Дьявольская радуга - Александр Годов

Огоньков становилось все больше, толстяк с трудом их ловил комком. На его спине и лице выступил пот. Одному из человечков удалось увернуться от молнии, и он рванул к Седьмому. От него шло слабое желтоватое свечение.

Седьмой присел и протянул руку к человечку. Лилипут остановился в метре от него и, тонко вереща, принялся размахивать руками. Карлик лишь издали походил на человека. Его плоть на лице казалась расплавленной: рот тянулся до ушей и поражал кривизной, левый глаз находился под нижней губой, а правый — посредине лба. На груди лилипута болталась третья рука.

Кумакан замычал. Седьмой бросил взгляд на жирдяя. Прямо на него уставились воспаленные глаза толстяка. Тот выдернул руку из смерча и, тряся головой и громко мыча, быстро заковылял к нему.

Что-то просвистело, а затем Седьмой почувствовал резкую боль в здоровой ноге. Он дотронулся до больного места. Рука коснулась чего-то влажного и теплого. Седьмой обалдело посмотрел на ногу и не поверил собственным глазам: лилипут уже наполовину проник в плоть. На красном песке расплывалась лужа крови.

Седьмой попытался выдернуть маленькую тварь, но руки соскальзывали.

Он упал.

Кумакан доковылял до него, рухнул на колени, взвив облако красного песка, и положил рядом с собой комок плоти. Толстяк здоровой рукой принялся ковыряться в его ране, но было уже поздно: лилипут умудрился скрыться в мясе и сухожилиях.

Гигантские головы раскрыли пасти и заголосили так громко, что Кумакан от страха закрыл глаза и задрожал. Тысячи бабочек закружились в бешеном танце, крылышки противно затерлись друг о друга. И словно по чьей-то команде насекомые все разом посыпались на землю.

И Седьмой увидел…

Мотыльки прятали огромное лицо, тянувшееся на многие километры вокруг. И как только они упали… Гигантские глаза всматривались в путников. Неестественно растянутый нос со свистом втягивал сухой воздух.

Тут же по уровню пирамиды раздался громкий, мучительный, полный ужаса вопль:

— Беги! Беги! Кто же?! Как же больно!

Еще одно мгновение — и неизвестный голос затих где-то вдали, а уровень погрузился в прежнее мертвое безмолвие, нарушаемое лишь треском электрических разрядов смерчей и шелестом крыльев мотыльков.

Огромное лицо по-рыбьи пялилось на Седьмого и Кумакана и открывало-закрывало лягушачий рот. Толстяк упал на землю и задрожал. Мотыльки продолжали падать, и через мгновение все тело жирдяя покрылось черным шевелящимся ковром.

Седьмой попробовал подняться, приготовился к боли, что прострелит ногу, но к его удивлению удалось встать без труда. Он наклонил голову, стараясь не смотреть на гигантское лицо, и принялся тормошить толстяка.

— Вставай, — сказал Седьмой. — Ну же! Поднимайся!

Мотыльки противно захрустели, когда он начал стряхивать их с жирдяя. Руки почернели от пыльцы.

— Да вставай же!

Драгоценные минуты утекали, а Седьмой тратил силы на ополоумевшего проводника.

Глухое безмолвие вновь нарушил душераздирающий вопль, взывающий к милости:

— Больно! Как же больно!

Седьмой начал оглядываться вокруг. Голос раздавался сразу из нескольких мест, и его источник было трудно обнаружить.

Прежде чем Седьмой успел осознать случившееся, над его головой что-то тяжело прогромыхало и упало с глухим протяжным грохотом. В нескольких метрах от него появилась густая склизкая масса.

Грохот вырвал Кумакана из лап страха. Толстяк самостоятельно поднялся, схватил шар из плоти и принялся водить над ним обожженной рукой. Сотни маленьких глаз, покрывавших шар, открылись.

— Больно! Мне больно! — раздался неизвестный голос.

По спине Седьмого пробежала холодная змейка страха: из склизкой массы вылезали новые твари пирамиды.

Возясь в слизи, монстры тянули изуродованные гнойниками руки к лицу, выблевывавшему их жалкие жизни. Тела уродцев обвивали металлические цепи. При каждом слабом движении они звонко гремели. Животы тварей раздувались от страшной ноши — сквозь прозрачную кожу можно было разглядеть распухшие эмбрионы с большими головами и руками-отростками. Однако Седьмого испугали не зародыши, а лезвия, воткнутые в плечи уродов. В красноватом свечении уровня пирамиды металл горел алыми зорями.

Кумакан замычал и замахал рукой в сторону самой маленькой головы, торчащей из-под земли. Седьмого не надо было уговаривать: он как можно быстрее заковылял от кучи со странными существами.

За его спиной что-то лязгнуло.

Не оборачиваться…

Седьмой оглянулся. Несколько уродов вылезли из кучи и принялись вытаскивать лезвия из собственных тел. Оказалось, что оружие соединялось с цепью, вплавленной в кисти. Седьмой поймал себя на мысли, что уроды с зародышами в животах напоминали свиноподобных людей: вытянутые носы, похожие на рыла, толстые нижние губы, глаза-бусинки, покатые лбы, странные большие уши.

Кумакан обогнал Седьмого: несся толстяк очень быстро для своей комплекции.

Проклиная проводника, Седьмой поковылял за ним.

— Больно! — вновь прокатился по равнине вопль. — Больно мне!

Над головой Седьмого просвистело лезвие человека-свиньи.

Не оглядываться! Нельзя! Однако взгляд словно магнитом тянуло к уродам. Внутренний голос назойливо шептал, что вот-вот лезвие коснется тела, свиноподобное существо натянет цепь…

Нет. Не думать! До маленькой головы осталось чуть-чуть.

…Уроду совсем необязательно задеть лезвием — достаточно цепи, что жгутом обхватит руку или ногу. После того как он, Седьмой, потеряет равновесие, ему останется лишь молиться о быстрой смерти. Люди-свиньи набросятся на него, вопьются острыми зубами в плоть, перемолотят большими челюстями кости, чтобы накормить ненасытные эмбрионы.

Надо поднажать!

Кумакан остановился в десятке шагов от Седьмого, поднял над головой мясной шар и принялся раскачиваться. Через несколько мгновений шар окутала сероватая дымка.

Лезвие коснулось плеча Седьмого, он потерял равновесие и рухнул на красный песок. В ноздри ударил запах гнилой плоти, во рту появился металлический привкус крови — при падении Седьмой ударился головой о камень.

Не сдаваться! Встать и идти.

Превозмогая усталость, Седьмой пополз к проводнику.

…Сейчас лезвие вопьется в спину, разрывая мышцы, дробя кости…

Нет!

…Человек-свинья набросится на него, длинные ногти вонзятся в шею, но так, чтобы он не умер, иначе нельзя будет насладиться муками. Из ран потечет кровь, свиноподобное существо захрюкает от удовольствия и…

Из дымки, окутывающей руки толстяка, выпорхнула птичка, сделала несколько кругов над головой жирдяя и стремглав полетела к толпе людей-свиней. Седьмому удалось разглядеть животное: острый, загнутый, как у орла, клюв, перья коричневого оттенка, маленькие крылья. Седьмой никогда не видел такой птицы — она походила на смесь сокола с колибри.