Путинбург - Дмитрий Николаевич Запольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вам бы найти умных ребят, чтобы реальные проекты готовили! Не пойду же я к Собчаку с вашим предложением взять миллион долларов и приватизировать танковый завод в Горелове[499].
— И зря! — сказал вор, но обещал подумать.
Через два месяца он исчез, как растворился. Пропал без вести. Отморозки быстро нашли себя у малышевских и пермских, один даже стал телохранителем Кости Могилы. Вот тот знал методы. И у него были умные молодые авторитеты с дипломами Финэка, знавшие, куда и кому нести не только деньги, но и правильно оформленные бумаги.
Власть — она как девушка. Ей надо нравиться, дарить подарки, руку подавать, говорить нежные слова. И в какой-то момент, если она не слишком идейная, то растает и отдастся. Потом может сказать, что ничего и не было, но это если ты был неучтив и неопытен. А может и привязаться и хотеть еще. Государственная власть в России, как порочная послушница из сгоревшего монастыря, после падения социализма была одержима страстью. Но не настолько, чтобы предлагать себя на дорогах: она была блядовитой, но по-прежнему в рясе. Брали все: правоохранители, судьи, депутаты, чиновники, начальники производств, партийные боссы. Кто больше, кто меньше. Когда на волне перестройки Собчак стал сначала депутатом СССР, потом председателем Ленсовета, я уже неплохо знал его окружение. Мы с женой бывали у него в гостях, Людмила Борисовна заезжала к нам на чай, чтобы поддерживать отношения, а я в ночных клубах сталкивался с юной Ксю[500] и ее компанией — милыми и талантливыми кокаинщиками-киношниками, музыкантами и прочим богемным народцем. Никто ведь ничего не стеснялся. А кого шугаться[501], все свои!
Но воры своими не были. Единственный раз, когда в город заехал Дед Хасан, его сразу задержали, обнаружив у охранника-курда пистолет ТТ и удостоверение помощника депутата Новоселова. Мне сразу позвонил замначальника РУБОПа Дима Милин: мол, подлетай на Чайковского, есть хороший сюжет для твоей программы. В кабинете сидел вор в наручниках. Я с оператором вошел с работающей камерой.
— Правда, что вы вор в законе?
— Если вы знаете, то зачем спрашиваете? — ответил Усоян и отвернулся от объектива.
Через два часа его отпустили. Я показал в своей телепрограмме Хасана, пистолет и машину с номерами блатной серии А210АА. На следующий день Новоселов, встретив меня в зале заседаний Мариинского дворца, где работало городское Заксобрание, спросил у меня:
— Ну и на хера ты это показал? Сосешь у Собчака и его пидоров, думаешь, спасибо скажут тебе? Выкинут как гондон!
Новоселов был в инвалидной коляске. В него стреляли, пробили позвоночник.
Впервые мне об истинной роли Путина сказал именно Новоселов:
— Да какой он кагэбэшник, он смотрящий за смотрящими. В том числе и за конторскими мусорами, чтобы младших пацанов не обижали.
Младшими в неформальном лексиконе Новоселова были бандиты, старшими — воры. Новоселов считал себя перевозчиком на галере, ходившей между островом Петербург и остальной материковой частью России.
Я знал, что Путин смотрящий. Вообще, это неправильный термин, но смыслы слов меняются. Есть смотрящий по камере, есть по зоне, есть по городу. Тот, кто смотрит не просто за порядком, не просто общак держит и понятия бдит, а вообще смотрит и знает. Не болтает попусту, не вмешивается в конфликты, если они правильные, и не дает советов без спроса. Но вышестоящему смотрящему докладывает: все правильно. Или не все, если надо что-то поправить. Сейчас это называется супервизией. Вот супервизором и был вице-мэр Владимир Путин, смотрящий за потоками денег и власти в болотном городе Петербурге, построенном не как вся Россия, а наоборот: как доминион для бесконечной колонии, но не выполнивший свою задачу, поэтому ненужный и одинокий, как старушка-вертухайка, отправленная на пенсию после бунта на зоне: в орденах, с правом ношения парадной военной формы и наградным наганом, украшенным золотыми гербами, выплавленными из зубных коронок расстрелянных ею зэков.
Путин нажал кнопку на селекторе:
— Игорь, вызови Иванова. Срочно!
Через пару минут в узкую дверь кабинета вице-мэра втиснулся запыхавшийся щекастый и дородный завотделом административных органов Виктор Иванов[502].
— Помогите, пожалуйста, журналисту в профессиональной работе! А ты, Дмитрий, приезжай вечером, часиков в шесть, расскажешь, машину возьмешь мою или Алексея Леонидовича. Думай про конспирацию. Звонить сюда не надо…
Плохи дела у Путина, подумал я. Если с таким деликатным поручением обращаются ко мне — в сущности, успешному журналисту, но не подвязанному настолько, чтобы доверять до конца, — а не к оперативникам, значит, есть высшая команда: утопить Собчака. И Путин с Кудриным играют передо мной спектакль, зная, что меня пасут с разных сторон и слушают все разговоры. Значит, игра двойная: меня пасут не федералы, а местные. Федералы должны думать, что команда Собчака — полные лохи, раз поручают такое дело мне, узнаваемой и публичной фигуре. Значит, они уже готовят запасной аэродром. Интересно, где? В Москве? Кем? Путин же замазан с Ромой Цеповым на игорных делах. И с Михо. Ох, мутная история…
Виктор Иванов работал начальником отдела административных органов мэрии. Впоследствии он станет начальником Управления собственной безопасности ФСБ, когда Путин возглавит эту федеральную службу. А потом будет руководить Госнаркоконтролем. После убийства Александра Литвиненко и скандала с полонием Иванова сольют на хрен. Но это все случится через несколько лет.
Я вышел из Смольного вместе с Ивановым. Мы поехали в ГУВД на Литейный, но, когда я объяснял недовольному генералу-начальнику задачу, у Иванова зазвонила труба.
— Отбой, — сказал Виктор. — Все отменяется. Юрий Николаевич, можно мы на твоей машине до Смольного? Точнее, меня до штаба, а Дмитрия — до дома…
— Какие вопросы, конечно!
Генерал даже покраснел от облегчения, как будто с унитаза слез утром. Разулыбался, выдохнул, счастливый. Все понимали, что вписываться за Собчака — это кранты. Чуяли, стервецы. Вот же нюх
