Удивительная жизнь Эрнесто Че - Жан-Мишель Генассия
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Людвик, дорогой мой!
Через три часа я улетаю в Аргентину. Боюсь, мы больше не увидимся. Мне запретят въезд в страну, что очень печально, но я не жалею о своем решении. Я всегда буду тебя помнить, ты останешься моим лучшим другом. Помоги Йозефу, утешь его. Он еще ничего не знает и будет потрясен. Не оставляй его, он любит тебя как сына. Скажи ему, что я счастлива. Я возьму несколько книг – надеюсь, ты без них обойдешься, – и оставлю себе ключ от квартиры, чтобы сохранить пусть крошечную, но надежду на встречу с вами.
Хелена достала из шкафа одежду и подошла к полкам, чтобы отобрать книги. Несколько минут она стояла, лаская взглядом спутников своей юности. Ей предстояло решить непредвиденную дилемму. Некоторые названия были подобны камешкам Мальчика-с-пальчик из сказки Перро. Авторитетные критики называют эти произведения «золотым фондом литературы», но стоит ли тащить их с собой? Все в чемодан не запихнешь, значит придется чем-то пожертвовать. Хелена колебалась между Джойсом и Хемингуэем, зажала под мышкой «Свет в августе» Фолкнера – с ним она ни за что не расстанется, начала приглядываться к другим томам, и тут зазвонил телефон. Хелена не хотела подходить, но звонок не умолкал, и она сняла трубку.
– Алло, Людвик, алло!
В голосе звонившей звучали истерические нотки, и в первый момент Хелена его не узнала.
– Это ты, Тереза?
– Да. Кто говорит?
– Хелена.
– Как хорошо, что я тебя застала! Боже, Хелена, твоего отца арестовали!
– Что ты такое говоришь?
– Сегодня утром, на рассвете, приехали и увезли.
– За что?
– Они ничего не сказали. Вели себя ужасно грубо. Взломали дверь, один из них ударил Йозефа по лицу, и у него пошла носом кровь.
– Но почему?
– Он протестовал, вышел из себя. С гэбистами так нельзя.
– Ты уверена, что это были люди из Службы госбезопасности?
– Мне ли их не знать!
– Что он сделал?
– Да ничего, совсем ничего. Йозеф много лет не участвует в политической жизни. Не знаю, что делать, куда кидаться. Я позвонила одному старому другу в министерство, но он еще не пришел на службу, вот и решила посоветоваться с Людвиком. Он дома?
– Когда я пришла, его уже не было. Не волнуйся, я сейчас же позвоню в редакцию, ничего страшного, должно быть, произошла ошибка или…
Хелена не договорила, ее охватил внезапный липкий страх, она нахмурилась и задышала тяжело и часто.
– С тобой все в порядке?
– Да, я дозвонюсь до Людвика и сразу свяжусь с тобой.
Хелена повесила трубку. Она боролась с подступавшим к горлу ужасом, отталкивала догадку, а в памяти всплывали слова, не раз повторенные Йозефом: «Совпадений не бывает. Не в этой стране…»
«Не может быть, – как заклинание, повторяла она себе. – Это никак не связано с…»
Хелена открыла записную книжку, но телефона редакции в ней не оказалось, тогда она взяла лежавшую на столе газету и набрала номер коммутатора «Руде право», молясь всем богам, чтобы Людвик оказался на месте. Через минуту телефонистка сообщила, что он на выезде и будет не раньше вечера. Сообщения Хелена решила не оставлять и повесила трубку. Рука у нее так дрожала, что она не сразу попала на рычаг.
В дверь позвонили.
Хелена кинулась открывать, уверенная, что это Людвик и сейчас все неприятности разом исчезнут, но на пороге стоял лейтенант Сурек. С ним был человек помоложе, тоже в форме. Сурек кивнул и вошел, не дожидаясь приглашения, второй полицейский встал у двери, заложив руки за спину.
Хелена на ватных ногах отступила к стене. Ей хотелось исчезнуть, испариться, слиться с обоями, она ждала удара или выстрела в упор, но ей почему-то совсем не было страшно. Сурек прошел в гостиную, обернулся, и на его лице появилась приглашающая улыбка.
– Садитесь, – тихо произнес он.
Хелена упала в кресло, лейтенант сел напротив и взглянул на часы.
– У нас мало времени, – мягко, дружеским тоном сказал он. – Мы не слишком хорошо знаем друг друга. В Каменице у нас не было возможности поговорить по душам. Обстоятельства не располагали. Вам известно, кто я? – (Хелена кивнула.) – Вот и хорошо. Я о вас тоже кое-что знаю. Сомнительные знакомства. Свойственный молодым дух индивидуализма. Мы собрали на вас целое досье. Тереза сообщила вам об аресте отца. Должен сказать, что дело серьезное. Даже очень серьезное.
