Союз еврейских полисменов - Майкл Чабон

– Ребе Цимбалист! – рявкает Ландсман.

– Он-таки здесь, но сильно-сильно занят, – с готовностью сообщает молодой человек.

– Таким же неотложным делом, как и ты, – предполагает Ладсман.

– Я был там не у места, – выдавливает бакалавр, жалея себя, и устремляет указующую скулу свою на Бину, не вовлекая в жест иных частей тела. – Ей туда нельзя. Она там не у места.

– Видишь это, сладкий мой? – сует ему Бина свою бляху. – Я как конверт с деньгами, везде у места, лучший подарок.

Изверг забывает про жертву, прячет орудие пытки за спину, как будто боясь его обличительной силы.

– Ребе Ицык… Вы его арестуете?

– Иди ты… – удивляется Ландсман, подступая к бакалавру. – А за что, подскажи мне, милый?

Чего не отнимешь у бакалавра из ешивы, так это таланта отвертеться от вопроса.

– Откуда мне знать? Будь я законником в модных штанах, так торчал бы я тут с палкой-тряпкой, скажите на милость?

В амбаре собрание вокруг большого картографического стола. Ицык Цимбалист инструктирует свою команду евреев в желтых комбинезонах, с расфасо ванными в сеточки кранцами бород на подбородках. Вторгшаяся к ним женщина воспринимается всеми как назойливая муха. Цимбалист последним отрывает взгляд от стола с очередной насущной проблемой, оценивает появившуюся в дверях проблему новую, нежданную, кивает вошедшим и хрюкает с упреком, как будто укоряя полицейских за опоздание.

– Доброго утречка, джентльмены, – дудит Бина, и голос ее расплывается в мужском амбаре. – Я инспектор Гельбфиш.

– Доброе утро, – откликается местный многознатец.

Лицо его бесплотное нечитаемо, как блеск клинка или голый череп. Ловко скатывают карту его руки, перевязывают ее бечевкой, суют в кажущуюся неразбериху таких же свертков. Размеренные движения старика, забывшего спешку как порок дней молодых. Шаг его нечеток, но жест точен и аккуратен.

– Пообедали, – сообщает он своей команде, хотя на столе ни крошки съедобной.

Команда колеблется, обтягивая старца неправильным эрувом. готовая защитить его от мирских хлопот, два источника которых блистают бляхами под их родным кровом.

– Им бы лучше далеко не расходиться, – замечает Ландсман. – Может, с ними тоже побеседовать придется.

– Подождите в машинах, – обращается к людям Цимбалист. – Не болтайтесь здесь.

Они направляются через склад к гаражу. Один задерживается, путаясь пальцем в сетке бороды.

– Раз обед миновал, ребе Ицык, так, может, мы займемся ужином?

– Можете и завтрак прихватить, – ворчит Цимбалист. – Всю ночь работать придется.

– Много работы? – сочувствует Бина.

– Шутите! Года не хватит разобраться. Грузовой контейнер нужен.

Цимбалист подходит к электрочайнику и звякает стаканами.

– Ну-ну, Ландсман, я слыхал, что у вас этой бляхи немножко не было, нет?

– Таки неплохо со слухом у вас, ребе Ицык.

– Слышу только то, что говорят.

– Слышали о туннелях под Унтерштатом? На случай, если американцы нас разлюбят и решат провести «акцьён»?

– Такое трудно не услышать. Даже до ваших ушей дошло.

– Может, случайно у вас имеется и план этих туннелей? Входы, выходы, соединения, переходы…

Старик все еще стоит к ним спиной, разрывает упаковку пакетиков чайной заварки.

– Ни о какой случайности не может быть и речи. Совершенно закономерно имеются у меня эти планы.

– Так что если бы по какому-то резону захотелось вам ввести или вывести кого-то, для примера, скажем, из отеля «Блэкпул» на Макса Нордау, так это для вас проще пареной репы?

– И с какой это стати? – удивляется Цимбалист. – Я в таком клоповнике моське своей обожаемой тещи жить не пожелал бы.

Он выключает чайник, не дав воде вскипеть, заливает заварку в мешочках. Стаканы ставит на поднос, туда же пристраивает банку с джемом и три чайных ложечки. Втроем они присаживаются к его столу в его углу. Пакетики неохотно окрашивают тепловатую водицу. Ландсман оделяет всех «папирозами», предлагает огонь. Из фургонов доносятся звуки – не то крики, не то смех, так Ландсман и не понял.

Бина прогуливается по помещению, восхищается количеством гибкого погонажа, его разнообразием, осторожно обходит спутанные клубки провода, серой резины с кроваво-красными пятнами меди на срезе.

– Ошибок не случалось? – интересуется Бина. – Не там проволоку протянули, не туда кого-нибудь послали…

– Не смею допускать ошибки, не отваживаюсь. Суббота – штука серьезная. Если народ перестанет доверять моим картам, мне конец.

