Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Александр Иванович Борозняк

уничтожено, рапорты о расстрелах советских политработников сохранились в архивных фондах 116 дивизий сухопутных сил вермахта[1000]. Подробный перечень подтвержденных по данным архива указаний о получении и исполнении воинскими частями Восточного фронта «приказа о комиссарах» занимает в книге Рёмера 58 страниц мелкого шрифта. Из документов «подавляющего большинства немецких фронтовых дивизий»[1001] явствует, что «директивы об особом обращении с политкомиссарами» были не только доведены командованием до личного состава вермахта вплоть до уровня батальонов и рот, но и дополнены «уточняющими» приказами. Среди десятков формулировок командиров высшего и среднего звена, приведенных автором книги, есть и такие: обрушить на русских furor teutonicus, «самостоятельно расправляться с гражданскими лицами и комиссарами, не прибегая к их пленению»; «политкомиссаров в плен не брать»; «не допускать проявлений человечности»; «ежедневно докладывать о расстрелах политкомиссаров»; незамедлительно сообщать «число расстрелянных — отдельно по гражданским лицам и по армейским политкомиссарам»[1002]. Настойчиво формировался образ политруков как «красных угнетателей», «только под дулами пистолетов» которых сражались бойцы Красной армии. В инструкции, изданной ОКБ, говорилось: «Каждый, кто взглянул в лицо любого красного комиссара, узнает, что такое большевизм. Мы бы оскорбили животных, если бы отыскали их черты в этих еврейских рожах». В сферу сознания и подсознания личного состава вермахта были прочно внедрены «антиславянские и антикоммунистические убеждения». И если у генералов, поголовно участвовавших в Первой мировой войне, они были связаны с памятью о Ноябрьской революции и Версальском мире, то у последующего поколения солдат и офицеров эти убеждения были внедрены нацистской пропагандой[1003].

Уже в первый день войны, 22 июня, командование 3-го танкового корпуса сообщало: «Обращение с пленным комиссаром произошло в соответствии с приказом». На следующий день в рапорте командования 3-й армии было сказано: «Взят в плен политкомиссар, с которым обошлись так, как это необходимо». Командующий 4-й танковой группой докладывал высшему начальству: «До 8 июля было покончено с 97 политкомиссарами» Каждодневные донесения офицеров высшего и среднего рангов становились рутинными: «Казнены 60 русских и 1 комиссар»; «взято 747 пленных, из них в соответствии с приказом 318 расстреляно»; «захвачено 610 пленных, уничтожено 5 танков, 6 политруков»[1004].

Все было именно так, как в неизбывно трагических строках Бориса Слуцкого, отвоевавшего войну в должности армейского политработника:

…А в плену, до единого, фрицы Убивали политруков…

Феликс Рёмер приходит к выводу, что в ходе агрессии против Советского Союза происходило «расширение сферы политики уничтожения», шла «непрекращающаяся ни на один день варваризация войны». Осуществлялась легализация «ремесла убийств», необратимо совершалась «моральная деградация» немецких офицеров и солдат, что позволяло им «совершать преступления, не ощущая себя преступниками»[1005]. В рапортах офицеров вермахта многократно говорилось о постоянном наличии добровольцев-солдат, вызывавшихся расстреливать плененных политруков. Цитируя документы такого рода, Рёмер убедительно доказывает, что в войсках наличествовало «сильное стремление к соучастию в реализации политики уничтожения» И это было проявлением «не только слепого повиновения, но, в значительной степени, — внутреннего убеждения» Католический капеллан 113-й кавалерийской дивизии, оправдывая расправы с пленными, убеждал солдат: «Этого хочет бог». Еще один, самый распространенный, вариант оправдания: «Если об этом говорит фюрер, об обсуждении не может быть и речи»[1006].

В архивных фондах, исследованных автором, содержится указание на один-единственный случай Противодействия преступному приказу. В июле 1941 г. вахмистр разведроты 102-й пехотной дивизии (его фамилия не указана) отпустил пленных, в том числе и политрука. Военный трибунал приговорил унтер-офицера к трем годам заключения[1007]. На основе тщательного изучения документов вермахта Рёмер считает абсолютно доказанными 3800 случаев казней политруков. Но он убежден, что, ввиду пробелов в источниках, это число занижено. По его мнению, число жертв «фактически значительно выше четырехзначной цифры и составляет пятизначное число»[1008]. Это только малая часть 2 млн солдат и офицеров Красной армии, погибших в немецком плену до начала 1942 г. (из 3,4 млн захваченных).

Уже летом 1941 г. многим немецким военнослужащим стало очевидным, что план «молниеносной войны» обречен на провал. Характерны приведенные Рёмером признания офицеров вермахта: «Большевики сражаются с беспримерным фанатизмом»; «Враг стойко обороняется, сражаясь иногда до последнего патрона»; «Каждому солдату ясно, что не оправдались прежние представления о несовременной, плохо организованной российской армии»; «Русские воюют не за страх, а за идею» под воздействием «любви к родине и их воззрений»[1009]. Автор убежден, что после битвы под Москвой и очевидного краха плана «Барбаросса» «политика уничтожения ударила по ее инициаторам» и привела к росту потерь германских войск. Командование вермахта исходя из «военно-утилитарных соображений» сочло нужным молчаливо отказаться от казней советских политработников на передовой линии фронта. Было решено не расстреливать их на месте пленения, а отправлять в тыл, где их ждала неизбежная смерть в лагерях, подчиненных вермахту[1010].

Рёмер является младшим в когорте талантливых немецких историков нового поколения, исследующих проблемы агрессивной войны на Восточном фронте и не боящихся смотреть правде в глаза. Его монография является, по моему мнению, одним из самых значительных военно-исторических исследований, изданных в ФРГ в течение последних полутора десятилетий и знаменующих новое качество духовного очищения, новую фазу дискурса о злодеяниях вермахта. Содержание публикации значительно шире ее названия. Книга получила несколько позитивных отзывов в консервативной[1011] и в либеральной[1012] прессе, но не вызвала адекватного отклика среди профессиональных историков и широкой немецкой публики. Научная общественность ФРГ пока не поняла (не захотела или не решилась понять?) значимости труда Феликса Рёмера.

Среди книг о германской агрессии против СССР видное место занимает исследование сотрудника Института современной истории в Мюнхене Йоганнеса Хюртера, в котором представлен «коллективный портрет» 25 командующих войсками вермахта, действовавших на Восточном фронте[1013]. Среди них широко известные имена: генерал-фельдмаршалы фон Бок, Буш, фон Клейст, фон Кюхлер, фон Клюге, фон Лееб, фон Манштейн, фон Райхенау, фон Рундштедт; генерал-полковники фон Фалькенхорст, Гудериан, Гот. Автор неопровержимо доказывает, что эту «гомогенную группу генералов» объединяли принадлежность к военной касте (преимущественно к прусско-дворянской), участие в Первой мировой войне и вынесенная оттуда ненависть к России, боязнь повторения Ноябрьской революции, неприятие Веймарской республики, страх перед большевизмом, безоговорочно услужливое согласие с фюрером в вопросах о целях и методах агрессии против Советского Союза. И на этапе подготовки преступного замысла, и на этапе его реализации между Гитлером и высшим командным составом вермахта существовало полное «единство относительно целей войны и образов врага».