– В чем он провинился?
– Его обвиняют в предательстве и шпионаже.
– Вы ошибаетесь! Он занят только своими пациентами.
– Удобное прикрытие.
– Чушь!
– Родные преступников всегда последними узнают об их прегрешениях. Но я не собираюсь обсуждать, виновен или невиновен ваш отец. Он признáется. Все признаются. Мы взяли его на заметку сразу после исчезновения Павла Цибульки. Вы были ребенком, но наверняка слышали о том, что тогда произошло. Ваш отец помог ему сбежать. Позднее он совершил и другие преступления. У нас есть свидетели. Его выведут на процесс и осудят. Непременно. Приговорят к смертной казни. Через повешение. Но могут засадить до конца дней в тюрьму или послать в трудовой лагерь. Жизнь там ох нелегкая…
– Зачем вы на него ополчились? Я все расскажу Рамону.
– У вашего отца может случиться сердечный приступ… сегодня ночью. Все люди смертны… В его возрасте усталость и тоска – не лучшие спутницы. А вдруг он сляжет через несколько дней? Вы будете далеко и не сможете его поддержать.
Хелена смотрела на Сурека, пытаясь разгадать скрытый смысл его слов. Ею овладело ледяное спокойствие. Лейтенант криво усмехнулся и снова посмотрел на часы. В комнате повисла тишина, нарушаемая тиканьем ходиков. Стоявший у двери полицейский напоминал каменного истукана. Сурек закурил, не предложив сигарету Хелене, выдохнул дым и почему-то сразу махнул ладонью, отгоняя его от себя.
– Вам следует поторопиться, иначе опоздаете к вылету, – доверительным тоном произнес он. – У вас встреча через сорок минут. Самолет ждать не станет.
– Чего вы от меня хотите? – спросила Хелена.
Сурек вздохнул и начал разглядывать ногти на правой руке.
– Существует единственный способ спасти вашего отца.
Он сделал паузу, желая насладиться произведенным эффектом, и улыбнулся.
– Говорите же, не мучьте меня! – взмолилась Хелена.
– Не стану ходить вокруг да около, слушайте внимательно, повторять я не стану. Мы отстанем от вашего отца, если вы не покинете Чехословакию. Его очень быстро освободят, и он сможет вернуться к работе, а вы продолжите обучение в Школе кино и телевидения. Все будет забыто. Жизнь пойдет своим чередом. В противном случае Йозефа Каплана осудят. Его судьба в ваших руках.
– А Рамон?
– Он должен улететь. Один. Таково непременное условие сделки.
– Не уверена, что Рамон согласится.
– Скажете ему, что передумали, что не хотите уезжать, что любите его недостаточно сильно, чтобы все бросить.
– Он не поверит.
– Не имеет значения. Главное, чтобы Бенитес[138] покинул нашу страну.
– А если он откажется?
– Тем хуже для доктора. Вам придется очень постараться и убедить вашего друга.
– Зачем вы все это делаете?
Сурек собрался было ответить, но передумал, пожал плечами и затушил сигарету.
– Если согласны, через полчаса позвоните в аэропорт. Сможете поговорить с Рамоном. Даю вам время подумать.
– Я уже все решила…
– Не стоит торопиться. Взвесьте все за и против. На трезвую голову. Вам предстоит сделать важнейший выбор в вашей жизни.
Сурек достал из пачки еще одну сигарету. На сей раз он предложил закурить и своей жертве.
Хелена закрыла глаза, чтобы подумать о Йозефе. Решение она приняла мгновенно. Не усомнившись даже на полсекунды. Хелена не размышляла в категориях «хорошо» и «плохо», это была данность. Собственно говоря, выбор делать не потребовалось – альтернативы попросту не существовало. Думала Хелена не о Йозефе и не о Рамоне, а о Кристине. Той женщине, от которой отреклась десять лет назад. В доме была всего одна фотография, избежавшая «очистительного огня» Йозефа. Черно-белая, с зубчатыми краями и обожженным правым уголком, случайно найденная в томике «Света в августе». На заднем плане было поле со стогом сена и кусочек реки между соснами, на переднем – мать, держащая за руку дочь. На голове у семилетней Хелены красовался белый бант. Возможно, снимок сделали летом, перед бегством Кристины. Она щурится на солнце, сжимает в ладони пальчики девочки и не предполагает, что очень скоро бросит дочь навсегда. Хелена помнила тот солнечный день, и яркий белый свет, и прогулку по берегу реки, и смех. Других воспоминаний о матери у нее не осталось. Все стерлось. А может, она все придумала? Так часто случается, когда человеку это необходимо.
Сурек повторил Хелене, что ей следует и чего не следует говорить и чем должен закончиться разговор. Он подсказывал ей «правильные» фразы и нужный тон – ни дать ни взять режиссер-постановщик:
