Гнев и радость - Дженнифер Блейк

— Было, было. Так что вообрази себе, что Вэнс это Рей. Вообрази, что это Рей купил тебе новую одежду и что вы двое идете… ну, например, кататься на лодке или удить рыбу. Ты можешь это сделать?

Брови девочки то поднимались, то опускались. Она поджала губы и дергала ими из стороны в сторону. Подняв свою банку с кока-колой, она сделала большой глоток, как будто внезапно ее одолела жажда, и коротко рассмеялась.

— Я попробую, — произнесла она.

— Прекрасно, — сказала Джулия, в свою, очередь, рассмеявшись от облегчения. — Беги и скажи гримерше, чтобы она тебе все подправила, и мы сделаем еще один дубль.

Пока Джулия стояла и смотрела, как девочка идет в гримерную, рядом с ней послышался шорох шагов. Она сразу догадалась, что это Рей, она узнала звук его шагов и терпкий мужской запах. Она уже оборачивалась к нему, когда он проговорил:

— Ты очень хорошо поговорила с ней.

— Это труд небольшой, она прекрасно играет, если сосредоточится.

— Но ты очень терпелива, а это кое-что другое.

Эта похвала доставила ей такую радость, какую она и не ожидала. Она отвернулась, чтобы, он не заметил, как вспыхнуло ее лицо, и одновременно что-то забилось у нее в горле, когда до нее дошло, что он пришел не потому, что беспокоится о Саммер, как она сначала подумала, а специально искал ее. Она судорожно глотнула и быстро, пока не прошло это мгновение, сказала:

— Послушай, я хочу сказать тебе…

— О том, что случилось вчера вечером… — подхватил он. Они оба остановились.

— Леди в первую очередь, — спокойно произнес он.

Она встретила его взгляд, но сама была далека от спокойствия.

— Не знаю, что ты думаешь насчет Вэнса. Но он… он был не в себе.

— Ты хочешь сказать, что он по уши накачался наркотиками?

— Именно. Я только хотела сказать, что очень рада, что ты оказался на месте.

Рей долго смотрел на нее, и напряженные морщины вокруг его глаз понемногу исчезли. Он глубоко вздохнул.

— Я даже растерялся… когда увидел, как он свалил тебя на землю… и как ты защищала его. До меня не сразу дошло, почему ты так поступила. Я не привык размышлять только исходя из того, что лучше для фильма.

— Это привычка, иногда она заводит меня слишком далеко, — объяснила Джулия.

Он понимающе улыбнулся.

— Я увидел, что у тебя горит свет, и шел спросить насчет эпизода при закате. Я подумал, что ты могла бы дать мне несколько советов, как вести себя с женщиной, которая так зла на тебя, что не желает даже разговаривать, как режиссера, естественно.

— Естественно, — повторила она. — Я могла бы посоветовать тебе не замечать, что она сердится на тебя.

Он склонил голову набок и посмотрел на нее сверху вниз.

— И что это значит?

— Булл все рассказал мне. Он объяснил, что вы хотели снять эту сцену для фона, на котором будут идти титры с перечислением всех участников. Ты мог бы потрудиться сам все объяснить, вместо того чтобы уйти, не сказав ни слова.

— Тогда отступление казалось наилучшим выходом. Неизвестно, кто из нас больше погорячился, я или Булл, и мне не хотелось ухудшать положение, если я вдруг скажу что-нибудь не то.

— Когда-нибудь тебе придется сказать мне, — произнесла она легко, — чем тебе так не нравится правда. Это то, что я ценю очень высоко.

Он не ответил, его лицо изменилось под ее взглядом, стало темным, непроницаемым. Сомнения закрались в ее душу, и вместе с ними таяла радость. Невольно напрашивался вопрос: правду ли ей сказал Булл?

Им надо было спешить. Они теряли нужное освещение, солнце то выходило, то вновь скрывалось за медленно собирающимися тучами. Воздух стал тяжелым, душным. Бриз, который дул все утро, начал набирать силу, закручивая спиралью пыль, обертки от жевательной резинки, сухие опавшие листья платанов. Порывы ветра гнали их по улице, как стаю испуганных морских существ. Кинооператоры пытались защитить свои объективы. Офелия вынула из сумочки японские заколки и укрепляла ими свой «конский хвост», чтобы не мешал. Аннет стояла у двери своего фургончика и смотрела на небо, как будто для нее было жизненно важно увидеть первую каплю дождя.

— Давайте еще раз! — крикнула Джулия. — Последний, самый лучший дубль. — Все заняли свои места. Наступила тишина. Хлопнула хлопушка. Ровно зарокотали камеры.

Все вышло замечательно.

Солнце пробилось в чистое пространство между сгущающимися тучами, так что освещение стало постоянным. Ветер стих. Саммер, играя, выворачивалась из руки Вэнса, любовалась собой, своей одеждой, проходя мимо витрин магазинов, и щебетала, как будто и не слыхала о таком явлении, как страх перед камерой. Она заставила Вэнса улыбнуться, что еще больше украсило эпизод. Она вела себя, как ребенок, избавленный от тесного выходного платья и туфелек со скользкой подошвой. Она была воплощением любящей дочери и маленькой роковой женщины. Она вся была счастье и восторг. Она была просто великолепна.

Когда они дошли до конца улицы, все восторженно приветствовали ее и хлопали в ладоши, кое-кто облегченно вздохнул. И в этот момент начался дождь.

Это был не мелкий дождь и не редкий, когда капли падают разрозненно, как бы предупреждая. Только что дул теплый ветер и солнце уходило за тучу, и вдруг начался потоп. Капли дождя были огромные, величиной о блюдце. Они шлепались об тротуар, вздымая пыль, мешаясь с ней, текли мутным потоком, от которого поднимался пар, и воздух наполнился запахом внезапной сырости.

Саммер, возбужденная, счастливая из-за своего удачного выступления, выбежала с криком на улицу и закружилась как волчок, подняв кверху руки и лицо навстречу дождю. Джулия не могла не улыбнуться при виде радости девочки, тогда как сама она бросилась в укрытие под навес витрины магазина. Эта радость была заразительна; Джулия была готова выйти и присоединиться к Саммер.

Ее мысль прервал вопль, пронзительный, животный.

— Прекрати сейчас же, дура! Прекрати!

Это была Аннет. Она бежала от фургона, размахивая руками и разбрызгивая босыми ногами грязную воду, которая уже покрывала тротуар. Взгляд у нее был совершенно дикий, рот широко открыт в крике. Волосы быстро намокли и прилипли к голове, тонкий хлопковый брючный костюм болтался на ее худом теле, как свежевыстиранное белье на веревке.

Саммер, улыбка которой моментально исчезла, начала отступать. Аннет настигла ее. Она схватила девочку, притянула к себе и стала хлестать ее рукой по лицу.

— Дура! Идиотка! Я тебе покажу, как устраивать спектакли! Только попробуй заболеть, слышишь? Только попробуй! Если ты заболеешь, кто будет зарабатывать нам на жизнь?

Аннет трясла девочку и сама тряслась, как огородное пугало на сильном ветру. Она била ее по щекам, выкрикивала требования и угрозы. Саммер кричала, умоляла мать перестать, одновременно искусно уклоняясь от ударов, и плясала у держащей ее руки Аннет, пытаясь вырваться.