Адамово Яблоко - Ольга Погодина-Кузмина

Через какое-то время Максим оказался в спальне. Он лежал на краю широкой постели, закутав голову покрывалом, а рядом с ним кто-то шумно занимался любовью. Кровать скрипела, слышались стоны, и мир вертелся вокруг, как цветная юла.

В какой-то момент ему почудилось, что он все еще на свадьбе отца, что он случайно уснул в спальне новобрачных, а они зашли и устроились рядом на постели, не замечая его присутствия. Но затем ему стало казаться, что это Таня прямо при нем отдается какому-то постороннему мужчине и монотонно стонет, и в голосе ее звучит не наслаждение, а притупившаяся в силу привычки боль.

Максима стошнило, и стало немного легче. Потом стошнило снова, и он начал медленно засыпать, когда в комнату вдруг вошел Радик и слегка потряс его за плечо.

– Макс, пойдем со мной на минуту.

Максим приподнялся и увидел, что в окне уже стоят предутренние сумерки, что рядом на кровати между подружками Леной и Светой спит Добрынин, и они обнимают его с двух сторон, словно нежные возлюбленные.

– А что тебе нужно? Я не хочу больше пить.

– Пойдем, пожалуйста, – повторил Радик непривычным для него просительным тоном. В лице его было что-то такое, из-за чего Максим, превозмогая себя, встал и пошел за ним.

Они поднялись по лестнице в верхнюю спальню.

– Вот, – Радик показал на кровать.

На постели, целомудренно прикрытая простыней, лежала малолетняя проститутка. В жидком сумеречном свете ее лицо казалось безжизненным.

– Ну и что? – спросил Максим и в следующую секунду понял, что девочка мертва.

– Пощупай ее, – предложил Радик.

Сам не зная зачем, Максим подошел и дотронулся пальцами до ее лба. Лоб был прохладный и твердый.

– Уже остывать начала, – заметил Максим, прислушиваясь к своим ощущениям.

Он не испытывал ни страха, ни метафизического уважения, которое должен бы чувствовать рядом с покойником. Только любопытство.

– Что с ней, передоз?

– Не знаю… У нее ноги сильно затряслись, я думал, она кончает, и сам кончил. Потом лежу рядом, чувствую – вонь и мокро. Потом слышу – она не шевелится.

Максим приподнял девушку за плечи, ее голова тяжело, неестественно упала набок. На задней части шеи, у основания черепа, чернела гематома.

– У нее, похоже, позвоночник сломан.

– Она сама, – сказал Радик. – Головой о кровать. Случайно.

Он смотрел на Максима, словно шестилетний мальчик, который испортил новую игрушку и врет, чтоб избежать наказания.

– И чего ты хочешь от меня? – спросил Максим, чувствуя резкий приступ головной боли.

– Я уже все обдумал, – заявил Радик решительно. – Мы сейчас эту блядь оденем, сунем в машину и выкинем где-нибудь на трассе. Все подумают, что это дальнобойщики. Или черные слили шлюху. Да можно и не одевать – в мешок сунем. И всё.

Максим попытался усмехнуться, но смог только скривить губы от новой вспышки боли в висках. Хотелось пить, он поднял с пола бутылку минеральной воды и с наслаждением сделал несколько глотков.

– И ты меня позвал, чтобы я тебе в этом помог? – спросил он Радика.

– Ну да, – ответил тот не слишком уверенно. – А ты чего, зассал? Так я Добрыню попрошу.

– Хорошо, я сейчас позову Добрыню, только ты сиди здесь, – проговорил Максим, чувствуя, как его начинает бить похмельный озноб. – Сиди здесь. И не пей водки, понял?

Когда он будил Добрыню, одна из девушек пошевелилась и посмотрела равнодушным пьяным взглядом.

– Отвали, Макс, я сплю, – простонал Добрынин, но Максим насильно усадил его на кровати, а затем поднял на ноги.

– Пойдем со мной. У нас траблы.

Когда они поднялись в спальню, там уже находился совершенно трезвый Котов. Он осматривал труп девочки, ее опухшее лицо и шею.

– Поздравляю тебя, Жирный, – резюмировал он, оглядываясь на Максима и Добрынина. – Дадут лет пять при хорошем раскладе.

– Блядь, да я сказал, это несчастный случай! – всхлипнул Радик. – Она сама! Случайно! О кровать!

– Она сама себя душила жирными пальцами, следы от которых остались у нее на шее?

Радик обхватил голову руками и начал раскачиваться вперед и назад, издавая глухие стоны.

– Давайте без истерики, – попросил Максим. – Нужно решать, что делать.

– Лично я уезжаю, – заявил Котов. – Прямо сейчас, на электричке. Доносить я не буду, но если спросят, расскажу все как было.

Добрыня тоже подошел к мертвой девушке, заглянул ей в лицо.

– Жирный, ты чего, опух в атаке? На хера ты это сделал-то? Тебя в детстве не учили, как колготки надевать? Что две дорожки – это жопа?

– Я тоже поеду домой, – проговорил Максим. – Мне завтра на работу.

– А я? – вскинулся Радик. – Куда я ее дену? Вы чего, приссали все?

Котов пожал плечами.

– Конечно, приссали, Жирный. Это уголовное дело. Ты развлекся перед свадьбой – теперь сам решай свои проблемы. Кстати, я бы не советовал тебе сбрасывать труп на трассе. Ее скорей всего найдут, со следами насильственной смерти… покажут ее портрет сутенерам, выйдут на кого-нибудь из ее подружек, которые сейчас дрыхнут внизу. Они расскажут, как приехали с нами на дачу, а потом их коллега исчезла. Менты нас возьмут и будут разбираться, кто сломал ей позвоночник. И кто помогал вывезти труп. В общем, я бы порекомендовал ее закопать или утопить, привязав какой-нибудь груз. Нет тела – нет дела.

– Пиздец, – вздохнул Добрыня. – Отметили, бля, мальчишник. Таджикские школьники пишут сочинение «Как я провез это».

– Кто-нибудь из нас умеет копать? – спросил Максим, оглядывая серые в сумеречном свете лица.

– Кстати, у вас еще три потенциальных свидетеля, – напомнил Котов.

Радик продолжал раскачиваться на стуле, уставившись в какую-то точку на обоях. Добрыня окликнул его.

– Жирный, блядь!..

– Я вижу единственный разумный выход, – проговорил Кот, вдруг сжалившись над приятелем. – Мы сейчас увозим девиц, якобы нам надо в город, а ты остаешься здесь.

– Я не буду с ней оставаться! – воскликнул Радик.

– Ты звонишь своему отцу, – невозмутимо продолжал Котов. – И рассказываешь ему все как есть.

– Он меня убьет.

– Не убьет. У него наверняка есть люди, которые умеют копать. Поверь мне, проще и дешевле решить проблему на этом этапе, чем потом разбираться с силовыми структурами по факту трупа.

– Котов прав, – сказал Добрыня. – Это лучший вариант.

Радик поднял на Максима жалобные, полные слез глаза.

– Он меня убьет.

– Хочешь, я позвоню твоему отцу? – предложил Максим через силу. – Я позвоню, а вы разбудите девок. Только дай мне алькозельцер, Жирный.

Эта простая просьба как-то оживила Радика. Они вместе спустились на кухню, нашли в аптечке средство от похмелья.

Старшая проститутка, Маргарита, вышла к ним уже одетая. Она включила чайник и заварила свежий чай, и Максим с удовольствием выпил чашку, время от времени спохватываясь: о Господи, смерть. Смерть человека, девочки, которая смеялась и дышала еще два часа назад.

Две другие проститутки тоже вышли в кухню, зевая и пряча помятые лица.

– Извиняемся, девчата, – натужно балагурил Добрыня. – Бизнес есть бизнес. Едем заключать срочную сделку, на восемнадцать миллионов долларов. От таких предложений не отказываются… не, ну чаю можно выпить, конечно. Лучше кофе.

Затем, выйдя в коридор, Максим заперся в какой-то кладовке и позвонил с телефона Радика его отцу. Невозможно было рассказывать все, и он сообщил только, что Радику нужна срочная помощь, но с ним все в порядке, он жив и здоров. Кочетков-старший потребовал, чтобы трубку передали сыну, и Максим с облегчением выполнил его пожелание. Одновременно он подумал, а что бы было, если бы сам он оказался в подобной ситуации? Как бы поступил его собственный отец?..

Потом проституток усадили к нему в машину, с ними сел Кот, а Добрыня все же остался с Радиком, у которого началась истерика. Максим видел, что старшая, Маргарита, что-то заподозрила. Но это было даже к лучшему – она явно принадлежала к числу людей, которых осторожность делает молчаливыми. Лена и Света проспали всю дорогу и не скрывали радости при получении чаевых сверху обговоренной таксы.

Таня не сразу отперла дверь: спросила «кто там», крикнула «сейчас», и еще минут пять Максим ожидал на лестнице, пока она оденется и предупредит своего гостя, или еще бог знает что. Наконец она впустила его, извинившись.

– Налей мне, пожалуйста, чаю, – попросил он. – Если, конечно, ты одна. И можно у тебя немного поспать?

– Тебя что, выгнали из дома? – спросила она, зевая.

– Нет, – ответил он. – Просто не хочу оставаться сам с собой.

Она немного располнела, или так казалось из-за просторного халата, из-под которого торчала сиреневая ночная рубашка. Лицо сделалась словно мягче, проще и женственнее, но золотые волосы, кое-как подколотые на затылке, все так же гладко блестели, и губы были так же свежи, а в квартире царил все тот же уютный беспорядок.

Вытерев кухонный стол, она поставила перед ним чашку и села, дожидаясь, пока закипит чайник.