– У нас еще нет результатов баллистической экспертизы относительно оружия, убившего Менделя Шпильмана, – продолжает Бина с той же интонацией. – Но рану ты видел, Меир.

– Видел.

– Не похоже на, скажем, «глок», ТЕС-9 или еще что-нибудь в том же духе?

– По моему скромному мнению, нет.

– С Литваком, его командой и их оружием ты поворковал достаточно.

– Прекрасные мгновения!

– В их песочнице неавтоматических формочек-лопаточек не обнаружил?

– Нет. Нет, инспектор, не обнаружил.

– Ну, так и что? – интересуется Цимбалист, опуская свой хрупкий седальник на надувной резиновый пышкопончик. венчающий сиденье застольного стула. – И почему это до меня относится, позвольте вам спросить? Какие такие причины имеются?

– Кроме, разумеется, вашего желания, чтобы справедливость в этом конкретном случае восторжествовала? – уточняет Бина.

– Да-да, конечно, – с жаром подтверждает Цимбалист.

– Детектив Ландсман, вы не полагаете, что Альтер Литвак убил Шпильмана или приказал его убить?

Ландсман возвел очи на лицо мудреца-многознатца и ответил:

– Нет. Не он. Мендель ему не был нужен. Но он начинал в него верить, в Менделя.

Цимбалист моргает, проверяет пальцем, не затупился ли клинок его носа, обдумывая услышанное, как будто узнал о том, что на природе проклюнулся новый ручей, который просится на его карты.

– Не-ег, я такого не съем. – проклевывается ручеек его голоса. – Кто угодно. Любой другой еврей, но не этот.

Ландсман до спора не опускается. Цимбалист тянется за своим чаем. Ржавая жилка, похожая на ленточку в стеклянном шарике, всколыхнулась в стакане, обеспокоенная движением.

– Что бы вы делали, если бы то, что вы считали линией на своей карте – и уверяли бы в этом других, – если бы это оказалось прилипшим волосом, нечаянной помаркой от авторучки, складкой? Признали бы вы свою ошибку? Побежали бы к ребе? Объявили бы об этом?

– Такого не может случиться.

– Но если бы?… Как бы вы жили дальше?

– Если бы вы сознательно упекли невинного человека за решетку на много-много лет, инспектор Гельбфиш, на всю оставшуюся жизнь, как бы вы жили дальше?

– Такое случается сплошь и рядом. – заверила Бина. – Но вот я перед вами.

– Гм… хм… Тогда полагаю, вы знаете, как бы я себя… Между прочим, термин «невинный» – штука весьма относительная.

– Вполне с вами согласна. Вне всякого сомнения.

– За всю свою жизнь я знал лишь одного человека, к которому можно было бы отнести этот термин.

– Вы богаче меня, мистер Цимбалист.

– И меня тоже, – добавил Ландсман, чувствуя, что не хватает ему Менделя Шпильмана, как будто они всю жизнь были закадычными друзьями. – Как ни жаль это признавать.

– Вы знаете, о чем народ гудит? – спросил Цимбалист. – Все эти гении, среди которых я имею счастье обитать. Они уверены, что Мендель вернется. Что все произойдет, как предречено. Что Мендель встретит их в Иерусалиме и будет править Израилем.

Впалые щеки старца оросили ясные слезы. Это увидев, вынула Бина из сумочки чистый, отглаженный белый платочек. Принял платок Цимбалист, на него он с тоскою воззрелся. Плавным жестом, достоинства полным, поднес к рубильнику своего носа и выдул в платок богатый урожай из обеих ноздрей.

– Хотел бы я его увидеть снова.

Бина накидывает лямку коровьей сумы на плечо, и балласт имущества тут же возобновляет тщетные попытки вжать хозяйку в центр планеты.

– Собирайтесь, мистер Цимбалист.

Старец изумлен. Он шевелит губами, как будто борясь с невидимой сигарой. Подбирает со стола полоску кожи, завязывает ее узлом, кладет на стол. Снова подбирает, развязывает.

– Э-э… Вы меня арестовали?

– Нет. Я хочу побеседовать с вами по душам. Можете позвонить адвокату.

– Э-э… Адвокату…

– Я полагаю, вы вывели Альтера Литвака из «Блэкпула». Может, даже и убили его. Мне хотелось бы это выяснить.

– Это все ваши домысли. Не базирующиеся ни на каких уликах.

– Есть кое-какие улики, – возражает Ландсман.

– Около трех футов улик, – уточняет Бина. – Вы ведь можете удавить человека тремя футами веревки, мистер Цимбалист?

Многознатец покачивает головой, лицом выражая иронию. Он уже полностью владеет собой и ситуацией.