Чужая Истина. Книга первая - Джером Моррис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, сам уверен?
— Нет, конечно.
— Хм…
— Что? — Эйден в очередной раз поправил закатанный рукав своей новой рубахи, ощущая в складках красивую деревянную пуговицу. Ему снова стало неловко. — Я зря полез с советами? Испортил тебе отношения с полезным человеком? А может и самому человеку жизнь подпортил…
— Ну уж… не обольщайся. Если что ему и попортил — так разве что настроение. А мне нисколько. Одэлис — человек деловой, по-своему известный. Все странности, какова бы ни была их природа, не меняют сути. Да и как тут осуждать, ты ведь хотел помочь страждущему. Не скажу, что наверняка больному, но да бог с ним.
— Извечный Лем?
Аспен с улыбкой пожал плечами.
— Ладно, — согласился Эйден, меняя тему, — а что там с алхимической поддержкой?
— Хех… профессиональный интерес, да? Да было дело, ещё в Меланоре, пытался разогнать подарок хорошего человека до максимума. Сложносоставные эликсиры, усиливающие восприятие артефакты, изматывающая многодневная медитация по пояс в воде… По итогу я увидел даже ауры насекомых, в реальном времени различил рост деревьев, вырубился, когда зашептала галька под ногами. Чуть не умер тогда.
— И что же, больше не пробовал? Такие возможности, любопытно ведь.
— Я умирал ещё с неделю, более страшного похмелья человек, должно быть, не испытывал. — Маг поморщился, с нескрываемой ухмылкой. — Эликсиры были на хорошем спирту тройной перегонки, поверх растительных галлюциногенов и усиливающей артефактики. Старик Рована тогда чуть не лопнул со смеху, доставая меня, завывающего пророчества, из реки. Оказалось — большая часть увиденного было плодом отравленного разума, попыткой упорядочить сигналы от сбесившихся органов чувств. Пр-р-р… тихо, тихо. — Аспен резко натянул поводья, останавливая испугавшуюся лошадь. — Что за зверьё пошло?
Прямо под копыта из кустов выскочил грязный, взъерошенный щенок, гоня перед собой низколетящую сороку. Птица вспорхнула на небольшую рябину и недовольно вскрикнула, щенок же испугался, чуть не отведав подковы, и в растерянности замер прямо посреди дороги. Рыже-белый, чумазый, со смешно стоячими ушами и хвостом-завитушкой.
— Ну, что стоим? — Спросил Эйден после пары секунд ожидания, умиляясь лохматому хулигану.
Аспен тронул кобылу пятками, обходя собаку, собираясь с мыслями, вспоминая, на чём остановился.
— Да я не тебе, к зверю и обращался. Ладно, на, — он кинул на дорогу корку хлеба и аккуратно подтолкнул Желтка в обход. — Так что там про похмелье?
— С тех пор я стал значительно более осторожным. Усовершенствование и без того сложных техник требует… Он идёт за нами. За тобой.
— С чего бы это.
— Полагаю, не стоило сюсюкать, обращаясь к псу.
Эйден пожал плечами с совершенно невинным видом.
— Я ещё и хлеба ему кинул. И яйца половинку, — задумчиво протянул он, очищая варёное яйцо, извлечённое из дорожной сумки.
— Ага, всё с тобой понятно… А у меня тоже собака была, так и звал — Собака. Бестолковая немного, но ласковая, весёлая. Я тогда совсем ребёнком был, и ходили мы с ней по грибы…
На перекрестке всадники свернули налево, разговаривая также негромко, но уже как-то иначе, теплее и проще. Лохматый щенок легко бежал следом, в нескольких шагах, челноком петляя от обочины к обочине и надеясь получить еще что-то стоящее.
К вечеру добрались до большого трактира под названием «В трёх соснах». Бревенчатый сруб на каменном цоколе действительно стоял в старом сосняке, протянув от раскрытых настеж ворот тропы, мощёные потемневшими досками, сразу в три стороны. Непосредственно к сырому, грязному тракту, находившемуся в сотне шагов, вниз в овраг, к небольшой мутной речушке, и в обход крепкого частокола, куда-то вглубь леса. Возможно — к нужникам. Солнце уже скрывалось за чёрными верхушками сосен, когда наши друзья устроили лошадей в стойла и договорились о комнате на ночь. Эйден даже накинул конюху пару медяков, попросив не обижать щенка, который так и прибежал за ними от самых предместий Лидхема.
Здесь, в некотором отдалении от крупных воинских формирований, было тише и не так людно. Однако, почти все путники, попадавшиеся за день в дороге, или сидевшие по лавкам постояльцы трактира, так или иначе имели отношение к закипающей весенней кампании.
— Посидим здесь, — предложил Аспен, осматриваясь, — поедим, выпьем. Наверху тесно и темно, дышать свечной копотью лучше в зале. Смотри, какой трон себе намародёрили.
Резной лакированный стул, с высокой спинкой и витыми ножками, несколько выбивался из общего убранства помещения. Облезлая обивка подлокотников давно засалилась, но кое-где еще хранила близкий к первоначальному оттенок. Синие и белые полосы.
— Из Хертсема видать допёрли, во, каков трофей.– Аспен придвинул тяжёлый стул ближе к одному из самых небольших столов, жестом предлагая другу садиться. Эйден мотнул головой, вежливо отказываясь, уступая. — Ну что ж, тогда сам и воссяду. Неплохо, даже почти не липнет.
Пока маг протирал деревянные части подлокотников платком, Эйден разместился на табурете попроще и подозвал ладную, стройную девку, снующую меж столов. Сейчас у него в кармане… во внутреннем кармане щегольского жилета, ещё оставалось кое-какое серебро, вырученное в аптеках.
Картошка с луком и маслом, горячая томлёная свинина с перцем и чесноком, холодная квашеная капуста из погреба. Он всё ещё не мог наесться солёным и кислым, после долгой зимы в Эссефе. Заплатив за обильный ужин, о как приятно было угощать, молодой алхимик заговорщически подмигнул товарищу и сыпанул в кувшин пива щепотку белёсой пыльцы.
— Умеренность — добродетель, — с некоторым сомнением заметил Аспен, — твои слова?
— В некотором смысле и иногда. Да не бойся, это почти приправа, можно сказать — пряность.
Бородатый маг пожал плечами, откладывая ложку и вытирая новым платком уголки рта. Принял наполненную кружку. Пригубил.
— Неплохо. Надеюсь, моего слепого доверия ты не обманешь.
— Никогда, — с комично-серьёзным лицом отчеканил Эйден, после чего, с расслабленной улыбкой, проглотил половину рога залпом. — Такая разная посуда. Обстановка. Люди. — Протянул он, оглядываясь, отодвигая миски и блюда.
Чуть осоловелый взгляд скользил по столам с простой, но заметно вкусной снедью, по стенам, украшенным поблекшими крашеными щитами, рогами и линялыми гобеленами, по лицам, небритым, сытым и хмельным. Оживлённый гул голосов, перестук чашек и ложек, едва доносящийся скрип сосен, мёрзнущих где-то неподалеку на ночном ветру…
— Мне здесь нравится, — хмыкнул Эйден, как бы самому себе.
— Тебе и в Лидхеме нравилось.
— И это прекрасно, не правда