метте, решив оттуда руководить боем, но все его руководство свелось главным образом к беспокойному ожиданию донесений о происходящем от командиров дивизий и корпусов. Те, в свою очередь, едва могли что-то узнать о своих частях, либо попавших под сильный огонь, либо ведущих уличный бой в какой-нибудь деревне, либо выходящих из боя измотанными, с тяжелыми потерями. Нередко в подразделениях не оставалось офицеров, которые могли бы прислать боевое донесение. Живое свидетельство происходящего достигло Метте раньше письменного сообщения. На площадь, которую беспокойно мерил шагами Ланрезак, не усидевший со своим штабом в доме, въехал автомобиль с раненым офицером. В нем узнали генерала Боэ, командира одной из дивизий X корпуса. Смертельно бледный, с глазами, видевшими трагедию, он с трудом прошептал подбежавшему к автомобилю Эли д’Уасселю: «Скажите ему… скажите генералу… мы держались… сколько могли».

Об «ужасных потерях» сообщал III корпус, находившийся перед Шарлеруа, левее X корпуса. В течение дня немцы просачивались в этот промышленный город, расположенный по обеим сторонам реки, и теперь французы отчаянно пытались выбить их. Когда немцы пошли в атаку в плотном строю — таков был их обычай, пока французы не отучили их, — они стали превосходной мишенью для «семидесятипяток». Но для орудий, способных производить до 15 выстрелов в минуту, не было достаточного количества снарядов, и поэтому темп стрельбы не превышал 2,25 выстрела в минуту. В Шарлеруа стрелки-«тюркосы» из двух алжирских дивизий, добровольно записавшиеся на службу, сражались с не меньшей отвагой, что и их отцы при Седане. Один их батальон атаковал германскую батарею, заколол штыками расчеты и возвратился, имея всего лишь двух человек не ранеными из 1030. На разных участках фронта, в зависимости от обстоятельств, французы были либо деморализованы, либо взбешены огнем вражеской артиллерии, до которой не могли добраться или которой даже не видели. Они с беспомощной яростью наблюдали за немецкими аэропланами, выполнявшими роль артиллерийских корректировщиков, после полета которых над французскими позициями обязательно следовал новый дождь снарядов.